Дмитрий Хворостов неожиданно разбогатевший парень из глубинки. Став неожиданно многомилионным наследником, он встал у руля компании своего отца по производству косметических средств. Не знаю за что ему такая радость свалилась на голову, но как руководитель он был слабым и безынициативным. А вот приемы и торжества устраивал чуть ли не каждую неделю. Хотел влиться в местный бомонд, обзавестись нужными связями и знакомствами. А для нас это был потенциальный клиент. Его бизнес явно трещал по швам и нуждался в организации защиты и безопасности от конкурентов. То, что доктор прописал для нас. Наши программы и оборудование, его деньги. И вопрос закрыт.

Только именно поэтому поехал.

И охренел.

Она была там. С ним. Невероятно красивая. С распущенными волосами, разметавшимися по плечам и едва касающихся лопаток. В коротком черном платье, идеально подчеркивающем все достоинства фигуры и нисколько не скрывающим ее манящую сексуальность. С ярко накрашенными губами и призывной улыбкой.

Маша висела на руке Котова и мило ему улыбалась, потягивая при этом шампанское из высокого фужера. И если бы я не знал, какая на самом деле она продажная, то непременно бы влюбился снова.

А я знал. Поэтому молча стоял и смотрел на них, засунув руки в карманы брюк и считая минуты до того момента, когда Хворостова подойдет к нам. Потому что после разговора с ним можно будет спокойно свалить отсюда и забыть весь это кошмар с крышесносной красоткой по имени Маша.

Хворостов не заставляет себя долго ждать и уже через какие-то минуты мы обмениваемся любезностями. Головин умудряется вывести разговор в нужное русло и судя по заискивающе-довольному взгляду Хворостова, контракт у нас в кармане.

Меня трясет пока Хворостов рассказывает о своем великолепном особняке, как будто мы никогда ничего подобного не видели. Все его внимательно слушают, а я очень хочу закончить разговор с ним и свалить на хрен отсюда, пока не натворил глупостей, о которых буду жалеть. Слушая в пол-уха болтовню хозяина, я краем глаза умудрялся следить за Машей. Ну, не мог я ничего с собой сделать. Наверное, потому что понимал, что именно такой я ее и запомню. Красивой, раскованной и не моей.

Котов что-то прошептал Маше, склонив свою блондинистую голову к ее щеке, а затем быстро вышел. Лучше бы мне этого не видеть. Потому что головой понимаю, что валить надо отсюда, но ноги сами несут меня к Савельевой. Она, словно почувствовав мое присутствие, резко оборачивается, и я вижу ее растерянные глаза. В них испуг, изумление и черт возьми радость. Я сам в это не верю, но, когда это осознаю, Маша уже берет себя в руки и стиснув пухлые губы презрительно сощуривает глаза.

— Скучаешь?

Я, как губка впитываю ее образ. Запоминаю каждую деталь. Ее губы не такие уж ярко-красные, платье не совсем короткое, но я не могу думать так. Мне, чтобы оставаться в уме и памяти нужно видеть ту, которая разрушила мою жизнь. Поэтому видеть в ней шлюху и стерву может неправильно, но морально легче.

— Что тебе надо, Торопов? — ее голос уверен и холоден.

Она неплохо научилась держать лицо.

А я не знаю, что мне от нее надо. Просто не могу отойти от нее.

— Ты стала еще красивей, маша, — для меня полная неожиданность, но, кажется я так потек от ее присутствия, что делаю ей комплименты.

— Спасибо, конечно, — ухмыляется Маша, — но мне все равно, что думаешь обо мне. Это все?

— Конечно, я же не Котов. Его состояние побольше моего. Довольна, что такого Буратино отхватила?

— Ты о чем? — искренне удивляется Маша.

— А он знает, какая ты на самом деле? Знает, что скрывается под невинной и доверчивой маской.

Маша бледнеет, а мне становится противно от самого себя. Но я не могу остановиться. Понимаю, что она по сравнению со мной все тот же ребенок, юная и сопливая. И, возможно, я даже обижаю ее, но в груди свербит и мне так хочется уже перестать чувствовать эту надоевшую за два года боль.

Маша снова быстро берет себя в руки.

— Слишком много яда, Торопов!

— Слишком короткое платье. Котов слюной захлебнется!

— Ты завидуешь что ли?

Еще как. Раскусить меня Маше удалось, не прилагая усилий. Неужели она не понимает, как она действует на мужиков. Здесь явно не осталось никого, кто бы проигнорировал ее ноги и такие зовущие губы.

Я смеюсь в ответ на ее вопрос. Но сам понимаю, что звучит это натянуто и наигранно.

— Ты слишком высоко себя ценишь, Маша. Если Котов спит с тобой, еще не значит, что оденет колечко на пальчик.

Маша фыркает, а потом опускает взгляд на мою руку, где на безымянном пальце блестит мое обручальное кольцо, Не знаю, почему до сих пор не снял его. Сначала носил, чтобы напоминать себе, как я виноват перед Ангелиной, а потом просто привык к нему. Но сейчас оно для меня не несло никакой смысловой нагрузки. А вот Машу, кажется задело.

— Какая тебе разница? Проваливай к своей жене и живи счастливо! А меня оставь в покое! — ее глаза метают молнии.

Маша резко вручает мне пустой фужер из-под шампанского и разворачивается. Она практически бежит от меня. И если бы она подошла к Котову или еще к кому-то, я бы не побежал за ней. Но Савельева растерянно вертит головой, и наткнувшись взглядом на лестницу, устремляется по ступенькам вверх. Одна.

А я иду за ней. Как привороженный. Словно меня кто-то ведет за ней.

Я не знаю, что скажу ей. Я не знаю, зачем я иду. Но развернуться не могу и, кажется, не хочу.

Машу я нашел в третьей комнате по коридору, предварительно заглянув в предыдущие. Она стояла у окна спиной ко мне, жалостливо обняв себя руками и настолько была погружена в свои мысли, что даже не услышала, как я подошел к ней.

Комната сама была не большой. Скорее гостевая спальня. Кровать, шкаф, комод, тумбочки и кресло. Все в вычурно и слишком пафосно. Но это меня не волновало. Меня беспокоила тоненькая фигурка у окна.

Почувствовав мое присутствие, Маша развернулась и уперлась руками в мою грудь, а я обомлел. На ее щеках светились две влажных дорожки. Она плакала. Неужели из-за меня? Неужели обидел? Или наоборот так сильно ненавидит, что не может сдержать своих эмоций?

— Какого черта, Торопов? — Маша повышает голос, при этом задирая подбородок.

В глазах какая-то затравленность. Она явно не ожидала меня увидеть здесь.

А я не знаю, что сказать. Поэтому просто прикасаюсь к ее щеке рукой и очень нежно стираю ее слезы.

— Уходи, — шепчет она.

— Не могу, — говорю правду.

Она упирается сильнее в мою грудь и пытается оттолкнуть, а я пользуюсь моментом и разворачиваю ее к окну лицом. Не прижимаюсь. Боюсь слететь с катушек. Но свободной рукой перекидываю ее волосы с одного плеча на другое. Вижу, как на ее шее под тонкой фарфоровой кожей бьется синяя жилка и не могу отвести глаз.

Маша практически не дышит. И не сопротивляется. А я уже с трудом сдерживаюсь. Ее запах проникает в меня, дурманя мою голову. А хрупкое тело в моих руках вызывает давно забытые воспоминания, о которых я даже не смел мечтать.

Я склоняю голову и прижимаюсь губами к ее шее. Кожа теплая, бархатистая и слишком притягательная. Маша в ответ судорожно сжимает мою руку своей маленькой ладошкой, и я воспринимаю этот жест, как согласие. Моя язык скользит по ее шее вверх, и от наслаждения у меня немеют руки и ноги. А в жилах загорается такой огонь, что кроме Маши, его вряд ли кто-то потушит. Я ласкаю ее, задыхаясь от удовольствия и не верю, что прикасаюсь к ней. Вот так откровенно и по-собственнически.

— Не надо, прошу тебя, — шепчет Маша.

Я отрываюсь и вижу как ее руки покрыты мурашками. От осознания, что ей нравятся мои прикосновения, у меня планку срывает.

— Ты же тоже этого хочешь, — выдыхаю шумно и не могу справиться со своими эмоциями.

— Да ни за что на свете, — Маша пользуется моей расслабленностью и резко развернувшись, влепляет мне пощечину. Слабую и смазанную. Опыта в рукоприкладстве у нее точно нет.

А меня это злит и заводит. Зачем она врет? Я же вижу, как ее тело откликнулось на меня. Неужели играет?