В тот момент, когда один из милиционеров занес приклад винтовки, чтобы выбить дверь, с крыши конюшни ударил пулемет. Но за мгновение до этого какая-то неведомая сила отбросила Ивана в сторону, уводя от пуль. Он упал на землю, успев заметить, что на крыше конюшни стоит Тит Фролов с ручным пулеметом в руках. Иван выстрелил по нему из своего нагана, но промахнулся. Гулко ухнул взрыв, послышались крики.

Когда пыль, поднятая взрывом, улеглась немного, Иван увидел одиноко стоящий на крыше пулемет. Фролова нигде не было видно. Где-то снаружи сухо трещали винтовочные выстрелы. Он осмотрелся и увидел нескольких милиционеров, лежащих на земле. Все они были мертвы. Пулеметная очередь и последовавший за этим взрыв не оставили им шансов. Иван же уцелел буквально чудом, даже ни одной царапины не было на теле…

Давыдов был еще жив, хотя было ясно, что долго он не протянет. На губах начальника районного отделения милиции пузырилась кровавая пена, форменная гимнастерка вся пропиталась кровью. Он тяжело дышал, было видно, что каждый вдох и выдох дается ему с большим трудом.

Иван подошел и склонился над ним. Давыдов попытался что-то сказать, но закашлялся. С уголка губ потекла струйка крови. Ивану достаточно было посмотреть один раз, чтобы понять, насколько плохи были у того дела.

— Где Фролов? — наконец, с трудом удалось выдавить из себя Давыдову.

— Похоже, ушел, — ответил Иван. — Но ничего, мы обязательно возьмем его, пусть для этого нам и придется перерыть всю округу.

— Поздно, просчитались мы, — прошептал в ответ на это Давыдов. — Слушай… Пошли в станицу человека, пусть Мохов подключается… Организуй наблюдение за всеми местами, где он могет объявиться… Скажи Ваське, пусть пощупает его родственников…

Давыдов замолчал, словно собираясь с силами. Когда же Иван посмотрел на него, тот был уже мертв. Глаза неподвижно смотрели на него, нижняя челюсть безвольно отвисла.

— Спи спокойно, дорогой товарищ, мы выполним твою последнюю волю, достанем энтого гада! — тихо произнес Иван, опуская рукой веки мертвеца…

Дарья остановила бричку возле небольшого двухэтажного здания районного ГПУ и вошла внутрь. Здание представляло собой бывший купеческий дом. На первом этаже некогда располагалась лавка купца. Теперь же стойка, за которой раньше стоял расторопный приказчик, и перегородка, отделявшая магазин от остального дома, были сломаны, а первый этаж разгородили на кабинеты. Девушка удивилась тому, что дом уцелел, в то время как многие здания, принадлежавшие богатеям, были разграблены и сожжены во время гражданской войны.

Сразу у входа находилась небольшая комнатенка, в которой сидел дежурный. Он критически оглядел Дарью с ног до головы и осведомился, что она хочет. Девушке не понравилось, как посмотрел на нее этот сотрудник ГПУ, уж больно оценивающим был его взгляд, но она промолчала, хотя колкое замечание так и крутилось на кончике языка.

— Я — дочка Гришина Степана Прокопьича, его вчера арестовали, — сказала она. — Мне бы хотелось повидаться с ним или хотя бы узнать о его судьбе.

Дежурный сказал ей:

— Подымешься на второй этаж в десятый кабинет. Там все узнаешь.

Дарья прошла по небольшому коридорчику и поднялась наверх по скрипучей деревянной лестнице. Разыскала десятый кабинет, постояла немного, чтобы унять волнение, и постучала.

— Да, да, войдите, — услышала она в ответ.

Девушка открыла дверь и вошла. Из-за стола навстречу ей поднялся энергичный, но уже немолодой мужчина в форме. Дарья представилась. Мужчина посмотрел на нее с явным интересом и сказал:

— Дарья Гришина? Проходите, садитесь. Я — начальник райотдела ГПУ Василий Михайлович Мохов.

Он подал ей стул. Девушка поблагодарила и села. Положила на колени узелок, в котором была передача для отца, поправила цветастый платок, накинутый на плечи, и посмотрела на мужчину. Тот рассматривал ее с явным восхищением, от этого взгляда девушка даже смутилась. Она знала, что красива, но никто раньше столь явно не указывал ей на это. Легкий румянец смущения заиграл на ее щеках, она вынуждена была опустить взгляд и спросить:

— Чего это вы меня так разглядываете?

Мохов непринужденно рассмеялся.

— А вы очень красивая, Дарья! Не понимаю, чего Ивану было надо?

При упоминании Вострякова Дарья сразу вернулась с небес на землю, вспомнив, зачем она сюда пришла. Ей, конечно, понравилось такое внимание со стороны мужчины, но не стоило забывать, где она находилась.

— Василий Михалыч, я по поводу моего отца, Гришина Степана Прокопьича. Мне бы хотелось с ним повидаться, передать посылочку из дому. Ну, и узнать, как у него дела, когда его выпустят.

Глаза Мохова, до этого лучившиеся весельем, немного лукавые, вдруг сразу стали серьезными. Он вернулся за стол и сел на свое место.

— Даша, вы — взрослый человек и уже все должны понимать. Было совершено неудачное покушение на секретаря партийной ячейки вашего хутора, преступление политического характера, попахивающее контрреволюционным заговором. У вашего отца были обнаружены неопровержимые улики — сапоги, чьи отпечатки найдены около хаты Вострякова, и обрез, из какого в него стреляли. В данный момент ведется следствие.

— Но отец не имеет к этому никакого отношения! — в отчаянии воскликнула Дарья. — Все это ему подкинули!

Начальник районного ГПУ покачал головой.

— Следствие покажет, имеет или не имеет. Ежели нет, его отпустят. Ежели да…

Он не договорил, но Дарье и так было понятно, что в таком случае отцу ничего хорошего ждать не приходилось.

— А ежели будут доказательства евонной невиновности?

Теперь уже Мохов взглянул на нее с нескрываемым интересом.

— Тогда другое дело. Но доказательства должны быть не голословными.

— Ежели этот человек сам сознается, пойдет?

Мохов посмотрел на нее с явным удивлением. Эта странная девушка что-то замыслила, но что именно, ему было неясно. На всякий случай он предупредил ее:

— Ежели ваш отец, Даша, не стрелял, то это сделал кто-то другой. Нам известно, что там было не менее трех человек. Они все покуда на свободе и дюже опасны. Не лезли бы вы в это дело! Неровен час, убьют!

— Я не из пужливых! — твердо ответила Дарья. — Это мое дело. Прошу только об одном: не торопитесь! Доказательства будут!

Начальник районного ГПУ покачал головой. Он сомневался, что у нее что-нибудь получится, считал это глупой затеей с ее стороны. Мало того, ее действия могли принести вред следствию.

— Даша, поймите, мы здесь не в бирюльки играем. Это опасно. Оставьте нам разбираться с этим делом. Обещаю, невиновные не пострадают!

Дарья не верила его обещаниям. Она хорошо помнила то, что увидела в водной глади, пытаясь разглядеть будущее. И это будущее не сулило ее семье ничего хорошего…

И в этот миг на нее вдруг накатило. Как в ту ночь, когда она спасла Ивана от смерти, девушка вдруг почувствовала, что ее любимому опять грозит смертельная опасность. Она увидела себя стоящей на крыше какой-то постройки, а внизу у дома, в котором она признала хату Фроловых, стояли ее Иван и еще несколько человек в форме милиционеров.

Человек, в чьем теле находилось ее сознание, держал в руках пулемет и готовился расстрелять ничего не подозревающих людей. Вот его палец медленно (медленно для нее, для самого человека это, вероятно, происходило очень быстро) начал давить на спусковой крючок. Для нее же время растянулось в бесконечность. Она знала, что произойдет в тот момент, когда палец закончит свое движение, и из ствола пулемета брызнет смертоносный свинцовый дождь. Ей надо было действовать…

Самым плохим было то, что она ничего не могла сделать. Перенос сознания в чужое тело произошел случайно, вероятно, под ощущением опасности для ее Ивана. Каким-то образом она уловила, что хочет сделать человек с пулеметом, и ее сознание, словно по направляющему лучу, перенеслось в его тело. Но, в отличие от того, когда девушка колдовала, сейчас она не могла воздействовать на объект, в который внедрилась, не могла по собственной воле заставить его шевельнуть хотя бы пальцем. Это было выше ее сил. Она не могла предотвратить того, что должно было произойти…