Умозаключение можно было бы усматривать также и в тех частых случаях, когда представление предиката содержит в себе больше, чем в состоянии дать первое наглядное представление, вызывающее суждение. Если ребенок видит яблоко и называет его, то представление, служащее предикатом, содержит в себе вместе с тем съедобность и вкус яблока и т. д. И когда совершается акт суждения «это есть яблоко», то здесь можно было бы искать умозаключения от зрительного образа к наличности остальных свойств. Но ассоциация остальных свойств со зрительным образом настолько уже упрочилась от прежних опытов, что здесь не происходит даже сознательного различения простого зрительного образа от остальных свойств. Зрительный образ тотчас же пробуждает воспоминание об остальных свойствах, и служащее предикатом представление соединяется лишь с этим обогащенным наглядным представлением. Ребенок не умозаключает: «это выглядит, как яблоко, следовательно, это можно есть». Но самый вид пробуждает желание, и то и другое воспроизводит представление «яблоко» и ведет за собой наименование. И в этих случаях, следовательно, остается простое совпадение наличного наглядного представления и вспоминаемого представления, и случаи эти необходимо отличать от тех, в которых остальные свойства приходят нам в голову лишь после имени.

3. Совершенное совпадение наличного и воспроизведенного образа происходит не только там, где речь идет об узнавании одного и того же предмета как такового; где, следовательно, к суждению, приравнивающему представления, может присоединяться еще сознание реального тождества вещей, каковое сознание само по себе еще не содержится в суждении. Помимо того, совпадение это имеет место всюду, где не обнаруживается сознание разницы между представлением субъекта и представлением предиката; следовательно, там, где в предмете схватывается и с сознанием наглядно представляется то, что покрывается представлением предиката. Так оно будет всюду там, где отдельные однородные явления можно отличать лишь при особенном внимании («это снег», «это овца», «это тополь» и т. д.), или там, где понимание предмета определяется уже наличным представлением, где то, что доходит от него до сознания, исчерпывается в представлении предиката. В то же время само представление предиката не является абсолютно застывшим, но часто оно бессознательно изменяется благодаря наличному объекту.

4. К этим случаям примыкают другие, в которых хотя и имеется в сознании разница, но она не приводит к явному суждению. Отчасти это такие суждения, которые довольствуются сравнением, сходством и часто – как это имеет место при фантастическом или остроумном сравнении – вполне принимают внешнюю форму суждений наименования; на этом процессе покоится также большинство метафор в языке. Отчасти же это такие суждения, в которых представление субъекта хотя и богаче и определеннее, чем представление предиката, но в нем выступает и подчеркивается лишь то, что покрывается этим последним представлением; именно такие суждения, которые в качестве предиката употребляют менее определенное и более общее представление с сознанием того, что оно не исчерпывает субъекта. Это в особенности ясно там, где в отношении к предмету я не знаю более специального имени того представления, которое покрывается им, и где поэтому я вынужден довольствоваться более общим именем («это птица, дерево, жидкость»); или где более специальное имя для меня не так обычно, как гораздо более часто употребляемое общее. Ибо само по себе в естественном течении мышления со всяким образом легче всего связывается наиболее сходное с ним и наиболее определенное представление предиката. Подведение под наивозможно общие представления составляет интерес научного мышления. Обыкновенное же мышление, которое занимается единичным, обычно придерживается самых конкретных представлений, какие имеются к его услугам. (С логической точки зрения, те представления, которые грамматически выражаются ближайшим атрибутивным определением имени существительного, как «черная лошадь», «круглый лист» и т. д., должны иметь значение как единые, целостные, так же, как и те, для обозначения которых достаточно одного слова. Когда они выступают как предикаты, то объединение в одно целое уже готово.)

5. Когда нечто наименовывается, то самая природа вещей приводит к тому, что прежде всего обращается всегда внимание на единое, целостное содержание представлений. Что же касается представления, служащего предикатом, то в дальнейшем течении мышления оно оказывается связанным с представлением множества всегда лишь там, где обнаруживается или численная всеобщность многих, предносящихся воспоминанию индивидуумов, или ряд постепенных представлений, которые образуют значение слова. Там, где слово обозначает резко отграниченный индивидуальный образ, – там одновременно с ним возникает ряд индивидуальных образов, к которым новый предмет примыкает в качестве дальнейшего образа (это выражается в немецком языке в форме «это есть (некоторое)[4] дерево» и т. д.). Там, где его значение не имеет этой индивидуальной определенности, – там всеобщность предиката обнаруживается в том, что наряду с особенно выделяющимся представлением проявляются в сознании соседние представления («это бумага», «это вино» и т. д. – причем при помощи этих «бумага», «вино» пробегается больший или меньший ряд постепенных различий). Постольку справедливо замечание Гербарта (Einl. S.W. I, 92), что понятие, служащее предикатом как таковое, всегда мыслится в ограниченном смысле, именно лишь поскольку оно может быть связано с определенным субъектом; из различных представлений, которые объединяются словом, выделяется преимущественно одно – то, которое покрывается субъектом.

6. Эти суждения наименования¹⁷ всегда предшествуют уже в тех случаях, где определенный объект, о котором совершается акт суждения, обозначается не просто указательным местоимением, а полнозначным словом. «Этот цветок есть роза» заключает в себе двойное суждение наименования: во-первых, наименование посредством менее определенного «цветок», которое предшествовало и результат которого заключен в грамматическом выражении субъекта; а затем более точное наименование, которое само составляет содержание суждения.

7. Привычка относить свойства и события к вещам так сильна, что суждения наименования встречаются относительно редко в сравнении с такими, в которых вместе с тем не высказывалось бы и суждения о свойствах или деятельностях. Однако поскольку мы образуем абстрактные понятия, мы все же в состоянии своим «это»[5] обозначать также и просто свойство или деятельность как таковые. «Это не ходьба, а бегание», «это темно-голубое, а не черное» обозначают не вещи, а цвет, деятельность саму по себе, – хотя всегда существует тенденция от свойства или деятельности переходить далее к соответствующим вещам. Ср. § 11.

Где предикат суждения об определенной единичной вещи есть глагол или имя прилагательное, там суждение содержит двоякий синтез: 1. Тот синтез, который в самом представлении субъекта полагает единство вещи и ее деятельности, вещи и ее свойства. 2. Тот синтез, который представленную в субъекте деятельность или свойство объединяет в одно целое с обозначенной выражающим предикат словом деятельностью или свойством, т. е. наименовывает тем словом, которое служит предикатом.

1. Всякий раз, как мы высказываем суждение, подобное следующим: «облако красное», «печь горяча», «железо раскалено», «лошадь бежит», – мы выражаем здесь, во-первых, единство субъекта с его деятельностью или свойством, которое намечено формами слов; а затем мы наименовываем воспринятое свойство или деятельность, ибо мы объединяем их в одно целое с общим представлением «красный», «горячий», «сверкать», «бежать». То, что дано восприятию, – это есть «красное облако», «горячая печь», «раскаленное железо», «бегущая лошадь». Но первоначально не раздельное целое нашего восприятия мы разлагаем и путем выделения отличаем от представления субъекта свойство и деятельность. То, что увиденное есть облако, – это мы узнали по форме и по месту; и знание этого выражается в обозначении посредством определенного, служащего субъектом слова «облако». Его теперешний цвет бросается нам в глаза и поэтому легко выделяется из целого. Именно этот цвет мы наименовываем затем посредством «красный» или приписываем облаку как его свойство. То, что там бежит, мы узнаем как лошадь; оно дано нам в движении, которое выражается в виде бега, но мы отличаем этот процесс от субъекта, которого в других случаях мы знаем также стоящим. И именно это определенное движение мы выражаем, как «бег». В сложном образе мы различили, следовательно, две составные части – вещь и ее деятельность. В каждой из них мы снова находим знакомое представление. Соединяя оба эти элемента в своем высказывании, мы выражаем виденное как единство вещи с ее свойством или деятельностью. Предпосылкой суждения является, следовательно, анализ; само суждение выполняет синтез различных элементов¹⁸.