— Счастливым ее детство назвать нельзя, — рассказывал между тем Хэнк. — Вначале я даже не знал ее имени. А она совсем не разговаривала. Выглядела жалко: кожа да кости. Единственной вещью, которой она дорожила, был медальон. Нашла же ее Маргарет в овощной тележке за магазином, где она спала. И возможно, с тех пор ей снятся кошмары.

Рэмзи потрясло услышанное. Он ничего не знал о прошлом Пенелопы.

— Маргарет вернула было ее в детский дом, — продолжал рассказывать Хэнк, — но она вновь сбежала оттуда. Мы пытались показывать ее докторам, но девочка сопротивлялась. И первыми словами, которые мы услышали от нее, были: «Не позволяй им бить меня». С тех пор Маргарет больше не отводила ее в приют.

— А давно она с Мэгги?

— Уже много лет. — Шофер печально покачал головой. — Позже появилась Тесс. Пришла без приглашения. Правда, характер у нее был веселый — само добродушие и шутливость.

— А кто на этой фотографии? — указал О'Киф па другой снимок, стоящий на полке.

— Участницы университетского женского клуба.

— А это Слоун?

— Да. Она.

— Пенелопа выглядит постарше.

— Пенни значительно отстала, когда училась в школе. Потому и поступила в университет более взрослой, чем Слоун. И та все время напоминала ей об этом. — Хэнк неприязненно поморщился. — Честно говоря, не люблю Ротмеров. Особенно эту девицу — дерзка, злопамятна. В общем, неприятное существо.

— Ты ее видел?

— Да. Еще когда Пенелопа училась в колледже. Особенно это злобное существо досаждало Тесс. А ведь девочки никогда ничего плохого не сделали Слоун. Она не любила их просто потому, что считала недостойными выходцами из бедных семей. Но чем больше она злобствовала, тем больше Пенни и Тесс дорожили друг другом.

— Я заметил это.

— Тесс была чемпионкой. — Хэнк показал ему обложку журнала «Мир гимнастики». — А Пенни стала знаменитой артисткой.

«С какой гордостью он говорит о ней», — подумал Рэмзи, осматривая комнату. На всех полках, столах и даже стенах были разложены и развешены фотографии Пенелопы, вырезки из газет и журналов, посвященные ей. Раскрытая книга, лежащая на столе, привлекла его внимание. Но не успел он прочитать и нескольких строк, как Хэнк торопливо захлопнул ее, настороженно взглянув на О'Кифа.

— Все, что Маргарет делает, она делает ради Пенелопы, — попытался оправдать свою подругу шофер.

— А ложь?

Хэнк замер на месте, готовый отразить любое нападение. Но Рэмзи уже пожалел о том, что сказал.

— Иди к своей подруге, — извиняющимся тоном произнес он. — Она нуждается в твоей помощи.

Шофер повернулся, чтобы уйти, но в дверях столкнулся с Пенни.

— Мэгги зовет тебя, — сказала она, и он поспешил наверх. — А ты все что-то разыскиваешь? — обратилась она к О'Кифу.

— Нет. Всего лишь слушаю то, что мне рассказывают. А ты, похоже, подслушиваешь.

— Трудно удержаться от греха, когда знаешь, что поблизости разбирают твое прошлое.

— Что бы ни случилось в те годы, в этом нет твоей вины.

— Тогда я была маленькой испуганной девочкой, которой некуда податься.

— Да, но с тех пор ты поднялась очень высоко. — Он кивнул на обложку одного из журналов.

— Я не нуждаюсь в твоем одобрении, — пожала она плечами. — К тому же я плохо помню то время, когда повстречалась с Маргарет. Так что сразу говорю тебе: напрасно будет спрашивать меня об этом.

— Твое прошлое интересует меня только потому, что оно еще имеет над тобой какую-то власть. Я не собираюсь кому бы то ни было о нем рассказывать.

— Я знаю, — смягчилась Пенелопа. — Но я все так же не могу понять родителей, которые бросают своего ребенка.

— Ты уверена, что тебя бросили?

— Да. Я это чувствую. Ощущение потери связано для меня с запахом какого-то фрукта. Но оно проходит, прежде чем я успеваю угадать — какого именно.

— А что-нибудь еще ты помнишь?

— Только темноту и голос, отказывающий мне в возвращении.

— А я, — задумчиво проговорил Рэмзи, — часто представляю себе, что бы думал обо мне мой сын.

— Твой сын? — удивленно переспросила Пенелопа.

— Я встретился с его матерью совершенно случайно и не думал, что увижу когда-нибудь еще. Но однажды мне сказали, что она родила ребенка. Я вернулся из плавания и поспешил к ней, но успел лишь на ее похороны.

— А сын?

— Он умер на моих руках.

Лицо О'Кифа исказилось, и Пенни, подойдя к нему, ласково обняла за плечи. Он прижался губами к ее волосам и тихо продолжал:

— Большей болью было лишь прикосновение к спине плети для рабов.

— Рабов? — вновь удивилась она.

— Да, — кивнул он. — Однажды негодяи, с которыми я враждовал, обманом выманили меня с корабля и, заковав в цепи, продали в рабство на турецком невольничьем рынке.

— Какой ужас!

— Я оставался в рабстве, пока люди Дэйна не освободили меня.

— Значит, ты действительно служил в континентальном флоте?

— Да.

— Тогда тебе незачем стыдиться своих шрамов.

— Конечно. Без этой памятки, оставленной на моем теле, из меня бы ничего не вышло, кроме самоуверенного проходимца.

— Можно подумать, сейчас ты не таков! — усмехнулась Пенелопа.

Поднявшись на несколько, лестницы, Пенни нахмурилась и, обернувшись к Рэмзи, кивнула в сторону открытой двери. Он подошел к ней и увидел стоящего в проеме двери со сложенными на груди руками Ноуэла. Пенелопа с суровым видом прошла мимо сыщика, хмурым выражением лица стараясь показать свое презрение к тем, кто подслушивает у замочной скважины. Но он не обратил никакого внимания на ее тщательно разыгранное недовольство.

Гадая о том, слышал или нет Ноуэл их разговор с Пенни, О'Киф вновь покосился на конверт с анонимным посланием и подумал, что будь он в своем времени, не долго думая вызвал бы на дуэль и Фэлона, и Слоун, и самого черта, если бы тот стал ему поперек дороги. Но в двадцатом веке были, увы, другие законы и правила поведения, и приходилось согласовывать свои намерения. Поэтому он передал письмо сыщику и с любопытством стал ждать, что тот скажет.

— Компьютерная бумага, шрифт простой, — авторитетно сообщил Ноуэл, разглядывая листок на просвет. — Вряд ли мы сможем что-нибудь извлечь из этого. Но ничего, я подключил подслушивающее устройство к вашему телефону, и, возможно, это что-либо прояснит. Хотя с другой стороны, маловероятно, что нападавшие пойдут на такой риск. Впрочем, чем черт не шутит, пока Бог спит. Для охраны же, я думаю, вполне достаточно десяти человек и одной камеры.

— Хорошо, — резко ответил Рэмзи. — Я полагаюсь на тебя. Но не хочу, чтоб кто-нибудь еще пострадал.

— Трудно защищаться, когда не знаешь, кто на тебя нападает.

У Ноуэла не было доказательств причастности к этому делу Ротмера. Он не хотел также упоминать в разговоре о бриллиантах, чтобы не возник вопрос, откуда он знает о существовании драгоценностей. О'Киф же, в свою очередь, боялся вмешивать в историю Пенелопу и Тесс, опасаясь за их репутацию. Он знал, что Пенни желала избежать широкой огласки происходящего, и уважал се волю.

— Посвящая тебя в суть дела, — сказал он, — я боюсь поставить тебя в затруднительное положение.

— Ладно, ладно, — поспешил согласиться Ноуэл. — Я тебя понимаю. И все же ты должен мне доверять.

Сказав это, сыщик вышел из комнаты. Рэмзи хотел последовать за ним, но его внимание привлекла стопка дневников, лежавших на столе. Он взял в руки первый дневник и, немного помедлив, заметил краешек записки, высовывавшейся из него. Достав маленький листочек бумаги, он прочитал то, что на нем было написано, и улыбнулся, чем-то очень довольный.

«Рэмзи, — говорилось там, — я знаю, что ты все равно не успокоишься, пока не доберешься до этих записей, и тютому иду тебе навстречу. Может быть, дневники прольют для тебя какой-нибудь свет на прошлое и настоящее. Пенелопа».

О'Киф торопливо пролистал взятую им тетрадь. Это были записи Тесс. И сердце Рэмзи радостно затрепетало в груди. Он понял, что Пенни доверила ему самое дорогое — свою старую дружбу, отраженную в этих пожелтевших страницах, а значит, он получил больше, чем надеялся.