Как-то в августе, ближе к концу сезона, мужчина в самом начале тренировки машет рукой Филу. Филу становится интересно, и он подкатывает к бортику.

– Чем могу быть полезен?

Мужчина откашливается, потом аккуратно вытирает рот.

– Я думаю, нам надо поговорить. Давайте встретимся после тренировки. – Голос у него слабый, говорит он неторопливо.

Фил пожимает плечами.

– Извините, у меня свои планы. Может, на следующей не деле…

– Нет. – Мужчина слабо улыбается. – У меня каждый день на счету.

– У меня тоже. Извините, но…

Фил внимательнее всматривается в лицо мужчины. Что-то есть в нем до боли знакомое, но Фил никак не может вспомнить, где видел этого человека.

– Мы с вами знакомы?

Мужчина кивает.

– Извините. Я думал, вы меня узнали. Меня зовут Фрэнк Хэммет.

Фил долго, не отрываясь, смотрит на мужчину, потом переводит взгляд на мальчишек на льду.

– О'кей. Но почему именно сейчас?

Хэммет откашливается.

– У меня эмфизема. До следующей недели я могу не дожить.

Фил отправляет Джейка домой к одному из мальчиков и обещает заехать за ним, как только освободится. Они с Хэмметом садятся за столик в ресторане на втором этаже, над катком.

Фрэнк пододвигает Филу чашечку кофе.

– День еще только начался. Я подумал, вам неплохо бы взбодриться.

– Знаете, – начинает Фил, но останавливается, не договорив. Потом продолжает: – Я все эти годы думал, что бы я сказал вам при встрече. А теперь даже не знаю, что сказать.

Хэммет смеется, потом закашливается.

– Растерялись, увидев меня вот так, да?

– Да нет.

Хэммет кивает головой.

– Трудно сказать что-либо человеку, который сломал твою жизнь.

– Вы не ломали мою жизнь.

Хэммет трясет головой.

– Эй, давай не будем хитрить с прошлым! Я ведь видел, как ты играл, когда ты сам был еще мальчишкой. Я прекрасно знал, что ты выбьешься в люди, хотя бы в низшей лиге. А потом я выложил прессе всю историю про тебя, и ты вынужден был уйти. Не пытайся обелить меня, снять вину за то, что я действительно совершил.

– А я и не пытаюсь. – Фил какое-то время рассматривает свои руки. – До того как вы начали писать обо мне, у меня была определенная жизнь. И теперь у меня есть своя жизнь. – Фил вспоминает малыша Джейка, Челу, Эстебана, Кэрол и отца. – Никто ничего в моей жизни не ломал.

Хэммет ворчит:

– Понятно. Эта мысль тебя немного успокаивает.

– И вы все это время все обо мне знали?

Мужчина трясет головой.

– Нет, я наблюдал за тобой с самого детства. Но я наблюдал за многими мальчишками. За месяц до появления первой статьи я получил по почте конверт, в нем были фотографии хроматограмм ДНК. Одна серия – Горди Хау, вторая твоя. У меня был приятель, который работал в бостонской полиции, он проверил подлинность этих снимков по национальной базе данных. – Мужчина нащупывает сигарету в кармане, но передумывает и кладет обе руки на стол. – Так появилась статья.

– Но зачем? – Фил склоняется к мужчине. – Зачем вы взялись за это? Вы же должны были знать, чем это кончится. Для меня.

– Мне показалось, ты сказал, что я не сломал твою жизнь.

– Но я же не говорил, что мне не было больно.

Хэммет кивает и смотрит сквозь окно ресторана на лед катка. Там теперь занимаются юноши.

– Я написал статью потому, что материал был сенсационным. И еще потому, что боялся, что не я один владею информацией, и хотел опередить остальных. Я сразу взял правильный тон и стал писать дальше в том же духе. Я быстро бросил "Мидлсекс", перешел в "Глоуб" и замечательно их доил. А ты что думал, зачем еще я взялся за это дело?

Фил откидывается на стуле, пожимает плечами.

– Наверное, я подозревал все эти причины. Кто прислал вам снимки?

Хэммет разводит руками:

– Я так и не узнал. Я слышал, что и ты пытался разузнать. Еще больше старался Далтон. Но кто бы там ни стоял за этим, им удалось здорово замести следы, а за семнадцать лет и тем более ничего не осталось. Теперь след настолько остыл, что уже ничего не узнать.

– Зачем вы пришли ко мне?

– Чтобы поделиться с тобой моей бесценной мудростью и жизненным опытом, – быстро отвечает Хэммет. Он вытаскивает из кармана старый, туго набитый конверт. – И чтобы передать тебе вот это.

Фил открывает конверт и достает пачку снимков. Черно-белые, разграфленные на клетки.

– Хроматограммы.

– Я решил, что должен передать их тебе.

Фил долго смотрит на снимки. Он уже видел такие фотографии, когда Робинсон сравнивал его ДНК с ДНК Горди Хау, а потом еще раз, когда через день после рождения Джейка сравнивали ДНК малыша и ДНК его родителей – Фила и Челы. Но сейчас он держит в руках те самые снимки, которые в корне изменили его жизнь. Они кажутся ему очень тяжелыми. Фил аккуратно складывает их обратно в конверт.

– Спасибо, Фрэнк, – искренне благодарит он.

Хэммет отмахивается.

– Я совсем не сожалею, что сделал это. Плохо, что ты так тяжело все воспринял.

Какое-то время они сидят молча. Фил задумчиво пьет кофе.

– Вы сказали, что у вас эмфизема?

– Да, – быстро отвечает Хэммет. – Затронуты оба легких, а трансплантаты на мне не приживаются.

– Ну, они ни на ком хорошо не приживаются. – Фил пьет кофе и думает об отце. – А как вы думаете, зачем они это сделали?

– Что именно? Клонировали вас или послали мне снимки?

– Не знаю. Наверное, и то и другое.

– Хорошие вопросы, – замечает Хэммет. – Они меня мучают последние двадцать пять лет. Но ответить на них я так и не могу. Это все, что я знаю. Хотя протолкнуть историю в прессу стоило им немалых денег, но гораздо больше стоила сама процедура клонирования. То есть те, кто это сделал, люди не бедные. Они не стали клонировать первого попавшегося человека, а выбрали средней руки знаменитость. Человека, которого большинство людей хорошо знает, но кого в то же время нельзя назвать звездой. Ни один человек на свете не считает себя негодяем, значит, можно предположить, что и они думали, будто делают нечто полезное и нужное. Они клонировали тебя и долгое время держали это в тайне. Потом раскрыли тайну, но только твою. Может, ты был единственным. Может, были сотни попыток. Сотни Хау. А может, и нет. После того как все раскрылось, многие люди проверяли свое родство с Горди Хау. Но только ты был признан официально, и они раскрыли информацию только о твоем деле. Никто не знает, какие еще клоны они получили.

Фил понимает, что Хэммет ничего не знает о Дэнни. Он решает не выдавать этот секрет.

– Продолжайте.

Хэммет размахивает руками перед лицом, словно делает зарядку.

– Остальное нетрудно просчитать. Может, они клонировали тебя, чтобы проверить, насколько это вообще возможно. Хотели обойти других. Или речь шла о каком-то большом куше, или о капризе старика-миллионера. А потом в течение многих лет они хранили в тайне эксперимент и секретно наблюдали за всем происходящим.

– Но почему именно Горди Хау?

– А почему бы и нет? Если бы тебе нужна была кандидатура для клонирования, кого бы ты выбрал? Какого-нибудь ни кому не известного парня из Медфорда? – Хэммет отрицательно качает головой. – Если ты вкладываешь такие деньги, то есть смысл выбирать знаменитость. У них были свои причины на то, чтобы остановиться именно на Хау.

Фил согласно кивает головой.

– О'кей.

– А когда тебе исполняется семнадцать лет, тебе рассказывают, кто ты такой. И это очень интересно. – Хэммет останавливается, отпивает кофе и какое-то время, собираясь с мыслями, крутит чашечку. – Великобритания дала "добро" на исследования в области клонирования человека в двухтысячном году. В США все было гораздо сложнее. В Италии нашлись люди, которые клонировали детей для двух семейных пар, но кончилось все полным провалом. К тому времени, когда ты учился в средней школе, никто в мире официально клонированием не занимался. Но исследования продолжались и приносили положительные результаты. Например, им удалось вести непрерывные линии стволовых клеток, выращивать настоящую кожу и роговицу глаз; они научились лечить близорукость и пересаживать органы. Люди снова заговорили о том, что пора уже освоить исправление дефектов у младенцев, пора начинать клонировать идеальных людей. И тут на сцене появляешься ты, и все акценты смещаются. Теперь разговоры становятся более конкретными. Потом твоя карьера обрывается, а сам ты исчезаешь. Но дебаты продолжаются. Неожиданно даже те, кто уже готов был заняться клонированием, спускают на тормозах. И вот после стольких лет мы с тобой сидим тут, беседуем, а о клонировании никто уже не вспоминает.