— Как мы чувствуем себя сегодня, миссис Шипли? — громко спросила она, подходя поближе, усаживаясь на пуфик и глядя почти в упор.

— Прекрасно, благодарю вас, мисс Маркей. Надеюсь, что вы тоже в добром здравии.

Грету всегда раздражало доверительное «мы». Она неоднократно говорила об этом, но эта женщина принципиально не обращала внимания, так что зачем волноваться, сказала себе Грета. Вдруг она ощутила сильное сердцебиение.

— Слышала, что в церкви у нас был обморок…

Грета положила руку на грудь, словно этим жестом могла успокоить сердце.

— Миссис Шипли, что случилось? С вами все в порядке?

Грета почувствовала, как ее схватили за запястье.

Сердцебиение кончилось так же внезапно, как началось. Она смогла произнести:

— Дайте только минутку, и мне станет лучше. Просто легкая одышка, вот и все.

— Советую вам откинуться и закрыть глаза. Сейчас позову доктора Лейна. — Лицо сестры Маркей было всего в нескольких дюймах от нее. Инстинктивно Грета отвернулась.

Спустя десять минут обложенная в кровати подушками, Грета пыталась убедить доктора, что случившееся с ней легкое недомогание совершенно прошло. Но позднее, тихонько засыпая с помощью слабого успокоительного, она не могла избавиться от неприятного воспоминания, как всего две недели тому назад недавно поселившаяся здесь Констанция Райнлендер внезапно умерла от сердечного приступа.

Сперва Констанция, потом Нуала. Бабушкин управляющий говорил, что смерть любит троицу. «Не хотелось бы стать третьей», — подумала она засыпая.

Нет, это не был кошмарный сон, это действительно произошло. Стоя на кухне дома Нуалы, который теперь невероятным образом принадлежал ей, Мэги реально осознала события последних дней.

В три часа Лайам помог ей перенести вещи из дома Вудзов. Он поставил их наверху лестницы.

— В чьей спальне ты собираешься спать? — спросил он.

— Не знаю.

— Мэг, ты на грани срыва. Ты уверена, что хочешь здесь остаться? Мне эта идея кажется не слишком удачной.

— Да, — ответила она, помолчав. — Я хочу здесь остаться.

Ставя чайник на плиту, Мэги отметила, что у Лайама было отличное свойство никогда не спорить.

Вместо возражений он просто сказал:

— Тогда оставляю тебя, но надеюсь, что ты постараешься отдохнуть. Не начинай распаковываться или разбирать вещи Нуалы.

— Конечно, не сегодня.

— Завтра позвоню.

У двери он по-дружески обнял ее за плечи и ушел.

Внезапно почувствовав усталость, едва передвигая ноги, Мэги заперла парадную и черную двери и отправилась наверх. Заглянув в обе спальни, она отметила, что предназначенная ей комната была второй по величине в доме. Обставлена она была очень просто — кленовая двуспальная кровать, туалетный столик с зеркалом, тумбочка у кровати, кресло-качалка — и никакой индивидуальности. На туалетном столике стоял только старомодный эмалированный туалетный комплект: расческа, щетка, зеркальце, крючок для застегивания пуговиц, маникюрный набор.

Затащив сумки в комнату, Мэги сняла юбку и свитер, нырнула в свою любимую ночную рубашку и залезла под одеяло.

Теперь, после почти трехчасового сна, освежившись чашечкой чая, она наконец почувствовала просветление в голове и даже осознала, что одолела шок от смерти Нуалы.

«Осталась печаль, но это другая история, — подумала она. — Это не пройдет никогда».

Наконец, впервые за последние четыре дня, она почувствовала голод. Открыв холодильник, она увидела, что он доверху заполнен: яйца, молоко, сок, небольшая жареная курица, батон хлеба и кастрюля домашнего куриного супа. «Наверное, миссис Вудз», — подумала Мэги.

Она решила сделать себе бутерброд с курицей и небольшим количеством майонеза.

Едва устроившись уютно за столом, она вздрогнула от стука в заднюю дверь. Она развернулась и, увидев, что ручка поворачивается, напряглась всем телом, готовая к действию, но с облегчением вздохнула, разглядев в овальном окошке двери лицо Эрла Бейтмана.

Брауэр предположил, что Нуала испугалась на кухне грабителя, когда он вошел в эту дверь. Эта мысль и представившаяся ей картина заставили Мэги отойти подальше. В сознании у нее промелькнуло, правильно ли она поступит, открыв дверь, но затем, скорее разозлившись, чем испугавшись, она распахнула ее и впустила посетителя.

Рассеянный вид ученого, которого она сразу же почувствовала в Бейтмане, теперь более прежнего бросался в глаза.

— Мэги, прости меня, — сказал он. — Уезжаю в Провиденс до пятницы, и когда садился в машину, мне пришло в голову, что ты могла не запереть эту дверь. Я говорил с Лайамом, он сказал, что оставил тебя здесь. Не хотел мешать, просто, думаю, поеду мимо, проверю и закрою замок сам, если он открыт. Прости, но с дороги не видно, легла ты спать или нет.

— Ты мог бы позвонить.

— Я один из тех отсталых, у кого нет телефона в машине. Извини. Никогда не был хорошим бойскаутом. Кажется, помешал тебе кушать.

— Все в порядке. Это всего лишь бутерброд. Хочешь чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Я спешу. Мэги, зная, как Нуала к тебе относилась, думаю, что понимаю, как много она значила для тебя.

— Да, очень много.

— Если позволишь дать тебе маленький совет, подумай над словами великого исследователя Дуркхайма о смерти. Он писал: «Печаль, как радость, растет и умножается, передаваясь от одного человека к другому».

— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросила Мэги.

— Я тебя расстроил, но мне так не хотелось бы этого делать. Я хочу сказать, что ты, похоже, имеешь привычку хранить горе в себе. В такой ситуации, как теперь, лучше не замыкаться. Понимаешь, я бы хотел стать твоим другом.

Он открыл дверь.

— Вернусь в пятницу днем. Закройся на все замки. Пожалуйста.

Он ушел. Мэги щелкнула замком и села на стул. На кухне вдруг стало пугающе тихо, и она почувствовала, что дрожит. Как мог Эрл Бептман подумать, что она будет ему благодарна за такое неожиданное появление и подозрительную проверку замка?

Она встала, на цыпочках быстро прошла через столовую в темную прихожую и присела у окна, глядя сквозь жалюзи.

Она видела, как Бейтман идет по дорожке к машине.

Подойдя, он открыл дверцу, потом повернулся и долго стоял, уставившись на ее дом. У Мэги появилось ощущение, что, хотя ее не было видно в темноте дома, Эрл Бейтман знал или чувствовал, что она за ним наблюдает. Фонарь у обочины отбрасывал на дорогу рядом с ним круг света, и Мэги видела, как Бейтман, вступив в этот круг, широко махнул рукой — прощальный жест, явно адресованный ей. «Он не может меня видеть. — подумала она, — но он точно знает, что я здесь».

Когда в восемь утра зазвонил телефон, Роберт Стефенс потянулся к трубке левой рукой, крепко держа в правой чашку кофе.

Его жена, с которой он прожил сорок два года, заметила, что «доброе утро» у него прозвучало немного грубо. Долорес Стефенс знала, как ее муж не любит ранние звонки. Он всегда был твердо уверен, что все, о чем хочется сказать в восемь утра, может обождать до девяти.

Обыкновенно в это время звонили его престарелые клиенты. Они с Долорес приехали в Портсмут три года тому назад, в надежде отдохнуть на пенсии, но Роберт решил, как он выразился, держать руку на пульсе, взяв несколько приличных клиентов. За шесть месяцев он наладил дело. Раздражение исчезло сразу, как он произнес:

— Нейл, как ты?

— Нейл! — воскликнула Долорес, и в ее голосе прозвучала тревога. — О, надеюсь, он не хочет сказать, что не сможет приехать на выходные, — прошептала она.

Муж махнул ей рукой, чтобы замолчала.

— Погода? Превосходная, лучше некуда! Моя лодка все еще на плаву. Ты сможешь приехать в четверг? Отлично. Мама будет рада. Она рвется к трубке. Ты знаешь, как она нетерпелива. Замечательно. Я заеду в клуб к началу игры, в два часа.