Были времена, когда я могла быть сильной. Было много ситуаций, когда я могла претворяться будто все в порядке.

Но иногда девочке просто нужна ее мать.

Ожидание в кабинете директора будто длилось вечность. У меня было много времени, чтобы переоценить свои действия. Я вспомнила, что однажды в первом классе я злилась на четвероклассника. Который меня постоянно дразнил на переменах. Он давал мне клички и иногда кидался оскорблениями.

Наконец, я рассказала об этом маме. Я сказала, что ненавидела его и хотела ударить по лицу.

Мама говорила, что я не должна никого бить, потому что насилие – это не ответ. Ударить кого–то значит показать, что тебе не все равно. И тебе никогда не следует давать кому–либо такую власть над тобой.

Но я злилась не на Кита. На него мне было плевать.

Дверь наконец–то открылась, и я увидела отца. Я почувствовала себя такой виноватой за то, что его вызвали. Я никогда не хотела быть причиной звонков от директора.

– Привет, Келли, – сказал мне отец мягко. Он называл меня так только когда волновался за свою "малышку".

Директор Букмейер жестом показал ему присесть. Я даже не могла смотреть на отца, настолько была в ужасе от своего поведения.

– Что ж, я ввел твоего отца в курс того, что случилось. Похоже, что истории Леви и Тима совпали. История Кита была чуть более драматична, – Директор Букмейер плотно сжал губы, будто сдерживая смех, – Не смотря на то, что тебя спровоцировали, как говорит Кит – неудачно, не оправдывает твою реакцию. У нас есть очень жесткая политика в отношении насилия любого рода, а ты ударила его. Так что ты отстранена от занятий до конца этой недели и будешь оставаться после школы в течение двух недель. Если больше не будет таких инцидентов, это не отразится в характеристике для колледжа.

Я чувствовала шок и облегчение. День Благодарения был на этой неделе, так что я пропустила бы всего два дня. И был шанс, что это не совсем испортит мою посещаемость.

Я быстро встала и проследовала за отцом прочь из школы. Он ничего не сказал по дороге домой. Я посмотрела вниз на свою больную, слегка покрасневшую руку.

Машина остановилась, и папа заглушил двигатель. Я посмотрела вверх и увидела. что мы стоим на парковке "Калвера".

– Что…– промямлила я.

Отец повернулся ко мне, со слезами в глазах.

– Не могу сказать, что это был радостный звонок для меня, Макеллан. Но затем я услышал от директора Бумейер и Леви что случилось, и…ну…твоя мама была одним из самых милых людей на свете. Она бы и мухи не обидела.

На моих глазах начали наворачиваться слезы. Я подвела своего папу, и, что еще хуже, свою маму.

– Но, – он положил свою руку на мою, – она никогда бы не позволила говорить всякие гадости о своей семье. Твоя мать бы сделал то же самое, дорогая. Ты напоминаешь мне ее все больше и больше с каждым днем, мне жаль, что я не могу помочь тебе в чем–то, но я так горжусь тобой. Она бы тоже гордилась.

– Правда? – Сейчас удерживать слезы было еще труднее.

– Ну конечно,– Папа провел рукой по моей спине,– И я знаю, что она смотрит на тебя прямо сейчас, вероятно, смеется немного, и хочет быть здесь с тобой. А еще она хочет, чтобы я купил тебе заварного крема за то, что ты постаяла за своего дядю и за себя.

Папа сказал, что одной из тех вещей, которые ему понравились в маме больше всего, когда они начали встречаться, было то, что она никогда не нянчилась с Адамом. Она рассматривала его, как младшего брата и все. И она, конечно же, не позволила бы никому и слова о нем сказать.

– Улыбку ли я вижу? – спросил папа.

Я кивнула.

– Ты прав. Я знаю, что мама гордилась бы. Она гордилась бы нами обоими, пап.

Он выглядел удивленным моим признанием, но я была не единственной, кто кого–то потерял.

– Пойдем за заварным кремом.

Мне так жаль, Макеллан. Ты знаешь, как ужасно я себя чувствую из–за того, что произошло. Я должен был заступиться за тебя, я должен был врезать ему как следует. Не могу поверить, что я так поступил с тобой. Просто чудо какое–то, что ты заговорила со мной после этого. И я рад, что не узнал твой хук справа.

…

Прости, знаю, что не стоит шутить с этим.

…

Я такой идиот.

…

Думаю, я заслужил хорошую трепку.

…

Мне очень жаль.

Проехали.

Мне нужно было очистить свою голову.

Так что я делал единственную вещь, которая, как я думал, могла мне помочь.

Бег.

После того, как футбольный сезон закончился, я мог не беспокоиться о долгих пробежках и сжигании калорий. Или думать о наборе веса. Или думать о чем–либо.

Я просто бегал.

Я признаю, что поймать тот мяч, услышать крики болельщиков было просто невероятно. Я понимаю, как люди могут застыть в таких моментах. И всегда хочется проживать снова и снова тот момент, когда ты был непобедимым.

У папы есть друг, который всегда рассказывал истории о своей бейсбольной игре в старшей школе. Каждый раз, когда он приходит – говорит о ней. И мы сидим так, будто не слушали его уже миллион лет. Я думаю, если ты оглядываешься назад на что–то незначительное, как одна игра, и думаешь, что это был лучший момент в твоей жизни, это выглядит немного жалко.

Я был МУЖЧИНОЙ. Героем. Наиболее ценным игроком. И все, что я должен был сделать – поймать мяч. Тот, который бросил Джейкоб. Он получил те почести, которые заслужил? Не так много как я.

Я был весь во власти своего эго, когда Макеллан пришла и испортила вечеринку.

И что сделал МУЖЧИНА, герой, наиболее ценный игрок? Он стоял там испуганный и ничего не делал.

НИЧЕГО.

Я рассказал, что произошло не только директору, но и отцу Макеллан. Он выглядел таким расстроенным, когда слушал, какой смелой была его дочь.

Пока я просто стоял там.

Я должен был сказать ему все те ужасные вещи, которые сказал Кит.

Пока я просто стоял там.

Я никогда не чувствовал себя большим неудачником за всю свою жизнь.

Прежде, чем я действительно понял, куда я бегу, я уже был в парке Риверсайд. Я так быстро бежал, что мое дыхание стало прерывистым. Я перешел на шаг, чтобы остыть, хотя прохлада на улице и так помогала мне с этим.

Обычно я не бегал так много в начале зимы, но мне нужно было немного отвлечься от того, что произошло вчера.

Я начал возвращаться к бегу, когда заметил кого–то вдалеке, около столов для пикника. Я резко остановился, когда понял, что это Макеллан. Она поставила правую ногу на стол и наклонилась, растягиваясь.

Я думал, стоит ли подойти к ней или уйти, прежде чем она меня заметит.

Я пошел вперед. Пора начинать действовать как парень, которого я изображал всю последнюю неделю. Или, точнее, последние несколько месяцев.

– Хей! – я окликнул ее.

Она быстро обернулась.

– О, привет, – Она сделала секундную паузу, прежде чем продолжить растяжку.

– Ты только начинаешь?

– Нет, я уже заканчиваю.

Я это знал. Я знал ее режим. Ей нравилось бегать просто так.

Помогало ей очистить голову. Ей не нужно было оправдание в виде команды или компании, чтобы сделать что–нибудь.

Я не знал, что делать. Я хотел сделать все правильным, но я не был уверен, чего это будет стоить. Так что, я начал с того, что должен был сделать несколько месяцев назад: извиниться.

– Макеллан…

Она перебила меня.

– Я не хочу об этом говорить.

– Он – придурок, – покачал головой я.

Ее губа немного изогнулась.

– Он – твой лучший друг.

Я хотел сказать «Нет, не он. Ты».

Но я не вел себя с ней как друг, не говоря уже о лучшем друге.

Я открыл рот, пытаясь придумать, что сказать, чтобы убрать эту напряженность между нами.

Слова, которые вылетели, были:

– Увидимся на День Благодарения.