Если бы он заполучил меня, часть одного из звездных экипажей, то, как ему казалось, он был бы защищен от Сверхправительства. Но он не знал, что наша стайка разделена. Он не подозревал, насколько все это бесполезно.

– Ладно, Мида. Пора в дорогу.

Краем глаза я увидела, как он подсоединяет провод к своему интерфейсу, и ноги сами подняли меня с кушетки. Меня охватила ярость, и из шеи вырвался вулкан феромонов.

– Господи, что это за вонь?

Феромоны! Его интерфейс контролировал мое тело, мою глотку, мой язык, мое влагалище, но только не мои модули. Он упустил это из виду. Я кричала что было сил, изрыгая запах из гланд. Запах гнева, страха, отвращения.

Малькольм открыл дверь и принялся двигать ею как гигантским опахалом. На его поясе висело оружие.

– По дороге раздобудем для тебя духи. – Он исчез за порогом с двумя сумками, одна из которых была моей, а я осталась стоять, держа на вытянутых руках интерфейсную коробочку.

Я продолжала вопить, насыщая воздух словами, пока мои гланды не опустошились и моя автономная нервная система не заставила меня замолчать. Я напряженно вслушивалась в то, что происходит за дверью, но снаружи стояла тишина.

Снова появился Малькольм.

– Пошли.

Ноги сами засеменили, выводя меня из домика. Перешагнув порог, я ощутила наши мысли. Стайка была где-то там, слишком далеко, чтобы я что-то поняла, но все-таки рядом.

Остатком феромонов я просигналила: "На помощь!"

– Забирайся в машину, – велел Лито.

Что-то дернуло меня за шею, все тело скрутило спазмом, и я рухнула, но прежде заметила на крыше домика Мануэля, державшего в руке интерфейсную коробочку.

Лито выхватил пистолет и молниеносно развернулся.

Что-то пролетело мимо меня, Лито вскрикнул и выронил пистолет. Я поднялась и на шатких ногах побежала в лес. Там меня кто-то поймал, и вдруг я оказалась среди своих.

Я уткнулась лицом в грудь Строма, прижала ладони к его ладоням и увидела другими глазами – глазами Мойры! – как Лито неловко забрался в аэромобиль и завел турбины.

"Он далеко не уедет".

"Мы повозились с его водородным регулятором".

"А еще развернули габаритки внутрь".

"Спасибо, что пришли. Простите".

Я чувствовала себя грязной и опустошенной. С трудом находила слова. Я передала им все, что случилось, все, что натворила, все мои глупые мысли. Я ожидала почувствовать их гнев, ожидала, что они откажутся от меня и уйдут, бросив у этого домика.

"Ты так и не поумнела", – упрекнула меня Мойра. Стром дотронулся до болезненной точки на шее, там где находился интерфейсный разъем.

"Все прощено, Мида".

Это единодушие было как сок зрелого фрукта, как свет далекой звезды.

"Все прощено".

Рука в руке, рука в руке, мы вернулись на ферму, разделив между собой все, что случилось в тот день.

Произведения Шейн Белла впервые были представлены вниманию публики в 1986 году, когда он завоевал первую премию на конкурсе "Писатели будущего". С тех пор он опубликовал в "Asimov's" ряд повестей, в том числе вошедшую в шортлист "Хьюго" "Mrs. Linkoln's China", и несколько рассказов, объединенных в своего рода цикл о жизни Африки в будущем. Он также публиковался в журналах "Amazing", "The Magazine of Fantasy and Science Fictions", "Realm of Fantasy", "Pulphouses", "Starlight 2", "Vanishing Acts" и других. Белл опубликовал свой первый роман "Nicoji", который получил прекрасные отзывы, и издал антологию рассказов писателей штата Юта "Washed by a Wave of Wind: Science Fiction from the Corridor". Его последнее произведение – сборник "How We Play the Game in Salt Lake and Other Stories". Ш. Белл является магистром гуманитарных наук Молодежного университета Биргхема и живет в Солт-Лэйк-Сити, штат Юта. В этом рассказе он повествует о ВИЧ-инфицированном пациенте, который был заражен в больнице совершенно неизвестным вирусом, и появление этого нового штамма может привести к абсолютно непредсказуемым последствиям для всего мира.

Разумеется, отдельной палаты мне не предоставили – федеральная программа здравоохранения просто не оплатит такую. И никому нет дела, что соседняя пуста. Поэтому я должен лежать в компании с кем-то еще. Когда тебе плохо и ты в больнице, меньше всего хочется, чтоб чужие люди – сосед по палате, его родственники – видели твои страдания. Но держать двух пациентов в одной палате дешевле – и точка. А если ты недоволен, что вокруг постоянно толкутся какие-то люди… что ж, можешь высказать претензии лично им.

Привезли меня в конце дня. Мужчина на соседней койке, хрипло дыша, наблюдал, как меня устраивают. Он не произнес ни слова, а его сиделки – миниатюрная жена и, судя по всему, дочь – вышли, чтобы не мешать медсестрам. Я кивнул соседу – это все, что я мог сделать, ибо сестра в этот момент укладывала меня на нелепой больничной кровати, ставила капельницу и делала укол антибиотика.

– Я могу вам еще чем-нибудь помочь? – прощебетала одна из медсестер, словно исполняя свою маленькую роль в этой драме.

А я подумал: "Да, можете. Выпустите меня. Сделайте так, чтобы мне полегчало и я смог поскорее убраться отсюда".

Посетители ушли, настала ночь, телепередачи закончились, но мы оба лежим без сна. Мой сосед кашляет, стараясь делать это потише, у меня тоже першит в горле.

– Из-за чего ты здесь? – неожиданно спрашивает меня сосед через занавеску, разделяющую кровати. Вопрос звучит так, словно мы преступники, обсуждающие свои статьи и сроки.

– Пневмония, – говорю я. – Это не заразно.

Не хочется объяснять ему, что у меня ПСП-пневмония и что эта зараза, вкупе со СПИДом, скоро убьет меня, если только доктор не успеет это сделать раньше. Моя иммунная система больше не может бороться с вирусами.

– У меня тоже пневмония, – сказал он, тяжело дыша, и закашлялся.

Нет сомнений – я обречен. Я лежу в одной палате с носителем вируса, смертельного для меня. Смогу ли я бороться с этим?

– А что за пневмония? – спрашиваю я.

– Они не знают, – звучит в ответ. – Что-то очень редкое.

Позднее, когда он заснул, я вытащил из вены иглу, отключил подачу кислорода и, плотнее запахнув халат, направился в регистратуру, где спросил у дежурной медсестры насчет моего соседа. Мне казалось, я имею право на эту информацию.

– Вам не о чем беспокоиться, – заверила меня она, – мистер Шамберг вас не заразит. Скоро он пойдет на поправку.

– Но если у него другой вирус, не такой, как у меня, я могу заразиться! Это же опасно.

– Ваш лечащий врач не возражала, чтобы мы вас поместили в одной палате. Утром можете сами поговорить с ней, но я уверена, все будет в порядке.

Вот и все, что она сказала. Врачебная этика запрещает ей говорить что-то конкретное о здоровье моего соседа. А вернувшись в палату, я увидал, что и у него теперь тоже капельница, как у меня. Стало быть, и за него взялись всерьез… Интересно, что у него за вирус?

Даже я заметил, что к утру моему соседу поплохело. Да что там – стало много хуже! Кашель его вконец измотал, и дежурная сестра поставила капельницу сперва ему, а потом уже мне.

Мерзкое ощущение, когда холодное лекарство проникает в вену и постепенно доходит до сердца и мозга. Не понимаю, почему медсестры не могут вводить лекарство теплым или хотя бы оставлять его на тумбочке, чтобы оно нагрелось до комнатной температуры. Нет, они всегда берут лекарство прямо из холодильника и совершенно ледяным вводят в вену. Когда я в последний раз лежал в больнице, то просил их согревать лекарство, но до желаний пациента никому нет дела. В этот раз я уже ни о чем не стал просить, лишь поплотнее укутался в одеяло. Когда медсестра вышла, сосед включил футбол по телевизору, хотя совершенно не следил за игрой, – вместо этого позвонил жене и спросил, почему та до сих пор не пришла его навестить. Я ощутил тоску, поймав себя на мысли, что тоже хотел бы, чтоб ко мне приходили посетители, приносили цветы, газеты, сплетни… Но я слишком давно болею, чтобы у меня оставались друзья. Самыми близкими для меня людьми стали мой врач и персонал аптеки и службы доставки продуктов на дом. Моя младшая сестра живет в Миннеаполисе и, думаю, вполне могла бы мне позвонить.