Но тут непреодолимый сон завладел ею — девушка, прислонившись к стене, заснула. Чья-то рука грубо тряхнула ее за плечи. Широко раскрыв испуганные глаза, она уставилась на Стива Моргана.

— Здесь достаточно тепло, — прошипела Джинни, заметив, что все остальные спят у огня, завернувшись в одеяла. — Тебе не нужно мое тело, чтобы согреться.

— Думаю, можно найти и другие способы воспользоваться телом, которое ты так тщательно стараешься скрыть, — тихо ответил Стив, и у Джинни все похолодело внутри.

— Нет! — злобно прошептала она, с ненавистью глядя в неумолимое лицо. — Не позволю коснуться меня!

— А когда-то позволяла, помнишь? — жестко бросил он и, силой поставив на ноги, потянул за собой. — Там, в конце комнаты, есть место, где мы переночуем. Его приготовили для старшего брата Хуана, готовившегося стать священником до того, как солдаты убили его. Там мы будем одни…

Он не договорил, но Джинни и так все поняла. Она попыталась вырваться, но хватка была слишком сильна, пальцы впивались в кожу.

От остальных их отделяла только грязная занавеска из грубой домотканой материи. Стив, по-видимому, все приготовил — в алькове горел маленький масляный светильник, на полу расстелены одеяла.

Стив отпустил Джинни и, встав между ней и дверным проемом, начал снимать патронташ и пистолеты, осторожно складывая оружие в угол. Когда он повернулся, Джинни все еще стояла как прикованная, зачарованно глядя на него глазами, похожими на осколки зеленого стекла. Что-то в ее взгляде, напоминавшем отчаяние раненого зверька, едва не заставило Стива Моргана поколебаться. Она выглядела словно уличная цыганка, со своими грязными, растрепанными волосами, падавшими ей на плечи спутанными локонами. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь под свободной рубашкой, и мысль о том, как легко она отдавалась сначала ему, потом Хоскинсу и, без сомнения, своему капитану, усилила его решимость.

— Здесь тепло, так что можешь снять одежду перед сном, — бросил он, и Джинни, словно очнувшись, яростно вскрикнула:

— Ни за что! Раньше я тебя убью!

Одним отчаянным рывком она попыталась схватить револьвер, но Стив почти небрежным движением руки опрокинул девушку на пол. Она упала и с такой силой ударилась головой, что на миг потеряла сознание.

— Прекрати сопротивляться, Джинни. Пора бы уже знать — это ни к чему не приведет.

Она почувствовала, как нетерпеливые руки срывают одежду, и снова попыталась ударить его.

Лампа напряженно отбрасывала неверный свет, и почему-то становилось все труднее выносить взгляд Стива. Измученная Джинни потянулась к одеялу, пытаясь закутаться В него и всхлипывая от страха и ярости.

— Животное! Грязный полукровка! Неужели не понимаешь, что я скорее умру, чем позволю тебе коснуться меня?!

Ненавижу, ненавижу!

Стив как ни в чем не бывало разделся и подошел к ней, Джинни открыла рот, чтобы закричать, но он с силой прижал ладонь к ее губам, вдавливая их в зубы.

— Пожалуйста, попытайся сдержать вопли экстаза. Хочешь разбудить наших друзей?

Уголки рта скривились в мрачной улыбке, но глаза оставались холодными.

Джинни попыталась сопротивляться, протестовать, но он всем телом придавил ее к полу, не давая пошевелиться, отняв руку только для того, чтобы впиться губами в распухший рот; жесткие пальцы ласкали набухшие груди.

Теперь Морган не торопился, играя с Джинни, как кошка с мышью, прижимал к одеялу, пока девушка не растратила силы в отчаянных, бесплодных попытках освободиться.

Наконец, когда Джинни почувствовала, что задыхается, а в висках настойчиво застучала боль, Морган перекатил ее на бок, зажал рот и перекинул через нее ногу, чтобы она не убежала.

— Вот так-то лучше, — прошептал он на ухо девушке, и его руки стали медленно гладить ее тело, лаская, дразня, незаметно возбуждая, словно они по-прежнему были любовниками.

Ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться, — и это оказалось еще хуже, чем ожидала Джинни. Она вынудила себя смириться с быстрым жестоким насилием, но вместо этого, почти против ее воли и молчаливых отчаянных протестов, ее тело, упругое, молодое, начало отвечать на ласки.

— Нет… нет… пожалуйста… тает! — прошептала она, но Стив тихо рассмеялся и поцеловал ее в мочку уха, а потом, уже нежнее, в губы…

Все это время он не переставал ласкать ее; пальцы возбуждали, дразнили, доводили до безумия, пока Джинни не стала извиваться и биться под ним, стремясь, требуя получить желанное облегчение, что-то бормоча, всхлипывая, пока он шептал любовные слова на испанском, непристойности, грубые, откровенные, пока все не смешалось, пока она не почувствовала, как Стив раздвинул ей ноги коленями, и тогда она выгнулась, чтобы принять его, его мужскую силу, его неутомимость, и он вонзился в нее, пока в ушах не зашумел океанский прибой, и ее подняло и понесло куда-то вверх, вверх… а потом мягко опустило вниз, от причудливой фантазии — к реальности.

Только потом стыд и отвращение охватили Джинни, и она неудержимо зарыдала в его объятиях. Она ощутила, как его руки сжали ее, и тут же замерла, услышав холодный, сухой голос:

— Ради Бога… что еще случилось?

— Ты обещал, — всхлипывала Джеини. — Когда ты похитил меня, говорил, что освободишь, если удастся благополучно скрыться! Обещал, что не… не тронешь…

Стив наклонился над ней, нежность куда-то исчезла.

— Я угрожал им, Джинни, а не клялся. И будь я проклят, если поколебался бы выполнить угрозу, но тебя я не отпущу, пока твое присутствие приносит пользу. Как только нас перестанут преследовать, я освобожу тебя — может быть.

— Преследуют? Угроза? О чем ты говоришь? Кто может гнаться за нами? Ты лжешь, лжешь, потому что…

— Не кричи, черт бы тебя побрал! — прошипел он, и Джинни вздрогнула от страха, не осмеливаясь высказать все, что мучило ее.

Стив сказал ухе более спокойно:

— Нас преследовали всю прошлую неделю, и очень настойчиво. По-моему, у них проводник — индеец. Они идут за нами, мисс Брендон. Пятеро из них — американцы.

Вашему отцу не откажешь в уме и сообразительности.

Джинни удивленно уставилась на него:

— Но это невозможно! Мы так долго путешествуем! У отца не было времени, чтобы…

Стив невесело усмехнулся:

— Детка, у меня свои способы добывать информацию, даже здесь! Твоя мачеха вернулась в Эль-Пасо. Там есть телеграф. Она скорее всего послала телеграмму твоему отцу, и за нами стали следить. Мы не зря разделились. Думаю, мистер Брендон готовит мне сюрприз, если поймает, конечно.

— Это невозможно. — Но тут до нее медленно дошел смысл происходящего, и она сказала:

— Значит, вот почему… Нет, не может быть! Используешь меня как приманку, чтобы увести их от золота, и насилуешь, желая отомстить за то, что тебя преследуют!

— Месть? Ты так это называешь? — Он снова поцеловал ее, неожиданно, со злостью, чувствуя на губах соленый вкус.

На рассвете следующего утра они уехали из индейской деревни. Джинни молчала, страдая от усталости, унижения и злости; ноги болели, нежная кожа между бедрами саднила, но ужаснее всего была неотвязно терзающая мысль о том, что собственное тело предало, отвечая на ненавистные ласки Стива Моргана, — и он знал это!

Теперь они остались вдвоем, и Морган, казалось, думал о чем-то своем, видимо, о преследователях, если только, конечно, не солгал, чтобы объяснить, почему так жестоко овладел ею прошлой ночью. Девушка слегка вздрогнула, вспомнив интимность его ласк и собственную невольную реакцию, и почувствовала, как Морган сжал руки.

«О Господи, — подумала Джинни с отчаянием, — что теперь будет? Что он со мной сделает? Морган совершенно непредсказуем… Как невыносимо во всем зависеть от него! — А что, если, когда они остановятся, Морган опять…»

Джинни вновь задрожала, не в силах додумать до конца, и Стив язвительно спросил, уж не замерзла ли она. Но Джинни не ответила, твердо решив никогда больше не говорить с ним.