— Я не могу, — прошептала Чимойз. — Йом была моим лучшим другом при дворе, и за то короткое время, что я знаю Габорна, я стала восхищаться им больше, чем кем-либо, кого знала. Способствующим нужна наша любовь и страстное желание передать дар. Много ли здесь есть других, действительно знающих Короля Земли?

— Я никогда не встречался с ним, — согласился Дирборн, — но я знаю, чему он противостоит, и я жажду отдать все, что могу.

— Значит, ты предлагаешь дар из любви к идее, в то время как я предлагаю свой из любви к человеку. Ты думаешь, эти чувства одинаково сильны?

— Возможно, — сказал Дирборн, — если любишь идею достаточно сильно.

С вершины холма донесся крик слуги. Чимойз взглянула наверх, зная заранее, что увидит. Один из тех, кто отдавал мускульную силу, лежал на лужайке, и несколько целителей быстро укрыли черным полотном его тело и затем оттащили прочь, чтобы смерть одного из Посвященных не отравила решимость остальных, пришедших передать дары.

Чимойз воспользовалась этим моментом, чтобы протолкнуться впереди других, предлагавших себя в Посвященные.

Тьма сгущалась, и вскоре придет ночь. Габорн предупредил, что атака начнется на закате.

Она надеялась только на то, что успеет передать свой дар вовремя.

— Пропустите, — сказала она, протискиваясь мимо толстого мужчины в передние ряды.

Почти в тот же миг способствующий с отупевшим лицом спустился вниз с холма:

— Следующий!

Чимойз не знала его. Если бы это был старый главный способствующий короля Сильварреста или один из его учеников, она осталась бы стоять в толпе, ибо способствующий мог знать о ее беременности и отказался бы взять ее дар.

— Я, — отозвалась Чимойз.

Она вырвалась на толпы, как только способствующий подошел.

— Жаждущая! — прохрипел он. — Каково твое желание?

— Грация, — сказала Чимойз. — Я предлагаю грацию.

Он взял ее за локоть.

— Спасибо, — сказал он. — Немногие предлагают грацию. Я бы последовал твоему примеру, если бы мог.

— У тебя есть твоя работа, — сказала Чимойз, — а у меня своя.

Он провел ее наверх к палатке, мимо Посвященных, которые в огромном количестве лежали вокруг входа, как раненные на жутком поле боя. Стоны людей были похожи на стоны ветра в скалах, а рядом сверчки начинали свои ночные песнопения. Запах тушеного мяса доносился с полей.

— Скажи, — спросил способствующий, — ты случайно не знакома с Королем Земли?

Он отбросил входную завесу красного павильона.

— Я знаю его и люблю, — сказала Чимойз. Она знала, что он хотел услышать.

— Хорошо, — прохрипел способствующий. — Хорошо. Думай о своей любви к нему во время передачи дара. Думай только об этом. Ты сможешь?

Она вошла в павильон. Только одна свеча горела в центре маленького помещения, сияя, как звезда. На матраце, скорчившись в позе зародыша, лежала молодая женщина. Каждый мускул ее тела был напряжен и застыл в неподвижности. Пальцы были сжаты в кулаки, и лицо искажено гримасой боли. Даже ее веки были плотно сжаты и не могли расслабиться. Она дышала с присвистом, неглубоко, не имея возможности вдохнуть больше воздуха.

Способствующий остановился, дав Чимойз возможность разглядеть женщину.

— Это Бриэль. Она была танцовщицей на постоялом дворе замка Гроверман, прежде чем подарила свою грацию нашему королю. Она послужит вектором. Отдавая грацию ей, ты передашь ее своему королю.

— Я поняла, — сказала Чимойз.

— Ты знаешь, как будешь выглядеть через несколько минут, если не откажешься, — сказал он извиняющимся тоном. — Ты решаешься?

Чимойз знала, что скрученные в узел мышцы — это не самое худшее. Передача дара грации затрагивала внутренности. Первые несколько недель будут очень тяжелыми. С этого момента она сможет есть только бульон и жидкий суп.

— Я перенесу это с радостью, — сказала Чимойз.

— Хорошо, — сказал способствующий. — Хорошая девочка.

Он подошел к небольшой кучке печатей силы и вытащил одну, поднес ненадолго к свече, изучая руну на ее верхнем конце. Она выглядела как крошечное, выжженное железом клеймо. Он, видимо, нашел какую-то неточность, потому что вытащил маленький тупой инструмент и начал давить на один край руны.

— Прости, что приходится ждать, — извинился он. — Кровяной металл легко гнется и часто повреждается во время перевозки.

— Я понимаю, — сказала Чимойз.

Чимойз смотрела на Бриэль. Если не считать свистящего дыхания, Бриэль почти не подавала признаков жизни. Чимойз заметила слезу, вытекшую из одного глаза. Это больно — быть так сжатой, поняла она. Отдавать дар грации — это пытка.

Когда способствующий закончил свое дело, он бросил взгляд на Чимойз.

— Теперь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты смотрела на свечу.

Чимойз взглянула на свечу, затем ее внимание снова вернулось к Бриэль. Прежде, каждый раз, когда она видела церемонию дарения, потенциальный Посвященный пристально смотрел на лорда, который получит дар.

— Нет, не смотри на нее, — предупредил способствующий. — Сосредоточь взгляд на свече. Смотри на свет.

Конечно, Чимойз понимала. Мы смотрим на наших лордов, потому что они красивы с их дарами обаяния и это облетает нам отдачу себя. Но пристально глядеть на жалкий вектор — это только выбьет из колеи потенциального Посвященного.

Чимойз смотрела на свечу, в то время как способствующий начал петь глубоким голосом. Она не могла разобрать слова. Насколько она знала, это были просто звуки. Но это были звуки, которые подбадривали ее и заставляли ее желать отдать себя. Она могла чувствовать, как острое желание нарастает, словно могучее пламя.

Пламя свечи мерцало и рвалось, когда способствующий несколько раз обошел комнату по кругу, а затем наложил печать силы на руку Чимойз.

Это прикосновение потрясло все ее существо. Она часто слышала о «поцелуе печати силы». Поэтому она представляла себе, что прикосновение металла сначала должно быть нежным и чувственным. Но это не был поцелуй. Вместо этого она почувствовала, словно печать силы — пиявка, которая впилась своим круглым ртом в ее кожу и начала высасывать что-то жизненно важное из нее.

Как только печать силы прикоснулась к ней, Чимойз почувствовала жар в голове, а подвижность ее мышц исчезла. Правый бицепс свела такая сильная судорога, что у нее перехватило дыхание.

Она отдавала себя, заставляла себя думать о Габорне в час его нужды. Пламя свечи металось, как язык змеи, и она смотрела на него, стараясь не замечать навязчивый звук пения способствующего. Снаружи, в городе, она слышала крики петухов, поющих серенады закату.

Боль в руке распространилась вниз до локтя и вверх до подмышечной впадины. Капли пота скопились на бровях, и одна стекла по крылу носа. Печать силы, казалось, сама стала пламенем. Она жгла ее руку, и Чимойз чувствовала запах паленых волос и жареного мяса.

Она взглянула вниз на наконечник печати силы с удивлением. Она часами слушала о том, как люди отдают дары, и почти все из них в какой-то момент кричали от боли. Некоторые говорили, якобы боль от печати силы невыразима, непереносима, но по мере того как рука Чимойз горела, она чувствовала, что в силах переносить это.

Она закрыла глаза, сосредоточилась на своем короле и на людях, которых она любила. Боль вспыхнула с такой силой, что вдруг ей показалось, будто вся ее рука объята пламенем. Она стиснула зубы.

Я могу это перенести, говорила она себе. Я могу это перенести.

Но внезапно боль расцвела сотнями огненных языков. Казалось, каждый мускул ее тела внезапно скрутила судорога, так что вся она скорчилась от боли, гораздо более острой, чем она когда-либо могла вообразить. И хотя она хотела громко застонать, только слабый звук сорвался с ее губ.

Мир Чимойз почернел.