Третью мы выпили, по традиции, за любовь.

— Ты знаешь, какой у меня Василий? — втолковывала мне Василиса. — Писаный красавчик! Не мужик — форменный богатырь! Косая сажень в плечах и руки золотые! Да вон он, на фото мы вместе стоим!

Фото я приметила еще в самом начале — аппарат запечатлел в полный рост рядом с Василисой Прекрасной кривоногого лысоватого толстячка, почти на голову ее ниже. Но теперь, глянув на фото, я поняла, что ошибалась: Василий был и впрямь мужчина видный, осанистый, на зависть всем неудачницам.

— Кр-р-расивый мужик, — с чувством сказала я. — Повезло тебе, Василиса! И деткам вашим с родителями повезло.

— Давай за родителей! — предложила она.

— Василисушка, по-моему, мне хватит, — осторожно прислушалась к ощущениям я. — Я свою меру знаю.

— Мера — душа. А женская душа широкая да щедрая. Не обижай меня, а? — попросила Василиса. — За родителей же!

Потом мы выпили за высокооплачиваемую работу (я с энтузиазмом поддержала), за добрых начальников (и кто бы отказался?), за деньги в дом (ну само собой, да!). Жизнь в Большом Бодуне казалась мне уже весьма привлекательной, и я подумала, что могла бы тоже тут поселиться. А что? Работала бы где-нибудь в заготконторе, огородик завела бы… Задружились бы с Василисой, она вон какая общительная!

— Ты знаешь, Людк, жизнь такая штука изменчивая, иной раз совсем неприглядная бывает. Смотришь — просто просвета не видно. А хлебнешь из бадейки — и вроде жизнь снова красками наполняется. А иначе как? Хоть вешайся!

Я слушала и кивала — я и сама так думала. Иной день просто жалеешь, что на свет родилась, — до того все напрягают. А высказаться нельзя, надо улыбочку держать. Ну и как тут не принять бокальчик вина, чтобы с лица снесло эту гримасу толерантности? И ведь изо дня в день одно и то же…

Хорошо мы гуляли. Душевно! Василиса оказалась бабой что надо. Не то что у нас — все друг другу улыбаются, а внутри у каждой кобра на взводе, только и следит, где ты подставишься. Если расслабишься — тут же следует молниеносный удар с ядом замедленного действия. Ну, я и не расслабляюсь. А тут, с Василисой, было хорошо и спокойно. Своя в доску оказалась эта Василиса Прекрасная! И дом мне ее уже нравился: разумный минимализм, никаких излишеств, кровать вон антикварная, таких давно уже не увидишь. Сразу видно, человек не морочится условностями, а просто живет.

— И ты скоро так же будешь жить, — раздался негромкий голос из-за печки.

— Кто здесь? — благодушно спросила я. Я не испугалась — мне сейчас было хорошо, и я никому и ничему не позволила бы нарушить мой душевный покой.

— Это я. Твой Здравый Смысл, — сообщил голос.

— Ну так чего ты там, за печкой, окопался? — удивилась я. — Вылезай, познакомимся.

— Лучше ты ко мне иди, — позвал он. — Отсюда обзор подходящий открывается.

— Ладно, — не стала спорить я и полезла из-за стола. — Ну, где ты там?

Здравый Смысл и впрямь сидел за печкой и был похож на грустного золотушного подростка лет двенадцати.

— А чего такой хиленький? — хихикнула я.

— Какой вырастила, — сердито сказал Здравый Смысл. — У тебя здравого смысла, как у подростка. Ну вот я такой и есть!

— Это почему же? — игриво подбоченилась я. — По-моему, я давно взрослая! И паспорт уже меняла, и работаю, и сама себя обеспечиваю. И очень, очень здравомыслящая!

— Оно и видно, — буркнул он. — Ты глянь сама-то, разуй глаза.

Я обернулась к столу и замерла, открыв рот. Я увидела со стороны такую картину: посреди убогой грязноватой избы — стол с остатками немудрящей закуси, стопки с самогонкой, а за столом — две пьяные лахудры сидят, друг другу что-то толкуют. И одна из них, между прочим, я. Обе растрепанные, с осоловевшими глазами, вон у меня и помада вся размазалась, и тушь потекла, а у Василисы с ее синяком вид как у привокзальной бомжихи, и не скажешь, что добропорядочная домовладелица с Большого Бодуна.

— Это как? Я тут и я там? У меня что, белая горячка? — ужаснулась я, мгновенно покрывшись холодным потом и стремительно трезвея.

— Нет, это пока что демо-версия, — «успокоил» меня Здравый Смысл. — Ты тут, а там — твоя копия. Для наглядности. Ты же понимаешь, что рано или поздно твой ежедневный бокал вина превратится в бутылку, потом вино — в водку, потом водка — в любую гомыру, лишь бы утопить свои страхи в бутылке.

— Страхи? — не поняла я. — А при чем тут страхи?

— А что же еще? Ты что, от радости в бутылку лезешь, что ли?

— Почему это я в бутылку лезу? — начала свирепеть я. — Пацан, ты что несешь? Я скромно принимаю бокальчик вина, для расслабления. Как лекарство. А что, лучше антидепрессанты глотать?

— А что, есть повод? — в тон мне ответил дерзкий мальчишка.

Я замялась. Повод был. Даже много поводов. И депрессия все время маячила в поле зрения.

— Понимаешь, у меня очень нервная работа, — задушевно начала я. — А красное винцо очень хорошо помогает снимать напряжение… Ну, как лекарство, что ли. Вместо антидепрессантов.

— Не-а, врешь ты все, — помотал головой Здравый Смысл. — Если бы не было работы, ты «лечилась» бы от скуки. Был бы у тебя любимый мужчина — «лечилась» бы от обид и непонимания. Не было бы его — топила бы в вине одиночество.

— Ну, неправда! — возмутилась я. — Ты что же, хочешь сказать, что я бы все равно повод нашла?

— Ну, если исходить из здравого смысла… Ты же находишь. Вот давай честно: в каких случаях тебе требуется бокальчик? И что он позволяет тебе делать?

— В каких? Да в разных. Ну, в компании. Чтобы не выделяться, не быть белой вороной. И для веселья, разумеется.

— А если не в компании? Во время свидания, например?

— Ну, чтобы не зажиматься, — подумав, сообразила я. — А то знаешь, я как-то скованно себя чувствую, неловко. Тут вино помогает раскрепоститься.

— На работе зачем?

— Не хочу отрываться от коллектива. Не поймут.

— Ну хорошо. А дома-то зачем? Там ты перед кем раскрепощаешься?

— Ни перед кем, — сердито сказала я. — Я там не раскрепощаюсь, а расслабляюсь. Снимаю дневное напряжение! Иначе я просто заснуть не смогу.

— Ясное дело, не сможешь. Ты же переполнена страхами. Боишься, что уволят. Боишься, что отвергнут или бросят. Боишься не соответствовать чужим ожиданиям. Боишься выглядеть не так. Боишься ошибиться. Боишься не успеть. Боишься высказывать собственное мнение. Целый день сжимаешься от страха и контролируешь и лицо, и мысли, и поступки. Боишься быть сама собой! Ясное дело, перенапрягаешься.

— Хотелось бы поспорить, но не о чем. Все это правда. Но как с ней быть — я не знаю. А что подскажет Здравый Смысл? — обреченно спросила я.

— Редко ты ко мне обращаешься, — с укоризной покачал головой Здравый Смысл. — А я тебе сейчас и говорить ничего не буду — сама все видишь.

И правда, картинка была наглядная. Мы с Василисой сидели за столом и проникновенно пели что-то застольно-задушевное. По-моему, про тонкую рябину, которая никак не могла к дубу перебраться. Стало грустно, у меня даже слезки навернулись.

— Жалей себя, жалей, — ухмыльнулся Здравый Смысл. — Жалость к себе — столбовой тракт к Большому Бодуну.

— Я и так себя не жалею, — всхлипнула я. — Стремлюсь к достижениям. Стараюсь всем угодить. Пашу, как лошадь.

— И пьешь, как лошадь, — подхватил Здравый Смысл. — Ну, пока не совсем еще, но скоро будешь. С такой-то программой…

— С какой программой? — еще пуще закручинилась я.

— С программой Жертвы, — охотно растолковал Здравый Смысл. — Это снаружи ты вся такая успешная и победительная. А за фасадом — маленькая напуганная девочка, которая боится быть сама собой. Надо тебе быть принятой, одобренной и обласканной. Вот ты и повышаешь статус и самооценку с помощью алкоголя. Скоро к тебе в душу заглянешь — а там… Привет с Большого Бодуна!

— Да не хочу я!!! Не хочу я связывать свою жизнь с Большим Бодуном! — в отчаянии закричала я. — Ты, Здравый Смысл! Ты мне для чего дан? Чтобы подсказывать! А ты меня все время ужасами разными пугаешь. Давай, говори, как отсюда выгребаться. И побыстрее!