— Не все ли равно, откуда мы начнем свой поход, — сказала она, — ведь идти пешком нам все равно придется. Раз мы решили подыскать себе земельный участок и хотим хорошенько разузнать, что и как, то чем скорее мы примемся за дело, тем лучше. И потом нам же надо ознакомиться с разного рода участками — и пригородными и расположенными далеко в горах.

— Это верно штаб-квартира португалов, — неизменно, как припев, повторял Билл, когда они проходили по Сан-Леандро.

— Похоже, что они совсем вытеснили наших, — решила Саксон.

— Их тут полным-полно! — ворчал Билл. — Видно, для свободного американца уже нет места в его собственной стране.

— Значит, он сам виноват, — сердито отозвалась Саксон, болезненно воспринимавшая все эти обстоятельства, над которыми ей впервые пришлось задуматься.

— Не знаю, по-моему — американец, если захочет, ни в чем не уступит португалу. Но только он, слава богу, этого не хочет. Он не способен жить, как свинья.

— В деревне, может быть, и нет, — возразила Саксон. — А в городе я видела множество американцев, живущих, как свиньи.

Билл нехотя согласился с ней:

— Вероятно, они бросают фермы и убегают в город в поисках лучшего, а там им тоже приходится несладко.

— Погляди, сколько ребятишек! — воскликнула Саксон. — Это они идут из школы. Почти все — португальцы; заметь. Билли: португальцы, а не португалы, — Мерседес научила меня правильно произносить это слово.

— Небось у себя дома не бегали такими франтами, — усмехнулся Билл.

— Пришлось тащиться в этакую даль, чтобы раздобыть порядочную одежду и порядочную жратву. А какие кругленькие, прямо масляные шарики!

Саксон утвердительно кивнула.

— В том-то и дело. Билли, — обрадовалась Саксон, словно сделала очень важное для себя открытие. — Эти люди обрабатывают землю, — им не мешают забастовки.

— И это, по-твоему, называется обрабатывать? — возразил он, указывая на участок, размерами не больше акра, мимо которого они проходили.

— Да, у тебя размах широкий, — засмеялась она. — Ты вроде дяди Билла: он имел тысячи акров, мечтал о миллионе, а кончил тем, что стал ночным сторожем. Это-то и губит нас, американцев. Нам подавай большие масштабы! Об участке меньше ста шестидесяти акров мы и слышать не хотим.

— Все равно, — упрямился Билл. — Большие масштабы куда лучше, чем маленькие, вроде этих дурацких садиков.

Саксон вздохнула.

— Уде не знаю, что хуже, — сказала она, помолчав, — обрабатывать несколько акров собственной земли собственной упряжкой или не иметь ни кола ни двора, работать на чужих лошадях и получать жалованье.

Билл поморщился.

— Продолжай в том же духе, Робинзон Крузо, — добродушно пробурчал он. — Хорошенько прочисть мне мозги. Как ни грустно, а все это истинная правда. Черта лысого! Какой же я был свободный американец, если, чтобы жить, мне приходилось править чужими лошадьми, бастовать, лупить штрейкбрехеров, а после всего этого я оказался даже не в состоянии выплатить деньги за какие-то несчастные столы и стулья. Что ни говори, ужасно обидно было отдавать наше кресло, — тебе оно так нравилось. Немало хороших часов провели мы в нем.

Сан-Леандро давно остался позади. Теперь они брели по местности, где вся земля была разбита на маленькие участки; Билл называл их «хуторками». Саксон вынула свое укулеле, чтобы развлечь его песней. Для начала она спела «Будь добр к моей дочурке», а затем перешла к старинным негритянским духовным песням, одна из которых начиналась словами:

О страшный суд, последний час

Все ближе, ближе, ближе,

Уже я слышу трубный глас…

Все ближе, ближе, ближе!

Большой дорожный автомобиль, пролетев мимо, поднял облако пыли. Саксон пришлось прервать песню, и она воспользовалась этим для того, чтобы изложить Биллу свои последние соображения:

— Запомни, Билли, мы ни в коем случае не должны хвататься за первый же участок, который нам попадется. Мы должны решать это дело с открытыми глазами.

— Да, они пока у нас закрыты, — согласился он.

— А нам необходимо их открыть. Кто ищет — тот находит. У нас сколько угодно времени, чтобы всему научиться. Неважно, если на это потребуется несколько месяцев; мы ведь ничем не связаны. Как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь! Надо как можно больше беседовать с людьми и все разузнать. Мы должны заговаривать с каждым встречным и расспрашивать. Всех расспрашивать. Это единственный способ узнать все, что надо.

— Не очень-то я умею расспрашивать, — смущенно отозвался Билл.

— Тогда я возьму это на себя, — воскликнула Саксон. — Нам нужно выиграть эту игру, а потому необходимо все знать. Погляди, как живут португальцы! Куда девались все американцы? Ведь после мексиканцев они первые завладели этой землей. Почему же они ушли отсюда? Как португальцы добились таких успехов? Видишь, нам придется задавать миллион вопросов.

Она ударила по струнам, и снова весело зазвенел ее чистый голос:

Я возвращаюсь в Дикси,

Я возвращаюсь в Дикси,

К цветущим апельсинам в глухом саду,

А здесь уже морозы,

А здесь тоска и слезы…

Вновь потянуло в Дикси,

И я иду!

Саксон оборвала пение и воскликнула:

— Какой чудесный уголок! Погляди вон на ту беседку, она вся увита виноградом!

Все вновь и вновь восхищалась она маленькими владениями, мимо которых они шли. Саксон то и дело останавливала Билла словами: «Посмотри, какие цветы! „, или: «Вот так овощи! «, или: «Гляди-ка, у них и корова есть!“

Мужчины-американцы, проезжавшие мимо них в колясках или в легковых машинах, с любопытством поглядывали на Саксон и Билла. Саксон относилась к этому гораздо спокойнее, чем Билл, который то и дело недовольно ворчал. Они увидели монтера телефонной компании, сидевшего у обочины дороги и уплетавшего свой завтрак.

— Давай остановимся и расспросим его, — шепнула Саксон.

— А что толку? Это же телефонист. Что он смыслит в сельском хозяйстве?

— Как знать! Во всяком случае, это свой парень, рабочий. Пойди, Билли, и заговори с ним. Он сейчас отдыхает и будет рад поболтать с нами. Видишь дерево за калиткой? Как странно срослись его ветви. Прямо чудо какое-то! Спроси про это дерево — это хорошее начало, а там разговоритесь.

Поравнявшись с монтером, Билл остановился.

— Добрый день! — буркнул он.

Монтер, совсем молодой парень, который только что собирался разбить крутое яйцо, помедлил и взглянул на них.

— Добрый день, — откликнулся он.

Билл сбросил с плеч поклажу, а Саксон поставила наземь корзинку.

— Торгуете? — спросил парень, не решаясь адресоваться прямо к Саксон и обращаясь сразу к обоим; при этом он покосился на обшитую клеенкой корзинку.

— Нет, — поспешно ответила она. — Мы присматриваем для себя участок. Вы не слыхали о хорошем свободном участке в этих краях?

Он снова отложил яйцо и окинул их пристальным взглядом, словно оценивая их денежные возможности.

— А вы знаете, сколько в этих краях стоит земля? — спросил он.

— Нет, — отвечала Саксон. — А вы?

— Еще бы мне не знать! Я здесь родился. Участки вроде этого идут от двух и трех до четырех и пяти сот долларов за акр.

— Фью-ю! — свистнул Билл. — Нет, нам такой земли не надо.

— Но почему такая дороговизна? Разве это городские участки? — допытывалась Саксон.

— Нет. Португальцы взвинтили цены на землю.

— А я думал, хорошая, плодородная земля идет по сто долларов за акр, — сказал Билл.

— О, эти времена давно прошли. Верно, когда-то ее отдавали за эту цену, а иной раз, если покупатель попадался солидный, то и со всем скотом в придачу.

— А как тут насчет казенной земли? — осведомился Билл.

— Казенной тут нет и никогда не было. Все это раньше принадлежало мексиканцам. Мой дед купил тысячу шестьсот акров лучшей здешней земли за тысячу пятьсот долларов — пятьсот сразу, остальные в рассрочку на пять лет, без процентов. Но это было давно. Он пришел с Запада в сорок восьмом году, так как искал мягкий и здоровый климат.