Гроссмейстер посмотрел в окно. Снова полез за пазуху и на этот раз достал амулет на толстой золотой цепи. Амулет засветился от его прикосновения. Некоторое время Гроссмейстер смотрел на него, потом перевел взгляд на меня, словно сомневаясь, стоит ли пробовать. Я была ши-видящей и Нулем, неподвластным магии Фейри. Сработает ли амулет против меня?

Ожидай чего угодно, напомнила я себе. Предположений строить нельзя.

— Я оставлю тебе девочку. Сегодня. Она — мой подарок тебе. Я могу сделать много, много подарков. Но следующая плата, которую я потребую, будет… как вы говорите… невосполнимой. — Он постучал по стеклу и кивнул.

Принцы исчезли.

Дэни упала в лужу.

Гроссмейстер пропал.

— Они заставили меня выбросить меч, Мак, — сказала Дэни, стуча зубами.

Я осторожно стирала кровь с ее щек.

— Я знаю, милая. Ты мне говорила. — Семь раз за последние три минуты. Это было все, что она сказала с тех пор, как я помогла ей выбраться из лужи, нашла металлический чайник, откупорила две бутылки воды, нагрела воду на огне, который Гроссмейстер оставил гореть, и начала ее умывать.

— Не знаю, как ты выжила, — сказала Дэни и заплакала.

Я вытирала ее щеки, расчесывала пальцами волосы, гладила и похлопывала по спине, как делали мама и Алина всякий раз, когда я плакала.

Плакала она ужасно. Так, словно прорвалась наконец давно сдерживаемая гроза. Подозреваю, что Дэни плакала о вещах, о которых я ничего не знала и могла никогда не узнать. Дэни была очень скрытной. Она плакала так, словно ее сердце разрывалось. Казалось, она может выплакать собственную душу, и я обнимала ее, думая о том, насколько же странная штука жизнь. В Ашфорде я считала, что живу на полную катушку.

Я понятия не имела о том, что такое жизнь и любовь.

Жизнь не кипит на солнышке в красивых местах. Жизнь пускает самые сильные корни там, где дождь льется на огромную кучу дерьма для удобрения. Да, иногда любовь растет и в мире, но закаляется она только в битвах. Папа когда-то рассказал мне — когда я обмолвилась о том, какие у него с мамой прекрасные отношения, — что мне стоило бы посмотреть на первые пять лет их совместной жизни. Они дрались, как непослушные дети, врезались друг в друга, словно гигантские камни. И вышло так, что они прогнули друг друга именно таким образом, что смогли идеально совпасть, стать единой стеной, все их острые углы и вмятины сошлись, ее силы заполнили трещины в его броне, а ее слабость оказалась прикрыта его силой.

Я начала рассказывать Дэни о своих родителях. О том, как это было — расти в счастливом доме на Глубоком Юге. О жарких днях, которые пахли магнолией, о медленно крутящихся вентиляторах и вечеринках у бассейна. Девочка застыла в моих объятиях. Через некоторое время она перестала плакать и прислонилась к спинке кушетки, глядя на меня, как бродячая кошка, подобравшаяся к окну ресторана.

Когда Дэни умчалась в аббатство, я осторожно засунула альбом, брошенный Гроссмейстером на кушетку, в свой рюкзак. Я не открыла его, потому что знала: на изучение этих фотографий мне понадобится время, а такой роскоши я себе позволить не могла.

И я зашагала в серый промозглый день в сторону «Книг и сувениров Бэрронса».

По пути я прошлась мимо Честерса в надежде на то, что Серая Женщина окажется поблизости. Я собиралась провести много времени, шатаясь по улицам возле клуба Риодана. «Внутри его клуба» означало — под его защитой, а вот окружающая территория была свободна для маневра.

Я шла тихо, напрягшись для битвы, готовясь ударить тварь ладонями — заморозить ее, проткнуть и исполнить победный танец на поганой туше. Но единственными Невидимыми, которые попались мне по дороге к книжному магазину, были Носороги. Шесть штук. И то, что они делали, ошеломило меня настолько, что я перестала шагать по брусчатке с копьем в ножнах, засунув руки в карманы, и вытаращилась на них, пока они таращились на меня. Думаю, у всех нас на лицах проступили большие буквы « КАКОГО ХРЕНА?». Сложно судить по их рылам и маленьким глазкам, но у меня выражение было именно такое.

Носороги натягивали провода между фонарями и устанавливали столбы вдоль тротуаров. Убирали мусор. Заменяли лампы. У них были метлы и отбойные молотки, инструменты для работы с проводкой, тачки и бетон.

Я должна была их убить. Это то, что я делала, то, для чего я была рождена.

Но они приводили Дублин в порядок.

Я хотела, чтобы в Дублине снова был порядок. Значит ли это, что скоро они включат и электричество?

— Собираетесь выгнать Теней?

Я покачала головой от нереальности происходящего: я разговаривала с Носорогом. Мне следовало бы подумать о том, может ли день быть еще более странным, но мои дни становятся все более невероятными.

— Свиньи, — хрюкнул один из них, а остальные согласно зафыркали. — Жрут все. Ничего нам не оставляют.

— Понятно. — Я решила, что позволю им окончить уборку квартала и убью на обратном пути.

Снова сунув руки в карманы, я зашагала дальше.

— Эй, красотка, хочешь жить вечно? — прохрюкал один из Носорогов мне вслед. Все они зафыркали и захрюкали, словно это была какая-то шутка. Похоже, поедание их мяса в обмен на секс действительнодает не бессмертие, а новую, неслыханную феерическую заразу. — Могу дать пососать, девочка.

Бэ.

— Ни за что, — холодно отозвалась я.

Им следовало меня отпустить. Я бы их не тронула. Но у Носорогов явные проблемы с мозгами. Я услышала, как толстые ноги топают за мной по мостовой. Их приманка не сработала, и они решили сменить тактику в пользу грубой силы. Но для этого они выбрали не ту женщину. Я ненавижу Невидимых.

— Дважды подумайте, — предупредила я.

Но, подозреваю, даже первая попытка подумать далась им нелегко.

Через несколько мгновений шесть Носорогов были мертвы, а я шагала к «КСБ», злясь на то, что пришлось убить их раньше, чем они закончили чинить фонари.

Последний раз я видела книжный магазин поздним вечером в тот адский Хэллоуин, который горел в памяти, как вторая худшая ночь в моей жизни. Тогда все фонари были разбиты. Я не знала, чего ожидать, сворачивая на улицу, которую раньше считала «дорогой домой».

Я остановилась и слабо улыбнулась. Ну конечно же.

Все дома на этой улице были сильно повреждены, и только магазин «КСБ» остался нетронутым. Элегантный фасад старомодного кирпичного здания был восстановлен, магазин выглядел безукоризненно. Прожекторы на фронтоне, сзади и по бокам дома, которые я в прошлый раз видела разбитыми, были заменены. Яркая вывеска «Книги и сувениры Бэрронса», как и прежде, висела перпендикулярно зданию на замысловатом латунном карнизе и слегка поскрипывала на ветру. Табличка за старомодными окнами в зеленых рамах мягко светилась неоном: «Закрыто». Янтарные факелы в медных держателях освещали глубокий свод известнякового портика над главным входом. Между колоннами поблескивали на свету резные вишневые двери со стеклянными вставками.

Наверное, магазин много значил для Бэрронса, раз уж он пошел на такие затраты. Или это просто сентиментальность? А может, его собственность, его заявление миру, что никто и ничто не сможет отнять у него то, что принадлежит ему?

Я вошла под арку и коснулась двери. Не заперто. Я открыла ее.

Никогда не устану описывать впечатление, которое производит магазин. Стоит справиться с ощущением искаженного пространства — словно открываешь старую телефонную будку, а внутри оказывается Библиотека Конгресса, — и понимаешь, что никогда еще богатство и комфорт не сочетались так удачно.

Главный зал примерно двадцать пять метров в длину, двадцать в ширину, а украшенный фреской потолок находится на высоте пятого этажа. На втором, третьем, четвертом и пятом этажах все стены увешаны книжными полками. За элегантными перилами видны небольшие проходы, а лестницы, скользящие по рельсам, позволяют добраться до каждой секции.