Учитель сказал:

— Нелегко найти человека, который, проучившись три года, не мечтал бы получить казенное жалованье.

Учитель сказал:

— В любви к учению опирайтесь на искреннюю убежденность; стойте до смерти за правильное учение. Не посещайте государство, где неспокойно; не живите в государстве, где беспорядки. Если в Поднебесной царит спокойствие, будьте на виду; если в Поднебесной нет спокойствия, скройтесь. Если государство управляется правильно, бедность и незнатность вызывают стыд. Если государство управляется неправильно, то богатство и знатность также вызывают стыд.

Учитель сказал:

— Если не находишься на службе, нечего думать о государственных делах.

Учитель сказал:

— Когда главный придворный музыкант [царства Лу] Чжи начинает исполнять песню и когда заканчивается ода «Крики чаек», как ласкают слух приятные звуки!

Учитель сказал:

— Безрассудный и к тому же не прямой, глупый и к тому же не кроткий, неспособный и к тому же не честный – такого рода людей я просто не понимаю.

Учитель сказал:

— Учитесь так, как будто вы не в состоянии достичь знаний, словно вы боитесь их потерять.

Учитель сказал:

— О как велики были Шунь и Юй, владея Поднебесной они не считали ее своей.

Учитель сказал:

— О как велик был Яо как правитель! О как он был велик! Только небо более велико! Яо следовал его законам. Народ не смог [даже] выразить этого в словах. О как обширна была его добродетель! О как велики были его заслуги! О как прекрасны были его установления!

У Шуня было всего пять сановников, а в Поднебесной царило истинное правление.

У-ван[93] сказал:

— У меня десять способных сановников.

Кун-цзы [в связи с этим] заметил:

— Трудно подобрать таланты, не так ли? Период от Тана до Юя[94] богат талантами. [У чжоуского У-вана] среди сановников была одна женщина, таким образом, фактически их было девять. И хотя [чжоуский У-ван] владел двумя третями [страны], он все еще считался подданным Инь. Можно сказать, что добродетель дома Чжоу достигла высших пределов.

Учитель сказал:

— Юй[95]! К нему у меня нет нареканий. Он ел и пил скудно, но проявлял почтительность, принося жертвы богам и духам; ходил обычно в грубой одежде, но его ритуальное одеяние было красивым; он жил в простом доме, но все силы его уходили на рытье [оросительных] каналов. Да! К Юю у меня нет нареканий!

Учитель редко говорил о выгоде, воле неба и человеколюбии.

Человек из Дасян сказал:

— Велик Кун-цзы. Его ученость огромна, но он еще не прославился.

Услышав это, Кун-цзы сказал, обращаясь к ученикам:

— Что бы мне сделать? Доказать ли искусство управления колесницей или искусство стрельбы из лука? Я покажу искусство управления колесницей.

Учитель сказал:

— В соответствии с ритуалом следует делать шапки из конопли. Но теперь изготовляют из шелка. Так экономнее, и я следую этому.

В соответствии с ритуалом государя следует приветствовать у входа в залу. Но теперь приветствуют после того, как он уже вошел в залу. Это – [проявление] заносчивости. И хотя я иду против всех, я приветствую, стоя у входа в залу.[96]

Учитель категорически воздерживался от четырех вещей: он не вдавался в пустые размышления, не был категоричен в своих суждениях, не проявлял упрямства и не думал о себе лично.

Когда Учителю угрожали в Куане, он сказал:

— После смерти [чжоуского] Вэнь-вана я – тот, в ком вэнь-культура. Если бы Небо поистине хотело уничтожить вэнь-культуру, то оно не наделило бы ею меня. А коль само Небо не уничтожило ее, стоит ли бояться каких-то куанцев?

Первый министр[97] спросил Цзы-гуна:

— Не является ли учитель совершенномудрым? Откуда у него такие способности ко многому?

Цзы-гун ответил:

— Именно небо сделало так, что он стал совершенномудрым, и поэтому обладает большими способностями.

Учитель, услышав его, сказал:

— Первый министр знает меня. В детстве я жил бедно и поэтому научился многому такому, что не имеет никакой ценности. Но разве благородный муж должен обладать способностями ко многому? [Он] не должен уметь делать многое.

Лао[98] сказал: