С лестницы донеслись торопливые шаги.

По спине сильванийца пробежал холодок. Сердце бешено забилось, и он сиганул в окно, прижимая к груди связку книг. Задержавшись на карнизе, он украдкой посмотрел, выглянув из-за подоконника, на вошедшего и был еще более удивлен, увидев ларонийского эльфа.

Все становилось ясно. Здесь орудовала тайная канцелярия Ларона. Видимо, Шрам не все сообщил из того, что нужно было бы знать Кеарху, и теперь бедняга мог угодить в знатный переплет.

Но, покамест, эльф был еще сам себе хозяином и осторожно спустился вниз, рассчитывая незаметно добраться до конюшен. Из-за угла выскочили три черные, как и вся та ночь, личности. Эльф и троица некоторое время смотрели друг на друга, затем разошлись. Сильваниец вскочил в седло, а незнакомцы снова попрятались по темным углам, не проронив ни слова.

Черт побери, тот, кто утверждал, что Война Кинжалов канула в лету вместе с эпохой Сокрушения Идолов, был самонадеянным болваном! Резали нынче ничуть не меньше чем прежде, только делали все гораздо тише и с элегантностью, полной нездорового цинизма.

Ох уж эти маги! Чинно расселись по башням. Взгляд эльфа снова скользнул вверх по каменной стене. Будто и не было Xenos и их последователей. Да и правители угомонились и старались не вести больше войн. Однако подспудно дела кипели. И еще какие! Заговоры, интриги и перевороты. Каждый сам за себя и против всех с готовностью защищать свою шкуру, даже если его овчинка выделки не стоила.

Форпат был символом этого абсурдного времени, которое скромно и тихо крутило шестерни на часах проходящего века. Кто бы мог помыслить раньше, что вольный град, в котором не могла действовать магия из-за хранящих его ста двадцати башен по форме напоминавшими обелиски с огромными сферами из оникса на верхушках, превратится в обитель адептов Объединенной магии.

Возможно, Форпат хорошо подходил своим статусом города-государства для своевольных магов. После войны сразу же нашлись деньги и охотники помочь восстановить порушенный осадами и чумой «памятник былого». Они поселились в «верхнем» городе, возведенном довольно быстро, а тех, кто уцелел после погромов и резни, оставили внизу.

В каменных мешках и тупиках стен еще виднелись остатки башен, что хранили когда-то «вольный град», а теперь, сломанными «зубами», торчали из земли то тут, то там. Разбитые ониксовые сферы растащили и понаделали из них бесполезных, но дорогущих амулетов. Они вроде как защищали от магии. Хотя все прекрасно знали, что противопоставить чародейству такую побрякушку было пустым делом. Амулет из подобного материала должен был быть огромных размеров и попросту придавил бы владельца. Но все равно местные жители носили на шее малюсенькие осколочки на цепочках. Так было спокойнее…

Угол, где приткнуться, найти оказалось делом не сложным. Кеарх немного успокоился, договорившись с хозяйкой одного из обиталищ, что находилось прямо в стене монолита, поддерживавшего целый «букет» построек «верхнего» города. С трех сторон двор окружали стены, из которых светили в два ряда маленькие окошки, а, чтобы попасть в жилище, приходилось спускаться по ступеням к дверям, которые прятались в глубине каменной кладки, словно стесняясь собственного убожества и размера.

Едва эльф успел обосноваться, как вскоре его начал бить жестокий кашель. Сначала незаметно подкравшийся к горлу, а потом вцепившийся в грудь, словно кузнечными клещами, не отпуская беднягу ни днем ни ночью.

В комнатушке, где он устроился, было холодно, и сильваниец спасался только горячим чаем, который пил дни напролет, усевшись на стул возле окна и закутавшись в плащ.

Вечером он зажигал свечу и смотрел на пляску пламени, продолжая сидеть у окна. Чувства притупились, красные от бессонных ночей глаза постоянно щурились.

Кеарх забывался воспоминаниями и почти ничего не ел. Вскоре и сил на страх не осталось. Болезнь пробегала бредом в сознании, и ему грезилось, что Карнаж умер, сам бросился на кинжал, повесился на суку у тракта… А еще у него были сладостные грезы, как красноволосого убивает тот самый ларониец, что проник в комнату, едва Шрам испустил дух.

Иногда, когда болезнь отпускала, и сильваниец с лежанки снова перебирался на свой стул у окна, он держал в руках бесценные книги Морвириари. С наслаждением шелестел листами, на которых каллиграфический ларонийский почерк вывел частично ключ к шифру. Он обожал каждую из этих закорючек в отдельности и все их вместе.

Его ни за что не найдут в этом городе, а если и найдут, то сильванийские стилеты всегда были наготове. Теперь он богат, и только руку протяни — все будет. Почет, богатство, хороший дом в Сильвании.

Разве можно все это украсть там, в Швигебурге? Даже имя этого города на феларских вездесущих картах с их манерой называть все так, как угодно людям, означало «Молчаливая Крепость». И не трудно было догадаться почему, так как первое, что интересует путешественников из «ловчих удачи», не знающих еще законов чужой страны, это узилища и плахи наподобие Башни Умолкших Криков, а не история древнего как мир потухшего вулкана.

Наставники Кеарха всегда говорили о том, что сорвать большой куш — редкая удача. Что ж, сами они, исходя из принципа «воруй, но в меру», так ничего себе и не насидели за все эти годы. А ему, вот, свезло. Однако риск…

По ночам, когда у организма находились силы, сильванийца посещали беспокойные видения: дверь открывается и входит Карнаж… Искаженное лицо прирожденного убийцы, губы кривит почти оскал, а не улыбка, красные волосы встопорщены как у демона. Проклятое раздвоенное лезвие кинжала тянется к горлу…

Эльф с криком вскакивал посреди ночи или просто распахивал испуганные глаза и смотрел в остолбенении на дверь. Иногда вплоть до самого утра.

Однажды, когда полукровка вместе с печным дымом влез в крохотное оконце и снова набросился на спящего эльфа, Кеарх проснулся с таким реальным ощущением кинжала в груди, как тогда вогнанного Шраму по самую рукоять, что фонтан сил просто захлестнул его. Он даже вышел из своей комнаты и велел заколотить наглухо окно, оставляя небольшие щели для обзора. Потом, собрал всех шатавшихся без дела подростков, и что-то говорил им про свою гильдию в Швигебурге. Что, мол, всех их примут, если они отберут кинжал у одного приезжего, который шатается где-то в городе, а узнать его не так сложно по волосам и куртке с перьями феникса вшитыми на спине.

Кеарх боялся этого кинжала пуще самого «ловца удачи». Он наивно рассчитывал на то, что подростки смогут изыскать способ убить преследователя, чье присутствие сильваниец ощущал и необычно и, с другой стороны, заурядно — у него горел и полыхал шрам оставленный Vlos'Velve на лице. Пусть покойный чернокнижник и неплохо потрудился, срастив рваные края раны в широкую белую полосу через всю физиономию, но проклятие оружия давало о себе знать.

Болезнь и рана плясали в сознании эльфа дикие танцы, обманывая логику и начисто стирая чувство времени. И он продолжал опасаться всего и сомневаться во всем. Хотя сильваниец уже знал, где и как продать книги, кто поручитель и кто заказчик. Все было выведано его юными подручными, для которых в серой повседневности это стало смыслом жизни. Они, ничуть ни меньшей наивности, чем сам Кеарх, вырисовывали картины того, как их примут в гильдию воров по поручительству эльфа. Ведь те медяки, что он платил им, весело звенели в карманах и казались вернее любых обещаний.

Гордость. Сильванийская характерная черта, доводимая до абсурда правителями страны в столице Ротвальде… Именно из-за нее Кеарх покинул родной край. Он гордо шагал тогда, сам, своей дорогой. Ветер дул в лицо и развевал длинные волосы, хлопая складками дорогого плаща. Он шел из дома навстречу дороге, свободе и приключениям. А теперь вдруг, через столько лет, впервые написал письмо родным в Сильванию в минуту глубокого отчаяния, когда почувствовал себя вдруг совсем одним и больным, и не нужным никому, кроме врагов. Здесь, в темной комнатушке подле свечи, в несколько заходов, писал то гневно, то жалостливо. То просил прощения, то обвинял, то умолял, то угрожал.