Самолет из Тель-Авива приземлился в аэропорту Орли строго по расписанию, в 19 часов 35 минут по парижскому времени. Пассажиры нетерпеливо потянулись к выходу, устав от четырехчасового полета. Гали просила Пьера, если он не занят, встретить ее. Легаре сказал, что очень соскучился и обязательно приедет. Гали летела налегке, а сумку она взяла с собой в салон. И радовалась, что она сэкономила время, не ожидая выдачи багажа. Выходя из самолета, она обратила внимание на двух мужчин одинакового роста и телосложения, которые внимательно разглядывали всех появляющихся из чрева самолета. Глаза их встретились, скорее, пересеклись линии взглядов, как прожекторы в темном небе нащупывают бомбардировщик противника.

Гали давно научилась распознавать сигналы своего тела. Она не изучала психологию по учебникам, у нее для этого не было ни времени, ни возможностей. Когда ее обеспеченные сверстницы штудировали в стенах института Павлова, а в общежитии тайком зачитывались Фрейдом, за чтение трудов которого можно было лишиться студенческого билета, мысли Гали Бережковской были заняты другим: где добыть деньги. Опасность она чувствовала спиной, точнее, участком кожи размером в ладонь около правой лопатки. Там начинали бегать мурашки, как будто кто-то поднял их по тревоге. Иногда эти ощущения появлялись за несколько часов до возникновения реальной угрозы. А сейчас, увидев две темные фигуры, она почувствовала себя, как пилот бомбардировщика, ослепленный светом прожекторов. Но «сваливать» ей было некуда. Значит, надо идти спокойно, раскованно, не выдавая своего напряжения. Где Легаре? — тревожно билась мысль.

— Мадам… Легаре? — проговорил один из встречающих. — Мы из ДСТ, нам необходимо с вами переговорить.

— На каком основании вы меня задерживаете? — Гали была крайне возмущена. — Я немедленно звоню своему адвокату (которого у нее пока не было, но это неважно…)! Никуда я с вами не поеду. Меня встречает муж, я должна немедленно его увидеть. Только с его согласия я буду с вами говорить.

Ее искреннее возмущение немного сбило с толку службистов. Они переглянулись, и второй из «близнецов», видимо старший, молчавший до сих пор, миролюбиво сказал:

— Давайте поговорим спокойно. Мы вам все объясним.

Чувствуя, что первый раунд, хотя бы по очкам, она выиграла, Гали подошла к машине. Несколько любопытных пассажиров вывернули шеи, провожая взглядом красавицу с почетным эскортом.

«Надо же, — подумал, наверное, кто-то из них, — ее встречают прямо у трапа, с машиной… Не иначе любовница какого-нибудь министра».

— Мадам Легаре, — продолжал тем временем главный, — речь идет о деле государственной важности. Мы не стали бы вас беспокоить, если бы не указание нашего руководства.

При этом он осторожно подталкивал Гали к машине. «В какую же это еще историю я влипла? Мои встречи с израильтянами? Но в них не было ничего предосудительного!» К реальности ее вернул звук мягко захлопнувшейся дверцы автомобиля, и «ситроен», с ходу набирая скорость, устремился к служебным воротам. У нее, по крайней мере, есть несколько десятков минут для того, чтобы подготовиться к очередному испытанию.

Хорош «свободный полет»…

Через полчаса они подъехали к зданию, крыша которого была утыкана антеннами разной конфигурации. В большие, настежь открытые ворота постоянно въезжали и выезжали машины. На воротах стояла охрана, проверявшая документы у сновавших взад-вперед «медоносов». Гали вспомнила Анатолия, который сотрудников спецслужб называл пчелами, которые, поутру вылетая в города и веси, к вечеру возвращаются, неся в хоботках капли нектара, а на лапках прилипшую к ним пыльцу — информацию. В огромном улье капли меда — крохи информации — раскладывались по отдельным сотам, и со временем из всего этого получалась удивительно точная картина мира.

Сейчас кто-то из обитателей местного улья попытается вытянуть капельку меда и из нее.

Каким-то внутренним взором она стала осматривать кабинет, где ее оставили одну. Невольно напрашивались сравнения с Москвой и Тель-Авивом. Французы заметно выигрывают у конкурентов, заключила она. Мягкие кресла. Большой телевизор в углу кабинета. Цветы в вазах одновременно и украшали, и приглушали официальный характер помещения. Жалюзи на окнах пропускали света ровно столько, сколько необходимо, чтобы внимательно рассмотреть сидевшего напротив посетителя, но не утомлять его. Ожидание затягивалось. «Есть еще время осмотреться», — констатировала Гали. Наконец она нашла то, что искала: справа от нее к стене было прикреплено небольшое зеркало в деревянной раме. Значит, ее сейчас через это полупрозрачное зеркало внимательно рассматривает, изучает тот, кто через некоторое время войдет вот через эту дверь из смежной комнаты. Дверь действительно распахнулась. В комнату вошел грузный мужчина. Пиджак плотно облегал его округлые плечи и большой живот, который он нес с достоинством японского борца сумо. На заплывшем жиром лице метались два зрачка: казалось, он одновременно смотрел влево, вправо, вверх и вниз. Гали стало не по себе, — она умела читать людей по глазам, но для этого нужно было иметь возможность смотреть человеку в эти глаза!

— Мадам Легаре, — начал он нравоучительным тоном свою партию, — Франция — демократическая страна с давними традициями. Она предоставляет возможность людям, решившим порвать с тоталитарным обществом, — он выдержал легкую паузу и повторил: — Предоставляет возможность начать новую жизнь. Это предполагает прежде всего лояльность и тотальное следование законам нашей страны. Мой прадед, да будет вам известно, служил в жандармерии, и все последующие поколения по мужской линии боролись с тайными врагами Франции.

Его речь, видимо, должна была произвести сильное впечатление на эту самоуверенную девицу из СССР. Он раскраснелся, ноздри раздувались, как у быка, увидевшего красную тряпку. Гали стало страшно не за себя, а за него. Неожиданно он успокоился, сел напротив Гали, сильно наклонился в ее сторону.

— Нам известно о ваших связях с КГБ. Более того, у нас есть серьезные материалы, уличающие вас в шпионаже против Франции. Будет лучше, если вы обо всем расскажете сами.

Гали, еще в юности вымуштрованная ментами из «полтинника», знала, что ни в чем нельзя признаваться, пока тебе не предъявят доказательства твоей вины. Правда, слова «мент» в конце пятидесятых не существовало, криминальные приятели Галки Бережковской и ее подруги по «амурному цеху» называли сотрудников милиции «мусорами». «Полтинником» называлось для удобства 50-е отделение милиции, в ведении которого находилась улица Горького и территория, прилегающая к Красной площади. Гали упорно молчала. Наконец терпению француза пришел конец.

— Вы знакомы с гражданином Италии Монсанти?

— С кем? — Она старалась выиграть время.

— Повторяю: Мон-сан-ти.

— У меня было много знакомых иностранцев, всех не упомнишь. А в чем дело?

— Зато господин Монсанти хорошо, даже очень хорошо запомнил вас и ваши встречи в гостинице «Метрополь».

— Можете вы, в конце концов, объяснить, что случилось с этим господином?! — Гали почти кричала.

— Он имел неосторожность, встречаясь с вами, оставить без присмотра документы государственной важности. В них содержалась конфиденциальная информация о стоимости заводов, которые Италия вместе с Францией как партнером по сделке предлагала купить Советам. Внешнеторговые организации СССР каким-то образом узнали, до какого уровня при торге может быть опущена цена. Мы потеряли полтора миллиона долларов! Господин Монсанти во время расследования этого беспрецедентного случая в посольстве Италии в Москве письменно сообщил, что за два дня до переговоров он имел, так сказать, свидание с русской. У него в записной книжке записан вашей рукой номер телефона квартиры, в которой вы жили.

«У них ничего нет, кроме подозрений. Пора переходить в атаку».

— Какие доказательства моей вины есть у вас, кроме номера телефона в записной книжке какого-то итальянца? Я не могу понять, каким образом номер телефона девушки, живущей в Москве, может снизить цену французского завода на полтора миллиона долларов?