— Я тебе, старая кляча, вот что скажу, — ответил Билл. — Забрать тебе нас не удастся — это раз. А два — эту ночь мы доспим здесь.

— Отдай фонарь! — решительно потребовал констебль.

— Брось, борода! Ты мне надоел! Проваливай! А что касается твоей коптилки, то ты найдешь ее вон там, в грязи.

Билл направил луч света на дверь, потом зашвырнул фонарь, как мяч. Теперь их окружал полный мрак, и было слышно, как констебль в бешенстве заскрежетал зубами.

— Ну-ка, выстрели — посмотришь, что с тобой будет! — прорычал Билл.

Саксон нашла его руку и с гордостью пожала ее. Констебль буркнул какую-то угрозу.

— Это что? — строго прикрикнул на него Билл. — Ты еще тут? Послушай-ка, борода! Надоела мне твоя болтовня. Убирайся, не то я тебя отсюда выброшу. А если ты опять явишься, я тебе покажу! Вон!

За ревом бури они ничего не слышали. Билл свернул себе папиросу. Когда он стал закуривать, они увидели, что в сарае пусто. Билл засмеялся:

— Знаешь, я так взбесился, что даже забыл про палец.

Он только теперь опять заныл.

Саксон уложила его и снова принялась поглаживать ему лоб.

— До утра нам двигаться не стоит, — сказала она, — А как только рассветет, мы поедем в Сан-Хосе, возьмем комнату, закажем горячий завтрак и достанем в аптеке все, что нужно для компресса.

— А Бенсон? — нерешительно напомнил Билл.

— Я позвоню ему из города. Это стоит всего пять центов. Я видела, что у него есть телефон. Даже если бы палец не болел, ты все равно не мог бы пахать из-за дождя. Мы с тобой оба полечимся. Пока погода прояснится, моя пятка заживет окончательно, и мы двинемся дальше.

Три дня спустя, в понедельник, Саксон и Билл рано утром сели в трамвай, чтобы доехать до конечной остановки и оттуда вторично направиться в Сан-Хуан. На дорогах стояли лужи, но небо было голубое, солнце сияло, повсюду виднелась молодая трава. Саксон поджидала Билла возле усадьбы Бенсона, пока он ходил получать свои шесть долларов за три дня пахоты.

— Он ногами затопал и взревел, как бык, когда узнал, что я ухожу,

— сказал Билл, выйдя от Бенсона. — Сначала и слушать не хотел. Уверял, что через несколько дней переведет меня к лошадям и что не так легко найти человека, который умеет править четверкой, поэтому нельзя упускать такого работника, как я.

— А ты что ответил?

— Что мне пора двигаться. А когда он пытался уговорить меня, я объяснил, что со мною жена и что она меня торопит.

— Но ведь и тебе хочется идти дальше. Билли?

— Да, конечно, детка; а все-таки у меня пылу меньше, чем у тебя. Черт побери, мне даже начала нравиться работа в поле. Теперь уж я не буду бояться, если придется пахать. Я понял, в чем тут загвоздка, и могу поспорить в этом деле с любым фермером.

Спустя час, пройдя добрых три мили, они услыхали за собой шум мотора и отошли на обочину дороги. Однако машина не обогнала их. В ней сидел Бенсон и, поравнявшись с ними, остановился.

— Куда же вы направляетесь? — спросил он Билла, окинув Саксон быстрым, внимательным взглядом.

— В Монтери, если вы туда едете, — с усмешкой ответил Билл.

— Могу подвезти вас до Уотсонвиля. На своих на двоих, да с грузом, вы будете тащиться туда несколько дней. Влезайте-ка, — обратился он прямо к Саксон. — Хотите сесть впереди?

Саксон посмотрела на Билла.

— Валяй, — одобрил тот. — Впереди очень хорошо.

Это моя жена, мистер Бенсон, — миссис Роберте.

— Ого, так это вы похитили у меня вашего мужа, — добродушно напал на нее Бенсон, закрывая ее фартуком.

Саксон охотно приняла вину на себя и стала внимательно наблюдать, как он правит машиной.

— Н-да, не богат был бы я, если бы имел столько земли, сколько вы вспахали, перед тем как попасть ко мне, — через плечо насмешливо бросил он Биллу, и глаза его заискрились.

— Я всего раз в жизни имел дело с плугом, — признался Билл. — Но ведь человеку надо и поучиться.

— За два доллара в день?

— Раз нашелся любитель платить за учебу… — отпарировал Билл.

Бенсон добродушно расхохотался.

— Вы способный ученик. А я ведь сразу заметил, что вы с плугом не очень-то дружите. Но вы правильно взялись за дело. Из десяти человек, нанятых на большой дороге, ни один не освоился бы так быстро, как вы,

— уже на третий день. А главный ваш козырь в том, что вы знаете лошадей. Я больше в шутку велел вам в то утро править моей четверкой. Сразу видно, что у вас большой опыт и, кроме того, это у вас врожденное.

— Он очень ласков с лошадьми, — сказала Саксон.

— Да, но одной ласки мало, — возразил Бенсон. — Ваш муж: понимает, как надо обходиться с ними. Этого не объяснишь. А в том-то и вся суть

— в понимании. Это качество почти прирожденное. Доброта необходима, но твердая хватка важнее. Ваш муж сразу забирает коней в руки. Вот я, чтобы испытать его, и задал ему задачу с фурой, запряженной четверкой. Выполнить ее было очень сложно и трудно. Тут лаской не возьмешь, тут нужна твердость. И я сразу увидел, что она у него есть, как только он взял в руки вожжи. Он не обнаружил ни малейшего колебания. И лошади тоже. Они сразу почувствовали его волю. Они поняли, что эту задачу надо выполнить и что именно они должны ее выполнить. Они нисколько его не боялись, но твердо знали, что хозяин положения — он. Взяв в руки вождей, он взял в руки и лошадей. Он держал их, как в тисках. Он заставил их тронуться и погнал, куда хотел — вперед, назад, направо, налево, — то натянет вожжи, то ослабит их, то вдруг сразу осадит, — и они ощущали, что все идет правильно, как надо. О, может быть, у лошадей нет разума, но они многое понимают. Они сразу чувствуют, когда к ним подходит настоящий лошадник; хотя, почему они это чувствуют, я не скажу вам.

Бенсон замолчал, слегка смущенный своей болтливостью, и посмотрел на Саксон — слушает она или нет. Выражение ее лица и глаз успокоило его, и он с коротким смешком добавил:

— Лошади — моя страсть. И если я веду эту вонючую машину, то это ничего не доказывает. Я бы гораздо охотнее прокатил вас на парочке рысаков. Но я бы потерял много времени и — что еще хуже — не переставал бы за них тревожиться. А эта штука — что же, у нее нет ни нервов, ни хрупких суставов, ни сухожилий; гони ее что есть мочи, и все.

Миля проносилась за милей, и Саксон скоро увлеклась беседой с Бенсоном. Она сразу поняла, что перед ней еще один тип современного фермера. Она многое узнала за последние дни и теперь сама поражалась тому, что понимает решительно все, о чем он говорит. В ответ на его прямой вопрос она подробно рассказала ему о своих планах и в общих чертах обрисовала жизнь в Окленде.

Когда они миновали питомники у Морган-Хилла, выяснилось, что позади уже двадцать миль, — время пролетело незаметно. Пешком им бы и за день столько не пройти. А машина все продолжала жужжать, пожирая бежавшее им навстречу пространство.

— Я все удивлялся, почему такой отличный работник, как ваш муж, очутился на большой дороге? — сказал Бенсон.

— Да, — улыбнулась она, — он говорил мне. Вы решили, что он на чем-то споткнулся… Он хороший работник.

— Ведь я тогда ничего не знал о вас. Теперь-то я все понял. Хотя, должен признаться, в наши дни это очень необычно, чтобы молодая парочка, вроде вас, собрала свои пожитки и отправилась искать себе землю. И пока я не забыл, я хочу сказать вам кое-что. — Он повернулся к Биллу. — Я как раз говорил вашей жене, что у меня для вас всегда найдется постоянная работа; найдется и хорошенький домик в три комнаты, где вы отлично могли бы устроиться. Не забудьте.

Саксон узнала, что Бенсон кончил агрономическую школу при Калифорнийском университете (она и не подозревала, что существует такая отрасль знания). Относительно казенной земли он не стал ее обнадеживать.

— Остались только те участки, — пояснил он, — которые по той или иной причине не годятся для обработки. А если там, куда вы направляетесь, и найдется хорошая земля, значит, оттуда до рынка не добраться. Я что-то не слыхал, чтобы в тех местах проводили железную дорогу.