– Умница ты моя, – Татьяна обняла дочь и весело сказала: – Раз я красавица, то поеду в карете.

– А… он тебя не подвезет?

– Пусть будет сюрприз.

Всю дорогу Таня смотрела в забрызганное грязью лобовое стекло такси и убеждала себя не нервничать.

«Я не просто красивая. Я роскошная. И еще неделю назад он меня любил. Даже если его сглазили, он сейчас меня увидит, и все будет как прежде. Потому что иначе не бывает и быть не может! Я войду, и все упадут!» Она на всякий случай скосила глаза и посмотрела на гордо выступавшую под пальто грудь. В сочетании с ярким платьем декольте должно было иметь феерический успех.

Татьяна опоздала. Наверное, это было к лучшему. Во всяком случае, ей так казалось. Даже когда такси безнадежно застряло в пробке на набережной, она обрадовалась. Несмотря на аутотренинг, идти все равно было страшно. И хотелось получить у судьбы хоть какую-то отсрочку от казни.

Когда она вошла в зал, все уже давно сидели за столом. Вернее – за столами. Огромное помещение было сплошь заставлено круглыми столиками, и народ расселся веселыми стайками, поделившись на группы. Было шумно, весело, разноголосый гул плотным покрывалом завис над жующими, болтающими и выпивающими сотрудниками. Татьяна застыла в дверях и беспомощно оглядела разношерстную толпу. И что теперь делать? Искать Семена, чтобы посмотреть, оставил ли он для нее место за своим столом? Или сесть к кому угодно? И к кому? Боже мой, как глупо, неудобно, неловко. Сбежать уже поздно, ее заметили, а оставаться у входа, да еще в ярком платье с полуголой грудью…

Никто не придет ей на выручку. Старые сотрудники, которых не уволили, наверняка сейчас припомнят ей те тягостные недели ожидания, когда она увиливала от ответов на их вопросы, и они ее боялись, ненавидели и завидовали. Ну за что?! И зачем только она делала эти глупые намеки на свою связь с Крыжовниковым? Над ней посмеются, и правильно сделают!

– Таня, садитесь к нам! – крикнул кто-то из новых компьютерщиков, и она с благодарностью побежала на голос.

– Какое платье! – прищурилась бухгалтер Лида. И было непонятно: то ли она завидует, то ли издевается, то ли перенервничавшей Татьяне происки врагов лишь мерещатся.

Крыжовникова вообще не было видно. Публика была одета весьма демократично, поэтому Таня в своем платье чувствовала себя невестой на поминках. Было зябко, неуютно под нетрезвыми мужскими взглядами и безумно одиноко.

– Ты чего такая? – улыбнулась Лида. – Случилось что?

– Да ну, – Татьяна чуть не плакала, – пялятся все, словно я голая.

– Здрасьте вам, – ухмыльнулась Лида. – А ты разве не для того так оделась, чтобы пялились? И вообще: это ж здорово, когда есть на что пялиться. Плюнь, и давай выпьем.

– Да я не хочу, я пьянею быстро, – отмахнулась Таня.

– И что? Мне теперь одной напиваться? Я, кстати, знаю один коктейльчик – от него не пьянеешь абсолютно: водка плюс мартини плюс апельсиновый сок.

После пары коктейльчиков Татьяна совершенно перестала соображать, и в памяти сохранились лишь обрывки воспоминаний: она танцует с кем-то ламбаду, пытается курить в туалете длинную тонкую сигаретку, обнимается с колонной, нащупывая уходящий из-под ног пол.

– Секретаршу-то видела? – как под наркозом доносится чей-то шепот, а перед глазами белая фаянсовая раковина. – С Крыжовниковым уехала. О-па – и в дамки! Во как надо, девки. Я ее сначала вообще не узнала, думала, это его баба.

– Тссс, тут вон…

Шепот стих, и Татьяна почти физически ощутила, что все смотрят на нее. И захохотала.

Светочка была на седьмом небе от счастья. Она словно мотылек порхала по огромной квартире Семена в чем мать родила и восхищалась: его вкусом, его достатком, его практичностью. Причем вслух. А Крыжовников лежал с закрытыми глазами и улыбался довольной сытой улыбкой.

Такая юная, свежая, непосредственная, чистая. Она так трогательно стеснялась, так очаровательно краснела, что он чувствовал себя Зевсом, пригревшим нимфу.

Крыжовников был благодарен Юре за то, что тот уговорил его все-таки пойти на вечеринку. Семен боялся сцен, слез, прилюдных разборок. Но ничего этого не случилось.

Он видел, как растеряна Татьяна, как она хороша и как порочна. Никогда раньше Крыжовников не замечал ее вульгарности и никогда бы не заметил, если бы не те фотографии, так вовремя подсунутые каким-то «доброжелателем».

Когда объявили белый танец, он до смерти испугался, что прилично набравшаяся Таня что-нибудь устроит. Чтобы снять нервное напряжение, Крыжовников и сам довольно много выпил, о чем немедленно пожалел, как только понял, что плохо себя контролирует. Было совершенно неважно, кто тот мускулистый парень на фото, важно было только одно – он есть. И фото совсем свежие, даже виден недавний шрам на гладком Татьянином колене: она упала в лесу, когда они ездили на последнюю рыбалку. Какая интересная штука жизнь: сначала она переворачивается под тобой, как крышка люка, да еще бьет по голове, а потом вдруг бережно выносит на поверхность и дарит посреди слякотной осени благоухающий весенний цветок.

Этот весенний цветок сейчас порхал по его квартире, заглядывал во все углы и радостно взвизгивал от переполнявших эмоций.

На белый танец его пригласила не Татьяна. Откровенно говоря, Крыжовников даже не посмотрел сначала, кто это. В голове стучало одно: «Хорошо, что не Татьяна!» Потом он смотрел на светлую макушку с шелковистыми волосами и мучительно пытался вспомнить, из какого отдела эта девица. А потом она подняла глаза, и стало совершенно наплевать – из какого. Так смотрят только влюбленные женщины. Ее взгляд всколыхнул в Сене что-то темное, злое: «Так тебе и надо! Я сейчас всем покажу, что Семен Крыжовников никогда не был рогатым. Дурака из меня хотела сделать? На, получи! Шаг влево – попытка к бегству, а значит – расстрел. Вот так вот, мадемуазель Аникеева. Захотелось гульнуть – скатертью дорога. Свято место пусто не бывает!» Конечно, он никогда и ни за что не сказал бы этого Тане в лицо, но зато имел право подумать. Она и так все поймет. Надо будет отдать ей в понедельник фотографии, чтобы расставить все точки над «i».

«Надо же, как легко все получилось!» – млела от восторга и гордости за себя Светлана.

Крыжовникова она разглядела лишь на третий день своего пребывания в фирме. До этого Светочка металась по приемной как мышь при виде хорька и старалась угодить всем, даже ворчливой уборщице, оставлявшей на мониторе пыльные разводы от грязной тряпки. А когда разглядела, у нее в груди словно что-то взорвалось. И Света поняла, что это ее мужчина. Не тип, не образ, а именно этот светловолосый, с внимательным взглядом и непослушной челкой – ее личный мужчина, созданный только для нее. Иначе нельзя жить, и вообще – незачем жить без него.

Но едва только Света начала закидывать пробные шары, чтобы выяснить информацию о семейном положении шефа, как немедленно выяснилось, что любимый занят. Да кем! Смешно сказать – пожилой женщиной. Пусть доброй, отзывчивой, интеллигентной, но абсолютно старой! И ее огромная грудь, размеру которой Светочка отчасти завидовала, никак не могла соперничать с молодостью секретарши.

Впервые в жизни ей не хотелось делиться своей проблемой ни с кем: ни с тетей, ни с Иркой. Светлана была уверена, что идея проведения корпоративного праздника – это не что иное, как знак свыше. Именно на этом балу она должна появиться, как Золушка, и объяснить прекрасному принцу, что он смотрит не в ту сторону. Чтобы не упустить момент и действовать наверняка, принца следовало подготовить.

Привитые в детстве понятия о порядочности разметало новое свежее чувство. Света готова была пройти по головам, лишь бы быть рядом с Семеном. Если эту самую порядочность задвинуть в угол или уволочь на чердак, как старый фикус, объяснив себе, что он портит интерьер, то вполне можно жить и действовать. И, что характерно, можно добиться желаемого результата.