Хэммет наклоняется ближе к Филу.

– Когда впервые появились машины, люди ездили на них, словно это легкие экипажи. Они не думали о том, что следует ввести правила дорожного движения. Не было никаких дорожных знаков, не было ремней безопасности. Водители считали, что не должны уступать друг другу дорогу, иначе пострадает их мужская гордость, поэтому было немало столкновений. Прошло много лет, прежде чем люди поняли, что без правил на улицах города не обойтись. Через пятьдесят лет после появления первых машин водитель тоже мог сознательно нарушить правила уличного движения, но это означало, что он либо дурак, либо в стельку пьян.

Хэммет машет в воздухе рукой.

– И здесь то же самое. Да, теперь мы можем клонировать людей, и если есть возможность ждать лет двадцать, то, наверное, можно увидеть, что эти дети чем-то схожи со своими генетическими родителями. Но нам уже не нужно клонировать людей. Клонирование – это, скорее, феномен общественного сознания. Поводом для клонирования может стать лишь желание воспроизвести какого-либо конкретного человека. И именно ты, Фил Берджер, развеял эту иллюзию. Ты так и не стал Горди Хау, хотя я всячески стремился тебя на это подвигнуть. И все мы теперь знаем: клон не становится копией оригинала. Наследственность сильна, но все же человек получается совершенно другой. Когда тебе было семнадцать лет, люди еще не знали этого наверняка. – Хэммет с трудом переводит дыхание.

Фил откидывается на спинку стула и смеется.

– Успокойтесь, старина! Вы что же, считаете, что они по-своему помогли нам?

Хэммет упирается ладонями в стол и улыбается.

– Думаю, они помогли нам поумнеть, чтобы мы научились правилам дорожного движения.

– Тогда кто же они такие?

– Одному богу известно, Фил. Но они не глупцы. Они понимали нашу суть.

Стоит раннее февральское утро. Небо еще темное. Фил припарковывает машину у катка и ждет, пока директор откроет дверь. Он достает свои вещи из багажника и идет в раздевалку. Как всегда, он появляется на катке первым.

Он быстро одевается: щитки на голени, коньки, штаны, про кладки на локти и плечи, шлем, перчатки. Выходит из раздевалки и идет на лед, начинает разогреваться. Он любит быть на катке в одиночестве. Когда так вот катаешься, на ум приходят разные мысли.

Взрослый любительский хоккей. Не НХЛ. Ему сорок девять лет. Не восемнадцать. В который раз он задумывается: как бы повернулась его жизнь, если бы никто не узнал тайны его рождения? Стал бы он вторым Горди Хау? Сделал бы карьеру в хоккее? Чела говорила, что все мы ходим под Богом. Фил думает о ней. Думает о Дэнни.

После утренней игры он отвезет Джейка в школу. Он счастлив, что у него есть Джейк. Он счастлив, что в его жизни была Чела. И счастлив, что снова на льду. Но ведь лед никуда не исчезал.

После разогрева он начинает разминаться. Потом снимает перчатки, встает на колени и проводит пальцами по поверхности льда.

Ровная и твердая поверхность. Идеальный лед для игры в хоккей.

Нэнси Кресс – ЭЙ-ЭС

Nancy Kress (Nancy Anne Koningisor). EJ-ES (2003). Перевод Н. Фроловой

Нэнси Кресс начала писать свои изящные, остроумные рассказы в середине 70-х годов, с тех пор ее произведения часто печатались в "Asimov’s Science Fiction", "The Magazine of Fantasy and Science Fiction", "Omni" и других журналах. Ее перу принадлежат романы "The Prince of Morning Bells", "The Garden Crove", "The White Pipes", "An Alien Light", "Bright Rose", "Oaths and Miracles", "Stinger", "Maximum Light"; рассказ "Beggars in Spain", завоевавший премии "Хьюго" и "Небъюла", Нэнси Кресс расширила до романа и написала продолжение "Beggars and Choosters", а в последнее время еще одну серию романов: "Probability Moon", "Probability Sun" и "Probability Space". Рассказы были объединены в сборники "Trinity and Other Stories", "The Aliens of Earth", "Breaker’s Dozen". Недавно вышли в свет два новых романа Нэнси Кресс, "Crossfire" и "Nothing Human", скоро появится еще один, "Cricible". Нэнси Кресс получила премию "Небъюла" за рассказы "Out of All Them Bright Stars" и "The Flowers of Aulit Prison". Ее произведения печатались в сборниках "The Year’s Best Science Fiction" за 1985, 1986, 1989-1998, 2001-2003 гг. Ниже она приглашает нас на далекую планету, где предстоит распутать медицинскую тайну – чего бы это ни стоило.

*
Ах, вернись, вернись, мой Джесс, поскорей домой,
Стосковалась по тебе, милый, милый мой.
И родному очагу не согреть меня:
Замерзаю, не могу, даже у огня,
И, пустая, холодна без тебя постель,
И без сна ночь длинна… Словно бы метель
Веет-веет надо мной, и ложусь как в гроб,
Ложе наше для меня стало что сугроб.
Воротись, мой Джесс, домой, горько мне одной,
Слезы капают из глаз, в сердце – волчий вой.
Джепис Ян. Джесс, 1972 [Пер. В. Полищук]

Почему вы вступили в Корпус? – спросил ее Лолимел перед самым приземлением; они сидели в концевом отсеке шаттла. Мия беспомощно взглянула на молодого человека – как можно ответить на такой вопрос? Особенно если его задают идеалистически настроенные, фанатичные рекруты, которые даже еще не подозревают, что война – это пустая трата времени, а такие бессмысленные разговоры – тем более.

– Причин много, – мрачно и расплывчато ответила Мия.

Парень был похож на всех остальных медработников, с которыми ей приходилось сталкиваться в течение многих десятилетий на многих планетах: серьезный, с густыми волосами и красивой модификацией генов, немного сумасшедший. Но ведь для того, чтобы оставить Землю и вступить в Корпус, как раз и нужно быть слегка сумасшедшим. Всем известно, что, когда ты вернешься (если вообще вернешься), все, что ты прежде знал, давно превратится в прах.

Этот был настойчивее других.

– Какие именно причины?

– Те же, что и у тебя, Лолимел, – ответила она, стараясь не повышать голос. – А теперь помолчи, пожалуйста, мы входим в атмосферные слои.

– Да, но…

– Помолчи. – Ему гораздо легче переносить вход в атмосферу, ведь у него кости еще крепкие. А костный скелет в космосе сильно размягчается независимо от того, тренируется ли человек, принимает ли специальные добавки или проходит генную терапию. Мия откинулась в кресле и закрыла глаза. Десять минут ломки или чуть больше, потом приземление. Ну, десять минут она выдержит. А может, и нет.

Вот она почувствовала тяжесть, становилось все тяжелее и тяжелее. Глазные яблоки вообще не выдерживают – как всегда; у нее слабые мышцы глазницы. Странно, но факт. Ну, осталось совсем немного. Это ее последний полет. На следующей станции она подает в отставку. Она уже перешла возрастной предел, а тело не обманешь. Да разве только тело? Нет, ум тоже. Сейчас, например, она даже названия планеты, к которой они летят, не помнит. Помнит номер по каталогу, но не помнит, как назвали ее колонисты, которые теперь не отвечают на сигналы с корабля.

– Почему вы вступили в Корпус?

– Причин тому много.

Правда, мало что сбылось. Но рассказывать об этом молодым не стоит.

Колония расположилась на берегу реки. Стоял вечер, на небе светили три яркие луны, воздух был пригоден для людей. Город довольно приличных размеров был усеян клумбами с умопомрачительными цветами. Дома из пенобетона с вкраплениями блестящих местных камней – красивые, просторные комнаты вокруг открытого дворика-атриума. Минимум мебели, такой же изящной, как и сами строения; даже машины органично вписываются в красивый пейзаж. У колонистов были развитый вкус и чувство прекрасного. Все они теперь мертвы.