Эта теория магии и религии явилась исходным пунктом множества современных исследований этих двух тем-близнецов. Проф). Пронес в Германии, д-р Маретт в Англии и г-н Убер и г-н Мосс во Франции независимо друг от друга сформулировали определенные положения, отчасти идущие вразрез со взглядами Фрэзера, отчасти развивающиеся в одном ключе с направлением его научных изысканий. Эти авторы указывают на то, что, несмотря на все свое сходство, наука и магия все же радикально отличаются друг от друга. Наука рождается из опыта, а магия создается традицией. Наука руководствуется разумом и корректируется наблюдением, магия же, не воспринимая ни того, ни другого, существует в атмосфере мистицизма. Наука открыта для всех, она — общее благо всего общества, магия же оккультна, ей обучают посредством таинственных инициации, она передается по наследственной линии или же, по крайней мере, очень избирательно. В то время как наука основана на концепции естественных сил, магия зарождается из идеи некой мистической безличной силы, в которую верит большинство примитивных народов. Представление об этой силе, называемой v меланезийцев мана, у некоторых австралийских племен арангквилтха, у различных групп американских индейцев маниту, варан, аренда и безымянной у других народов, тем не менее является почти универсальной идеей, встречающейся везде, где процветает магия. Согласно только что упомянутым авторам, для большинства примитивных народов и в целом для низших стадий дикости характерна вера в сверхъестественную безличную силу, движущую всеми теми силами, которые имеют какое-либо значение для дикаря, и являющуюся причиной всех действительно важных событий в сфере сакрального. Таким образом, мана, а не анимизм определяет «минимум религии». Это «до-анимистическая религия», и мана ее сущность как сущность магии, которая поэтому радикально отличается от науки.
Однако остается вопрос, что же такое мана, эта безличная сила магии, которая предположительно господствует во всех формах ранних верований? Является ли она фундаментальным представлением, категорией, обусловленной природой примитивного разума, или же ее можно объяснить еще более простыми и более фундаментальными элементами человеческой психологии и той действительности, в которой существует примитивный человек? Наиболее оригинальный и важный вклад в изучение этих проблем сделал проф. Дюркгейм, и это касается еще одной темы, открытой Джеймсом Фрэзером, — тотемизма и социальных аспектов религии.
Согласно классическому определению Фрэзера, тотемизм означает «предполагаемую близкую связь между группой кровных родственников, с одной стороны, и каким-то видом природных или искусственных объектов, с другой стороны, каковые объекты называются тотемами данной группы людей». Таким образом, тотемизм имеет два аспекта: это способ социального группирования и религиозная система верований и обычаев. Как религия он выражает интересы примитивного человека в его среде обитания, желание заявить о своем родстве с наиболее важными объектами и стремление иметь власть над ними: прежде всего это виды животных или растений, реже — полезные неодушевленные предметы и совсем редко — вещи, созданные руками человека. Как правило, животные и растения, могущие служить основным предметом питания или, по крайней мере, животные, мясо которых употребляется в пищу, животные, которые как-то иначе используются в хозяйстве или просто содержаться для удовольствия, пользуются особой формой «тотемического почитания» и являются табу для членов клана, ассоциирующих себя с этими видами и нередко практикующих обряды и ритуалы, направленные на приумножение этих видов. Социальный аспект тотемизма состоит в подразделении племени на меньшие группы, называемые в антропологии кланами, генсами, сибами или фратриями.
Следовательно, в тотемизме мы видим не результат размышлений раннего человека о таинственных явлениях, а сочетание сугубо утилитарного беспокойства по поводу самых необходимых объектов своего окружения и некоторой одержимости теми из них, что поражают его воображение и привлекают его внимание, вроде красивых птиц, рептилий и представляющих опасность животных. С нашим знанием того, что можно назвать тотемической установкой, примитивная религия представляется нам как стоящая куда ближе к действительности и непосредственным практическим жизненным интересам дикаря, чем предполагает ее «анимистический» аспект, выделяемый Тайлором и другими ранними антропологами.
Своей, казалось бы, странной связью со сложной формой социальной организации, — я имею в виду систему кланов — тотемизм преподал антропологии еще один урок: он раскрыл значение социального аспекта во всех ранних формах культа. Дикарь зависит от группы, с которой находится в непосредственном контакте, как в силу практического сотрудничества, так и благодаря общности склада ума и вообще душевного склада, менталитета, причем зависит значительно сильнее, чем человек цивилизованный. Так как ранний культ и ритуал — что можно видеть в тотемизме, магии и многих других обычаях — близко связаны и с практическими заботами, и с духовными запросами, то между социальной организацией и религиозной верой должна существовать столь же близкая связь. Это понимал еще пионер религиозной антропологии Робертсон-Смит, полагавший, что примитивная религия «по своей сущности была скорее делом общины, чем индивидов»; этот принцип и стал лейтмотивом современных исследований. Согласно Дюркгейму, который наиболее убедительно выразил эту точку зрения, «религиозное» тождественно «социальному». Ибо «в целом… общество имеет все необходимое, для того чтобы вызвать в наших умах одной лишь своей властью, которую оно имеет над нами, чувство Божественного; ибо для его членов оно является тем, чем Бог является для его почитателей»[8]. Проф. Дюркгейм приходит к этому заключению, изучая тотемизм, который, по его мнению, является самой примитивной формой религии. По его мысли, «тотемический принцип», который тождественен мане или «Богу клана… не может быть не чем иным, как самим кланом»[9].
Позднее мы критически рассмотрим эти несколько странные и туманные заключения и увидим зерно истины, которое они, несомненно, содержат, и то, каким плодотворным оно может быть. В действительности оно уже дало всходы, оказав свое влияние на некоторые самые важные работы, написанные на стыке классического гуманитарного знания и антропологии; достаточно вспомнить работы мисс Джейн Харрисон и Корнфорда.
Третьей большой темой, привнесенной в науку о религии сэром Джеймсом Фрэзером, является тема культов размножения и плодородия. В «Золотой ветви», начиная со страшного и таинственного ритуала в честь лесных богов у неми, перед нами раскрывается поразительное разнообразие магических и религиозных культов, придуманных человеком для того, чтобы контролировать и активизировать влияния неба и земли, солнца и дождя, способствующие плодородию; такое впечатление, что ранняя религия преисполнена неукротимыми силами жизни, в ее юной красоте и первозданности, безудержности и такой неистовой мощи, что это иной раз приводит к актам самоубийственного жертвоприношения. Изучение «Золотой ветви» показывает нам, что для примитивного человека смерть означает главным образом шаг к воскресению, разложение — стадию возрождения, осеняя зрелость и зимнее увядание — прелюдию к весеннему пробуждению. Под впечатлением фрэзеровской «Золотой ветви» ряд авторов зачастую с еще большей точностью и более полным анализом, чем у самого Фрэзера, разработали то, что я бы назвал виталистическим взглядом на религию. Так, г-н Кроули в работе «Древо жизни», г-н ван Геннеп в «Обрядах перехода» и мисс Джейн Харрисон в нескольких своих работах приводят аргументы в пользу того, что вера и культ порождены кризисами жизненного цикла, «религия главным образом сосредоточена вокруг основных событий жизни, рождения, вступления в пору юности, бракосочетания, смерти»[10]. Обострение инстинктивных стремлений, сильные эмоциональные переживания приводят тем или иным образом к культу и вере. «Как искусство, так и религия зарождаются от неудовлетворенного желания»[11]. Насколько истинны эти, не вполне однозначные утверждения и насколько грешат преувеличением, мы сможем оценить позднее.
