— Вот это пловец, это пловец! — восторгался Билл. — Какой смельчак! Знаешь, я плавал только в бассейне и в бухте, но теперь я хочу научиться плавать в океане. Если бы я мог плавать, как он, я бы так загордился, что ко мне и не подступись. Даю слово, Саксон, я предпочел бы плавать вот так, чем иметь тысячу ферм! Нет, конечно, я умею плавать, уверяю тебя; я плаваю, как рыба. Однажды в воскресенье я проплыл от причала Нэрроу Годж до бассейна Сешенс, — а это несколько миль. Но такого пловца, как этот парень, я в жизни не видел. Нет, я отсюда не уйду, пока он не вернется… И ведь совсем один среди этих водяных гор, подумай только! Да, это выдержка! Молодец! Молодец!

Саксон и Билл бегали босиком по берегу, размахивая длинными змеевидными водорослями, догоняли друг друга и резвились в течение часа, как дети. Только когда они стали обуваться, они увидали приближавшуюся к берегу белокурую голову. Билл подошел к самой воде, чтобы встретить смельчака. Когда тот вынырнул из воды, его кожа от потасовки с морем из бело-розовой стала багровой.

— Вы молодчина, и я не могу удержаться, чтобы вам этого не сказать, — приветствовал его с чистосердечным восхищением Билл.

— Да, сегодня прибой в самом деле свирепый, — отвечал молодой человек, признательно кивнув головой.

— Уж не боксер ли вы? Может быть, я просто о вас не слышал? — Осведомился Билл, пытаясь определить, кто это чудо природы.

Тот засмеялся и покачал головой, а Билл, конечно, никак не мог догадаться, что незнакомец раньше был капитаном университетской футбольной команды, а в настоящее время — он отец семейства и автор многих книг. Он окинул Билла с головы до ног испытующим взглядом человека, привыкшего иметь дело с новичками, мечтающими о футбольном поле.

— Вы прекрасно сложены, — одобрил он. — И можете поспорить с лучшими спортсменами. Я не ошибусь, если скажу, что вы не новичок на ринге?

Билл кивнул.

— Мое имя Роберте.

Пловец нахмурился, тщетно стараясь припомнить, кто же это.

— Билл… Билл Роберте, — прибавил Билл.

— О-о! Неужто Большой Билл Роберте? Я же видел вас на ринге в Павильоне механиков, еще до землетрясения. После вас вышел Эдди Хенлон. Как же, я помню: вы одинаково ловко работаете обеими руками, у вас удар страшной силы, только вы очень медлительны. Да, я отлично помню, вы слишком затянули схватку в тот вечер, но в конце концов победили. — Он протянул Биллу свою мокрую руку. — Мое имя Хэзард, Джим Хэзард.

— Так это вы были футбольным тренером года два назад? Верно? Я читал про вас в газетах.

Они обменялись сердечным рукопожатием. И Саксон тоже была представлена Хэзарду. Она казалась себе очень ничтожной рядом с этими юными великанами, но в душе гордилась тем, что принадлежит к тому же крепкому корню, как и они. Ей оставалось только слушать их разговор.

— Я бы охотно занимался с вами боксом полчаса в день, — сказал Хэзард, — и у вас многому научился бы. Вы пробудете некоторое время в наших краях?

— Нет. Мы бродим по побережью — землю ищем. Но я готов заняться с вами, а меня вы могли бы научить плавать при высокой волне.

— Готов в любое время обменяться с вами уроками, — заявил Хэзард; затем обернулся к Саксон. — Почему бы вам не пожить некоторое время в Кармеле? Здесь совсем неплохо.

— Здесь чудесно, — отозвалась она с благодарной улыбкой. — Но… — она повернулась и указала на их вещи, лежавшие поблизости, среди лупинов. — Мы странствуем и ищем казенную землю.

— Не вздумайте искать ее вдоль берега к югу, вы ее там не скоро найдете, — засмеялся он. — Ну, мне пора бежать, надо одеться. Если будете возвращаться этой дорогой, загляните ко мне. Вам здесь всякий скажет, где я живу. До свиданья!

И он тем же аллюром пустился обратно через песчаные холмы.

Билл следил за ним восторженным взглядом.

— Молодец, молодец, — бормотал он. — Знаешь, Саксон, ведь он знаменитость. Я тысячу раз видел его портрет в газетах. И он ничуть не загордился. Говорит как человек с человеком. Послушай… я снова начинаю верить в наше крепкое племя.

Они повернули прочь от берега и на узенькой Главной улице купили мяса, овощей и пяток яиц. Биллу едва удалось оттащить Саксон от витрины, где заманчиво сверкали изделия из перламутра и жемчуг в оправе и без оправы.

— Здесь вдоль всего берега можно было найти раковины-жемчужницы, — убеждал ее Билл. — Я тебе достану сколько хочешь. Их надо искать во время отлива.

— У моего отца были перламутровые запонки, — сказала она. — Они были в оправе из чистого золота. Вот уже много лет, как я не вспоминала о них. Интересно, у кого они сейчас?

Они повернули на юг. Всюду между соснами виднелись красивые и оригинальные домики художников. Но особенно путники были поражены, когда при спуске дороги к реке Карм ел их глазам открылось совсем необычное здание.

— Я знаю, что это такое, — чуть не шепотом сказала Саксон: — Старинная испанская миссия. Очевидно, это и есть миссия кармелитов. Именно этой дорогой испанцы шли из Мексики; они строили на своем пути миссии и обращали индейцев в христианство…

— Пока мы всех не выгнали — и испанцев и индейцев, — спокойно докончил Билл.

— Все равно, здание чудесное, — задумчиво проговорила Саксон, глядя на громадный полуразвалившийся глинобитный храм. — В Сан-Франциско есть миссия Долорес, но она меньше этой и не такая древняя.

Защищенная со стороны океана грядой низких холмов и, казалось, забытая и покинутая людьми, стояла церковь, построенная из высушенной на солнце глины, смешанной с соломой и известняком; а ее окружали остатки глинобитных хижин, в которых некогда ютились тысячи ее прихожан. Пустынность этих мест и тишина так подействовали на Саксон и Билла, что они старались ступать неслышно, говорили шепотом и почти со страхом решились войти в храм, портал которого был открыт. В храме не было ни священника, ни молящихся, но все указывало на то, что он посещается верующими, хотя их, как заметил Билл, бывает, судя по числу скамеек, очень немного. Потом они взобрались на треснувшую во время землетрясения колокольню и увидели, что ее балки обтесаны вручную. А когда они оказались на хорах, Саксон, заметив, как музыкально звучат их голоса, тихонько запела, трепеща от своей смелости, первые такты псалма «О возлюбленный Христос».

Восхищенная чистотою звуков она облокотилась на перила и продолжала, причем ее голос постепенно достиг своей полной силы:

О возлюбленный Христос,

Дай припасть к твоей груди!

В час свирепствующих гроз

Защити и огради!

Ах, укрой меня, укрой!

Дай мне выдержать искус,

В царстве божьем упокой

Душу грешную, Иисус!

Билл прислонился к древней стене и с любовью смотрел на нее; когда она кончила, он прошептал:

— Замечательно, просто замечательно! Жаль, что ты не видела своего лица, пока ты пела. Оно было так же прекрасно, как твой голос. Вот странно! Я думаю о религии, только когда думаю о тебе.

Расположившись в поросшей ивами лощине, они приготовили обед и провели весь день на выступе низкой скалы к северу от устья реки. Они не собирались оставаться здесь весь день, но все вокруг пленяло их, и они были не в силах оторваться от бьющегося о скалы прибоя и от разнообразных и многокрасочных обитателей моря — морских звезд, крабов, моллюсков и морских анемон; потом они увидели в лужице, оставшейся после прилива, маленькую «рыбу-черт» и начали бросать ей крошечных крабов, невольно содрогаясь всякий раз, когда она обвивалась вокруг них своим колючим телом. Начался отлив, и они набрали кучу раковин, среди них были прямо громадины — в пять-шесть дюймов, бородатые, как патриархи. А пока Билл расхаживал вдоль берега, пытаясь найти жемчужницы, Саксон прилегла неподалеку от лужи, которую оставил после себя прилив, и, плескаясь в ее кристально-чистой воде, извлекала из нее пригоршни сверкающих драгоценностей: обломки раковин и камешки, отливавшие розовым, синим, зеленым, фиолетовым. Билл вернулся и вытянулся рядом с женой. Нежась в лучах солнца, жар которых смягчался морской прохладой, они следили, как оно погружалось в густую синеву океана.