26 декабря, среда, время 14:10.

Лицей. Актовый зал.

«Ох, ты ж, ничего себе!», — именно так расшифровываю смятённое хлопанье ресницами Ледяной.

— Совсем обнаглели! — я вслух высказываюсь и оборачиваюсь в сторону нарастающего ропота, — Тихо!

— В чём дело?! — спрашиваю двух крупных мужчин в дверях актового зала. За ними распоряжается Диана Леонидовна и какой-то незнакомый плюгавый, с шустрым лицом мужчинка.

— Конти и Молчанову пускать не велено, — равнодушно изрекает незнакомый мордоворот. Второго мы знаем, охранник Лицея, в смене их человек пять.

Состояние «чешу репу» у меня длится не более минуты, даже меньше. На поле боя чем быстрее принимаешь решения, тем дольше живёшь. Тугодумы первыми ложатся под грунтовое одеяльце.

— Все назад! — отвожу всех одноклассников дальше через коридор в холл. Там быстро и кратко инструктирую. Возвращаемся. Парни, мрачно и дерзко поглядывая на охранников и секретаршу, по одному просачиваются в зал.

Министерская комиссия нагрянула неожиданно, как грабители-налётчики. Не, как полевой командир, я их одобряю. С военной точки зрения всё сделано правильно. Заходит завуч ИМ и объявляет, что после уроков встреча в актовом зале с комиссией из министерства. Они, оказывается, проверку уже провели и готовы всех ознакомить с результатами. Блеск! Если они хотя б с одним подписавшим жалобу беседовали, мы бы знали. Ни с кем они не разговаривали. С математиками точно нет.

С военной точки зрения неожиданный удар почти эквивалентен эффективному. Всё правильно. С этой точки зрения обезглавить подписантов, отделив меня и Ледяную, тоже грамотный ход. Только один неприятный нюанс всплывает. Против нас ведутся военные действия. Это не мудрые взрослые пришли успокаивать повздоривших детишек. Это враг пришёл.

— Ты отцу позвонила? — спрашивает Ледяная. Киваю и протягиваю телефон ей.

— Ты тоже позвони, нам сейчас нужны газетчики.

Ледяная отходит с телефоном в сторону. Я остаюсь рядом с охранниками, смотрю на них неприязненно. Прислушиваюсь к бубнящему что-то голосу. Жаль, не разобрать ни слова.

— Будут не позже, чем через сорок минут, — Ледяная отдаёт телефон.

— А ты почему без мобильника ходишь? — мне любопытно. Конти могут себе, что угодно позволить.

— У моего охранника есть, — Ледяная отвечает, но задумывается. А действительно, почему?

После пятиминутного молчания Ледяная невозмутимо спрашивает:

— Дана, мы проиграли?

— Нет, — мой ответ категоричен. Киваю на равнодушную охрану актового зала от страшной опасности, нас с Викой, — это вражеские солдаты, выполняют приказы вражеских командиров. У нас свои солдаты и свои средства войны, и мы ещё скажем своё слово.

Мы разговариваем совсем рядом с охраной, и нас ни капли не заботит, что они слышат всё.

— А их нельзя привлечь к ответственности за выполнение незаконных приказов? — Ледяная включается в игру.

— Наверное можно, — пожимаю плечами, — только они мелкие сошки, на них у нас просто времени нет.

Мы говорим намеренно громко, но «мелкие сошки» усиленно делают вид, что нас не слышат.

— Пойдём вниз, — сейчас говорю тихо, — гостей надо встретить.

Спускаемся в главный холл.

То же самое время, актовый зал.

За столом на сцене сидят четверо. Только один из них преподаватель Лицея, ио директора, Лев Семёнович. За трибуной импозантный мужчина, снисходительно и по-доброму улыбаясь, вещает в зал. В зале не более трёхсот человек, математики и юристы старших классов, как противоборствующие стороны, в полном составе, научников едва ли половина. У входа в зал два дюжих охранника. Не лицейские.

— Поймите, дорогие мои, — убеждает с трибуны замминистра, — так случается очень часто. К примеру, с результатами футбольных матчей почти никогда не бывают согласны все. А уж, если разница в один гол, то «виноваты» в этом, конечно же, судьи!

Импозантный докладчик ослепительно улыбается.

— Не назначил пенальти в ворота противника вся — судейская бригада усиленно и дружно подсуживала. Так это футбол, где счёт идёт арифметический. Там не бывает такого, чтобы команда забила голов больше и вдруг проиграла. А уж субъективная оценка артистических номеров, тут оспаривать можно любой результат до хрипоты. По причине того, что нет объективных критериев оценки…

— Есть! — выкрик из зала. На крик оборачиваются учителя, сидящие на первом ряду. Между ними и остальным залом незанятый второй ряд, как санитарный кордон.

— Хотите что-то сказать? — благожелательно вопрошает импозантный замминистра, — прошу вас. Но только коротко и по существу.

Встаёт Саша Пистимеев. Несмотря на видимое волнение, излагает, как требовали, коротко и ясно.

— Мы делали замер громкости аплодисментов после каждого номера. Овации после номера «Куклы» были на двадцать децибел выше, чем после пародийного хора юристов.

По вальяжно повелительному жесту замминистра Пистимеев садится.

— Да, это объективный показатель. И всё-таки косвенный. Всегда можно в таких случаях сослаться на то, что фанаты одной команды более многочисленны и горласты, чем их оппоненты. Мы внимательно изучили все документы. Команда 10ЕН-2 выведена за рамки конкурса справедливо. Любителям невозможно конкурировать с профессионалами. Номер класса 10ЮП-2 с огромным трудом и мизерным перевесом обошёл танец от класса 9ИМ-1. Это видно из протоколов невооружённым глазом. 9ИМ-1 проиграл очень достойно…

В зале потихоньку нарастает шум. Преподаватели на первом ряду начинают оборачиваться и жестами и шиканьем призывать учеников к порядку.

— …они заняли второе место. Бывший директор, безусловно, совершил ошибку, сказав, что номер 9ИМ-1 вне конкуренции. Но вы поймите правильно его мотивы. Ему хотелось сделать комплимент проигравшим, они старались и у них всё получилось. А направление на районный конкурс тоже имело смысл. Ребята могли отличиться и там, получить свою долю славы. Они не захотели? Ну, что ж, их право…

— Почему вы их сюда не впустили?! — выкрик из зала.

— Опять-таки поймите правильно, — успокаивающе поднимает руки замминистра, — девушки нервничают, испытывают сильную обиду, я думаю, будет лучше, если вы им всё потом расскажете. В своей жалобе вы обвинили жюри в протекционизме. Не отрицаю, что такое бывает, но особо в это не верю. Они все преподаватели и для них вы все одинаково дороги. В конце концов, членов жюри, которые близки математическому или научному направлению, тоже можно заподозрить в протекционизме. Они же голосовали в пользу «своих» факультетов. Но я повторяю, в протекционизм членов жюри я не верю. Бывший директор, Павел Петрович Семенихин, виноват в том, что очень неуклюже попытался сгладить острую ситуацию. А получилось так, что он невольно раздул этот конфликт. И нам пришлось принять его отставку.

Зал гудит, так рычит недовольный зверь, когда видит кого-то близко к его кормушке. Но это провожающее рычание вслед, когда подозрительный тип уже отходит. Импозантный мужчина на трибуне сам по себе не вызывает негативных эмоций. К тому же зверь получил свою добычу. Что сказала принцесса? Директор поплатится за это своим креслом! В это никому не верилось. Они вступили в бой, но в победу не верили. И вдруг она падает им в руки, и сам замминистра, непредставимо важный дяденька, им об этом говорит. Вина директора признана, шкура с него снята, победа за нами. Можно расслабиться и вложить мечи в ножны.

Замминистра Кузьмичёв не только опытный аппаратный игрок, но неплохой политик, умеющий переламывать настроение толпы в нужную сторону. Не зря правящая имперская консервативная партия постоянно мобилизует его на время выборов. Загипнотизировать пару сотен школьников? Дайте пару тысяч, да задурманенных алкоголем и разгорячённых полуголыми девчонками! Вот где настоящее искусство управления массами.

С такими козырями на руках, чтобы проиграть, надо сильно исхитриться. Переиграть решение жюри нельзя, детишки сами это понимают. Часть вины на них самих, не надо было отказываться от районного конкурса. Директора вынесли, что вам ещё? Не расстреливать же бедного Павла Петровича!