Мышка отчаянно хотела возразить ей, сказать, что никто не заставит ее делать то, чего она не хочет, но тут в голову пришла простая и ясная мысль. Хотите? Получите…

— Хорошо, — кивнула она и улыбнулась. — Я буду участвовать…

Она развернулась, шагнула к выходу. На секунду обернулась.

Таня сидела озадаченная. По ее виду Мышке было ясно — она уже начала подозревать, что настаивала зря. Но пока еще успокаивала себя, пытаясь внушить, что эта странная девчонка не в состоянии выкинуть фортель, причинить ей, Тане, какие-то неудобства. Слишком мала… И трусиха.

— Турнир послезавтра! — крикнула она ей вслед.

Мышка ничего не ответила. Просто вышла, плотно закрыв за собой дверь.

— И впрямь чумная какая-то, — недоуменно пожала Таня плечами.

Он шел не разбирая дороги и даже не заметил, как посерело небо. И когда первые капли дождя щелкнули его по щеке, подумал: «Словно небо нашло способ дотронуться» — и вдруг почувствовал себя… счастливым. Ощущение было странное, и сначала он вообще не понял, что с ним произошло. Просто губы сами растянулись в улыбке. Просто серость неба впервые действовала не угнетающе, а наоборот, ему стало уютно и спокойно. Более того, его не раздражал окружающий пейзаж с этим нескончаемым грязно-розовым заводом, и люди, одетые одинаково, в серо-черное, показались ему не бесформенной массой, материалом для лепки в чьих-то бездарных руках, а такими же, как он сам. Просто более несчастными, чем он, потому что были покорны чьей-то злой воле и только ночью, осмелев в темноте, задавали себе вопрос: что делают с их жизнью? Почему они позволяют это делать с ними? Почему их единственная жизнь должна быть для чего-то? Для кого-то? Для чьего-то удобства? Почему они отныне не твари Божий, а просто — твари?

Он и сам не знал, почему вдруг впервые за его двадцать шесть лет он почувствовал, как это верно — братья. Сестры. Все. Просто братья. Просто сестры. Совсем не враги. Просто такие же заблудившиеся. Такие же осиротевшие.

И на душе стало тепло. Причину этого он нашел сразу, почти не затрудняясь.

Мышка…

Ее присутствие в этом вот мире делало его симпатичным. Как будто ею, Мышкой, этот мир оправдывался перед Богом. И — перед ним тоже…

Он пошел дальше, на сей раз медленно, чтобы сохранить в душе это ощущение и… Мышку, как будто от быстрой ходьбы это его счастье могло расплескаться. И еще он понял — все просто. Он не станет ничего придумывать. Он не станет. Все в руке Божией. Если Бог сделал так, что они встретились, разбивая назло массе условностей его одиночество, значит, так было нужно.

«Все в Его руках», — улыбнулся Кинг почти беспечно и радостно, удивляясь тому, как все просто. И как он не додумался до этого раньше.

Мышка спустилась на этаж ниже. В школе тихо, как на кладбище, усмехнулась она, правда, там не так мерзко пахнет… Но ведь то — кладбище тел, а это? Тут же ей пришло в голову — кладбище душ, и она невесело засмеялась. А как еще прикажете назвать место, где стараются всех подровнять под одну гребенку? Вместо живого человека выковать андроида?

Даже с этим дурацким турниром — что она должна там прочитать, по их мнению? Какую-нибудь бурду про счастливую юность на фоне берез? Она задумалась на секунду, пытаясь подобрать что-нибудь в тему, но тут же отказалась от этих попыток. Незачем врать…

«Может быть, когда-нибудь я и подумаю, что была счастлива», — решила она. Но не сейчас…

И тут же остановилась, вслушиваясь в это словосочетание — «может быть…».

Она подошла к окну и закрыла глаза — так слышалось лучше. Яснее становились чувства.

В актовом зале началась репетиция школьного хора.

До нее донеслась строчка: «…петь и смеяться, как дети…» Мышка невольно поморщилась. И ее «может быть» получило продолжение.

«Может быть, я одна не стану смеяться…»

За спиной послышались шаги. От неожиданности Мышка вздрогнула — когда она начинала думать стихами, ей казалось, что она оставалась совсем одна.

Обернувшись, она снова встретилась с недобрым взглядом прищуренных глаз — слава богу, на сей раз Лена была одна. Без своих друзей.

Она стояла в самом конце коридора, у лестницы, прислонившись к ней спиной, и, лузгая семечки, рассматривала Мышку.

«Какого черта она ко мне пристала», — подумала Мышка, уже догадываясь, что теперь ей придется еще труднее. Такие вот глаза не обманывают. Раз эта девица наметила ее в качестве жертвы, придется побороться…

Словно прочитав ее мысли, Лена усмехнулась — криво, одним уголком рта. Потом сделала шаг в Мышкину сторону. Мышка невольно отступила, ругая себя за этот непроизвольный жест самосохранения.

И тут же почувствовала, как ее плечи оказались в чьих-то руках.

— Простите, — пробормотала она.

— Вообще-то надо смотреть, — произнес женский голос за ее спиной.

Мышка еще раз извинилась, на этот раз обернувшись. Женщина была довольно молодой, высокой, в синем строгом костюме. В ее глазах было что-то живое, насмешливое, и она улыбалась. Это и есть новая директриса, догадалась Мышка.

— А почему ты не на уроке?

— Меня задержала Таня…

Она поймала себя на том, что оправдывается. Невольно, хотя наверняка раньше она не стала бы этого делать. «Будто я твердо решила стать хорошей девочкой, — усмехнулась она про себя. — До тошноты хорошей…» Скорее всего, это просто из-за стихов, которые уже кружились в ее голове белыми птицами — еще хаотичные, бестолковые, но — и тут уж не поспоришь, — когда они появлялись, Мышка становилась беспомощной.

— Понимаете, она говорила со мной о турнире…

— Ах да. Танечка уже зашевелилась… Ну что ж, хорошо… Она пошла дальше, легко ступая на высоких каблуках, а Лены уже не было.

Мышка вздохнула с облегчением. Хотя бы это, успокоила она себя. Словно ей было важно, что эта странная девица не увидела ее «хорошей девочкой». Как будто это важно…

«Да уж, — покачала она головой. — Ив самом деле, неприятности сегодня преследуют меня. Слава богу, пока я от них счастливо избавляюсь».

Она открыла дверь в класс и на секунду снова вспомнила странные глаза этой Лены. Разве можно так ненавидеть незнакомого человека, подумала она, пожимая плечами. Впрочем, это такие странные люди… Кто их, в самом деле, может понять?

«И если все в Его руках, я просто подчиняюсь… Единственный, кому я могу подчиниться, — Он…»

Он резко остановился, подняв глаза. «Как я здесь оказался?» — подумал он. Перед ним высилось серое трехэтажное здание. Памятник — отчего-то тоже серый, с горбоносым профилем. Почему они так любят серое? — подумал он. Школа непременно должна быть этого цвета… Словно они хотят, чтобы обилие серого в конце концов проникло в мозги, стало главным цветом, вытеснив остальные краски…

Но как, как он здесь оказался? Или ноги сами привели его сюда, к этому месту?

Он покачал головой и невольно рассмеялся. На секунду ему показалось, что он видит там, через стену, одно яркое пятнышко. Наотрез отказывающееся подчиниться. Маленькую птицу. Колибри…

При мысли о ней его душу затопила нежность, он улыбнулся, представив ее, всегда готовую к защите своего радужного оперения. А потом понял, как ей трудно. Гораздо труднее, чем ему. Потому что он — взрослый, привыкший уже, а она… Маленькая. И тут же вспомнилась его недавняя грубость. Теперь она не придет. Она останется совсем одна. В этом одиночестве ей предстоит жить долго, и, возможно, однажды она сдастся…

Он сделал шаг в сторону школьных дверей — порывисто, точно подгоняемый ветром.

— Молодой человек, не угостите сигаретой?

Он вздрогнул. Голос, прозвучавший за его спиной, рывком вернул его на землю. Последняя мысль задержалась в голове — она маленькая, но теперь все приобрело другую окраску. Она маленькая — а ты? Что ты можешь ей предложить?

Он обернулся.

Перед ним, слегка расставив ноги, стояла девица в коротком, обтягивающем форменном платье. Ее глаза показались ему узкими, недобрыми.