Она была явно разочарована, огорчена и морально разбита. Он поставил чашку на кофейный столик, встал и пересел к ней.

– Нет, вы не правы, это была не пустая трата времени, – не согласился он. – Вы подтвердили наличие связи между Доминицианом и Панаколисом. Теперь мы знаем, что они все еще используют этот дом в качестве базы для съемок.

– Но мы же не получили никаких явных улик... Мы не знаем, где и как они снимают эти фильмы для педофилов, кто их делает. Я потратила целую неделю, чтобы хоть что-то разузнать, но так ничего и не узнала!

– Я потратил месяцы... это дело расследуется уже два года, и был уже на грани отчаяния... Но ведь так нельзя, здесь чувства не должны играть главную роль. За полтора часа дела расследуются только в кино.

– Я тоже так считаю. – Ее голос выдавал обратное мнение.

– Я же не жалуюсь.

– Но у вас есть полное право на это...

– Нет, нету. Работа в полиции – это большой, часто медленный, кропотливый труд, в процессе которого постоянно приходится решать всевозможные проблемы, анализировать улики, отбирать из них наиболее достоверные, пока не наткнешься на что-нибудь стоящее. Мы имеем дело с очень хорошо организованной и опасной бандой. Мы уверены, что, где и как снимаются эти фильмы, знают только те, кто принимает в них участие, но мы не имеем ни малейшего представления, где эти люди находятся. Тела располагаются зачастую на расстоянии двухсот миль друг от друга. Это значит, что члены банды разбросаны по всей стране и, когда складывается подходящая ситуация, они выбирают жертву и действуют. В их деятельности случаются и короткие интервалы, но чаще всего между каждым из таких случаев проходит много времени. После очередного убийства дети и родители становятся более осторожными. Тот звонок, о котором вы упоминали, наверное, имел какое-то отношение к деятельности банды... а может, и нет, не знаю. Наблюдение за Панаколисом продолжается, но он не совершил пока ничего подозрительного или незаконного, он никуда не ездит и ни с кем не вступает в контакт. У нас фотографии, позднее вы сможете их увидеть. На них могут оказаться еще какие-нибудь знакомые вам лица.

– Я в этом очень сомневаюсь.– Ее не обрадовала такая перспектива.

– Почему для вас было так важно найти эти неопровержимые доказательства?

– Но ведь в этом-то и было все дело, не так ли? Ведь вы прекрасно знаете, что я даже думать спокойно не могу о сексуально замученных детях. – Она встала. – Еще кофе?

Он знал, что задел ее за живое, поэтому добавил:

– У меня есть другая идея. Намного лучше. Вам надо немного поднять настроение. Почему бы мне не пригласить вас пообедать?

– О нет, спасибо. – Эти слова были сказаны таким же безнадежным тоном, как и то, что вся эта затея оказалась бесполезным и ненужным делом.

– Не надо рассматривать эту временную неудачу как крушение всех надежд. Просто не повезло, вот и все, поэтому надо переходить к следующему этапу.

– Но я так надеялась, что у меня хоть что-нибудь получится, – с таким отчаянием сказала она, что ему вдруг искренне захотелось ее обнять и прижать к себе, успокоить и утешить... Он знал, что это невозможно...

– Вы зря заточили себя в этот замок отчаяния и безысходности. Вам сейчас надо отогреться, хорошо поесть и повеселиться, не говоря уже о нескольких бокалах хорошего вина.

– Я же сказала нет! Спасибо! – «Спасибо» было сказано так, как будто это была подачка.

Ее категоричный отказ только подлил масла в тлеющий огонь его собственного раздражения и досады.

– Черт, вы ведете себя слишком круто. Что же мне остается делать? Становиться вашим клиентом? Да вы вообще способны хоть на какое-то чувство?

Он увидел, как в ее глазах вспыхнули молнии, губы сжались в узкую линию и рука резко метнулась к его щеке. Но пощечины не прозвучало, потому что он успел перехватить руку и сжать с такой силой, что Нелл заскрипела зубами, чтобы не закричать от боли. Но это не помешало ей попробовать повторить попытку другой рукой, что также не увенчалось успехом. Они стояли и смотрели друг на друга так, что от скрестившихся взглядов летели во все стороны искры, как от закаленной стали, и резко поднималась температура сердца и души. Она была у него в руках, безнадежно отчаявшаяся, слабая, но яростно-непослушная и безжалостная, как медуза Горгона, готовая убить своим взглядом, если бы это было возможно.

– Вы все еще будете продолжать строить из себя обиженную? И говорить мне, что не можете смириться с неудачей? Я, честно говоря, думал, что у вас более сильный характер. Я уже говорил вам, что это настоящая, реальная, невыдуманная жизнь, а не крутой детективный фильм для красивой актрисы. Да, это настоящая жизнь, и случается, что ее нельзя контролировать. А вам, видите ли, надо контролировать все, не так ли?

Она все еще пыталась освободиться, дергаясь из стороны в сторону, с побелевшим от ярости лицом и стиснутыми зубами. Но все было бесполезно. Его руки оказались необычайно сильными, и он сжал их вокруг ее кистей, как наручники.

– Вы же не робот! Если бы вы были роботом, то ничего бы не чувствовали и не переживали из-за подобной неудачи. Почему вы не можете себе позволить хоть на минутку расслабиться?

Она прошипела сквозь стиснутые зубы:

– Я сама предложила помощь, но больше я вам ничего не должна! Единственное, что я чувствую, так это сожаление по поводу того, что у меня не получилось все так, как было задумано.

– Разве я говорил вам, что вы сделали что-то плохо? Вы хотите достичь слишком многого за столь короткий срок!

Нелл вновь сделала попытку освободить руки и снова неудачно. Марк увидел, что у нее в глазах скользнула паника страха, и понял, что она теряет над собой контроль. Он же, наоборот, был предельно собран...

– Обратитесь к своему разуму, к образованию и интеллигентности, – резко бросил он, – к вашему хваленому благоразумию и здравому смыслу. Разве вы способны на то, чтобы рассказать абсолютно безразличному и незнакомому вам человеку о преступлении, причастность к которому могла бы упрятать вас за решетку на долгие годы? Мы имеем дело с очень страшными и опасными людьми с извращенными садистскими наклонностями, вымещающими свою злобу на детях, насилуя их, убивая и вешая!.. Вы порезвились с ними на съемочной площадке и думали, что они сразу поведают вам все свои секреты, не так ли? Откуда такая уверенность в собственной исключительности?

Нелл собралась с силами и, резко рванувшись, наконец высвободила одну руку. Стараясь сохранить спокойное выражение лица, но абсолютно не контролируя свой голос, она с яростью произнесла:

– Потому что я знаю практически все об изнасиловании детей, вот почему! Я знаю, что с ними делают, потому что то же самое делали со мной, и не раз! И это делал мой собственный отец! Вот почему! – Произнеся эти слова, она сразу же пожалела о них, потому что почувствовала себя униженной. В комнате повисло долгое, мучительное молчание. Осмелившись через какое-то мгновение поднять глаза, она увидела на лице Марка именно то выражение, которого боялась больше всего. Губы ее невольно задрожали, нервы не выдержали, и из метавших еще несколько секунд назад громы и молнии глаз водопадом хлынули слезы отчаяния, боли и унижения. Он отпустил ее кисть, и Нелл, спрятав лицо в ладонях, зарыдала еще сильней. Подойдя к ней вплотную, он осторожно и бережно, как будто перед ним была хрупкая и необычайно дорогая хрустальная ваза, обнял ее и прижал к себе.

– Бедная моя, любимая, – прошептал он. – Почему же вы раньше мне об этом не сказали? – Он хотел успокоить ее нежностью и лаской, чтобы не доводить дело до очередного самоунижения.

– Об этом не знает никто, – сквозь рыдания произнесла она. – О таких вещах обычно не говорят...

Стивенс заботливо усадил ее на софу, но теперь она уже сидела у него на коленях. Достав платок, он осторожно вложил его между ее ладоней и дал Нелл выплакаться до конца. Последняя неделя, видимо, была для нее очень тяжелой, потому что она вынуждена была добывать информацию, которую всю свою сознательную жизнь старалась забыть. Она пыталась найти ответы на многие вопросы, мучившие ее с детства, и, помимо этого, очень хотела помочь следствию. Как она считала, теперь дело провалилось вместе с ее неудачей. И в результате все вылилось в ненависть к самой себе.