Примерно через час Бун заметил на расстоянии небольшое стадо пасущихся антилоп. Слева лежало сухое русло – он соскользнул туда и двинулся дальше по дну абсолютно бесшумно. Овражек понемногу сворачивал вправо, как раз туда, где паслась намеченная добыча. Волк по примеру Буна также спустился в овражек и теперь трусил позади. Дважды Бун опасливо взбирался на склон и выглядывал, как там антилопы, все было в порядке, они оставались на том же месте, пощипывая полынь, а если попадалась трава, то и траву. Казалось, они не чуют угрозы, но дистанция была все еще великовата, надо было подобраться поближе. Он опять спустился на дно и продолжал уже не идти, а красться, примеряясь, куда поставить ногу: один хрустнувший под ногой камешек – и антилопы пустились бы наутек. Словно предчувствуя скорый конец охоты, волк крался следом совершенно беззвучно.

Минут через десять Бун рискнул выглянуть из овражка снова. Антилопы оказались даже ближе, чем он предполагал. Осталось лишь поднять ружье, прицелиться и нажать курок. Подстреленная антилопа взвилась в воздух и тяжело рухнула наземь, а остальные сорвались с места и унеслись прочь паническим галопом, в первый раз притормозив и оглянувшись лишь через триста-четыреста ярдов. Но как только Бун вылез из овражка наверх, антилопы пустились вскачь с новой силой.

Волк, не вмешиваясь, уселся в сторонке. А когда Бун взвалил добычу на плечо и двинулся назад к бивуаку, волк побежал рядом, всем своим видом выражая удовлетворение: потрудились, мол, на славу.

У костра Бун старательно освежевал антилопу. Сняв шкуру, расстелил ее и расправил, чтобы рассортировать на ней мясо. Выпотрошив добычу, отложил печень, а прочие внутренности отволок прочь, к останкам бизона. Волк не заставил себя просить и принялся пожирать, что предложено. Печень Бун разрезал на ломтики и, как уже повелось, нанизав на палочки, стал жарить над углями. Потом разделал тушу, оставил себе филейную часть и один из окороков, а остальное выбросил подальше. Волк тут же забыл про внутренности и принялся за более приятную пищу.

Бун, со своей стороны, от души угостился свежатинкой, а затем, не откладывая, стал готовить запас на следующие дни. Готовил и сознавал, что так продолжаться не может. Долго ли продержишься на том, что удалось подстрелить? Да и такая жизнь была ограничена четырьмя патронами, что остались в обойме. Прежде чем будет израсходован последний патрон, необходимо найти другой способ, чтобы кормиться. Нужна древесина для лука, нужны жилы деля тетивы, прямые сучки для стрел, камни для наконечников и еще камни, чтобы вытесать нож, потому что дешевая игрушка под названием «нож» при тех нагрузках, какие ей выпали, вскоре сломается.

О том, как изготовить лук, он не знал практически ничего. Но, по крайней мере, ему был известен принцип, и как-нибудь он справится. Даже если первый лук получится плохоньким, все равно это будет оружие, которое, пусть с грехом пополам, продержится до тех пор, пока он методом проб и ошибок не наловчится делать настоящие луки.

Завтра, решил он, завтра и не позже, надо выйти на поиски нужной древесины и подходящих камней. Можжевеловую рощу, снабжавшую его дровами для костра, после непродолжительного раздумья он отверг в принципе. Можжевельник – дерево, мягко говоря, никудышное, и вряд ли во всей роще сыщется хоть одно растение, пригодное по прочности для лука.

Откуда ни возьмись возле выброшенного Буном мяса объявились еще два волка. Он всматривался во все глаза, пытаясь опознать среди них знакомого, и потерпел фиаско: все три выглядели одинаковыми. К закату от мяса, предложенного волкам, не осталось и воспоминания, и они как сквозь землю провалились – все трое.

Однако вечером, после наступления темноты, его знакомец явился снова и уселся по ту сторону костра.

И Бун объявил:

– Завтра я собираюсь в поход за древесиной и камнями. Буду рад, если ты присоединишься ко мне. Учти, поход обещает быть трудным. Взять с собой воду я не смогу, не в чем. Хотя мяса возьму достаточно и обязуюсь поделиться с тобой…

«Смех, да и только, – подумал он. – Зверь же ни черта не понял из того, что я сказал…» И тем не менее разговаривать с волком казалось безопаснее, чем молчать. И вообще приятно, что есть к кому обратиться, лучше к зверю, чем в пустоту. Волк – существо тоже живое, и места у огня хватит на двоих.

Когда Бун очнулся среди ночи, волк по-прежнему сидел рядом и следил пристально и приветливо, как человек подкладывает дров в костер. Потом он опять заснул, а волк сторожил его.

Утром Бун нацарапал новую записку, на сей раз более длинную:

«Ушел в поход, который может продлиться несколько дней. Но я обязательно вернусь. Пожалуйста, дождитесь меня. Со мной может быть волк. Если он явится сюда, не причиняйте ему зло. Он мой друг.»

Бун прижал записку камнем и отправился в путь вместе с волком. Они шли на запад, к дальнему холму, на котором Бун приметил неровные пятна – предположительно древесные заросли. Если идти ходко, до холма казалось не более дня пути.

Однако на деле выяснилось, что гораздо больше. Перед вечером Бун понял, что засветло до цели не добраться. Он устал, очень хотелось пить. По дороге им не попалось ни одного источника. Он утешал себя тем, что вода, наверное, найдется на холме – а уж до утра он худо-бедно перебьется. Спустившись в очередное сухое русло, он прошел по оврагу до крутого поворота, где высокие откосы образовали как бы естественную нишу, и, подобрав опавшие с тополей ветки, разложил костер.

Выбрав три куска мяса, он кинул их волку, который немедля все проглотил, и сам поужинал, расположившись у костра. Мясо было нежным, не чета бизоньему, и жевалось без труда. Волк откровенно ждал добавки. Бун кинул еще кусок.

– Больше не проси, – сказал он. – Надо делиться поровну. Ты и так получил большую порцию.

Усталость взяла свое: он заснул сразу после наступления темноты. Волк вытянулся по другую сторону костра. Проснулся Бун лишь перед самым рассветом. Костер погас, но он не потрудился разжигать огонь сызнова. Покормил волка, поел сам. Солнце еще не взошло, а они уже тронулись дальше. Намеченного холма удалось достичь еще до полудня, и они начали подъем. Холм оказался много выше того, близ которого приземлился времялет Инид. Подъем был долгим и утомительным.

Где-то на середине склона волк нашел воду и воротился к Бунт с влажной мордой, с нее даже капало.

– Вода? – спросил Бун. – Покажи, где! – Волк замер в недоумении. – Вода! – повторил Бун и, высунув язык, попробовал показать, что лакает.

Тогда волк потрусил направо, время от времени останавливаясь и оглядываясь на человека. «Неужели, спрашивал себя Бун, – волк мог сообразить, чего я хочу? Безумие надеяться, что да, и все же: я поделился с ним мясом – так, может, ему захотелось поделиться водой?..»

Жажда терзала Буна долгие часы, он заставлял себя не думать о ней, но теперь, когда вода была заведомо где-то близко, желание пить стало невыносимым. Рот и горло пересохли до одеревенения, глотательные движения причиняли боль.

Впереди склон выгнулся огромным каменным выступом. Бун торопился изо всех сил, но подъем был крутым, а высушенная солнцем трава – предательски скользкой. Он опустился на четвереньки, впиваясь в грунт ногтями, едва не рыдая от нестерпимой жажды.

А холм, как он отметил, был известняковым, а не песчаным. Наверное, известняк лежит поверх пласта песчаника, простирающегося на многие мили вплоть до того стартового холма. Для изготовления инструмента известняк тоже не годится, но могут встретиться сланцевые и даже кварцевые прослойки.

Над ним нависала почти отвесная скала, за которую кое-где цеплялись чахлые низкорослые кедры. Он карабкался по крутому желобу, ведущему к самому скальному подножию. Из-под ног срывались, катились вниз шалые камушки. Волк куда-то запропастился, зато явственно чудился плеск бегущей воды.

Он сорвался, покатился кубарем, оступился снова и вдруг застопорился. Что-то схватило его за правую ногу, ее пронизала жгучая боль, такая острая, что Бун задохнулся и покрылся по?том. Боль пронзила все тело, он содрогнулся от подступающей рвоты, но горло было слишком сухим, и рвота не состоялась.