В связи с этим необходимо сказать несколько слов о социологическом контексте магии и мифов. Некоторые виды магии не локализованы. Сюда относятся колдовство, любовная магия, магия красоты и магия кула[153*]. В этих видах магии филиация[154*] тоже важна, хотя речь идет не о родственной филиации. Другие виды магии связаны с определенной местностью, с местными ремеслами общины, с привилегиями и исключительными правами, принадлежащими вождю и его главной деревне. Сюда относится всякая земледельческая магия, которая должна иметь своим источником ту почву, на которой она только и может быть действенной. Сюда же относится магия охоты на акул и магия других видов рыбной ловли, имеющих местный характер. Сюда также относятся некоторые формы магии построения каноэ, магия красных раковин, используемых для украшений, и, больше всего, вайгиги, верховная магия дождя и солнца, являющаяся исключительной привилегией верховных вождей Омараканы.

В такого рода локализованной магии эзотерическая сила слов так же тесно связана с определенным местом, как и люди, населяющие соответствующую деревню и пользующиеся этой магией. Таким образом, магия не только локализована, но и является исключительной наследственной собственностью группы лиц, связанных матрилинейным родством. В таких случаях миф о магии должен рассматриваться — наравне с мифом о происхождении местной общины — как мощная социологическая сила, объединяющая группу, придающая ей чувство общности и солидарности и утверждающая единые культурные ценности.

Еще один элемент концовки изложенного выше рассказа, представленный также в большинстве других мифов о магии, — перечисление знамений и чудес. Можно сказать, что подобно тому, как локальный миф обосновывает права группы посредством прецедента, миф о магии подтверждает их посредством чуда. Магия основывается на вере в особую силу, изначально принадлежавшую человеку и наследуемую по традиции[155]. Действенность этой силы подтверждается мифом, но она должна подтверждаться и тем единственным аргументом, который человек принимает в качестве окончательного доказательства, а именно практическими результатами. «По плодам их узнаете их»[156*]. Человек примитивной культуры ничуть не менее страстно, чем современный человек науки, стремится подтвердить свои убеждения эмпирическим фактом. Эмпиризм веры, — как у дикаря, так и у цивилизованного человека, — сводится к поискам чудес. Живая вера всегда будет порождать идею чуда. Нет ни одной цивилизованной религии без своих святых и демонов, без своих прозрении и знамений, без духа Господня, нисходящего на верующих. Нет ни одного новомодного религиозного течения, ни одной новой религии, будьте спиритизм, теософия или Христианская Наука[157*], которые не пытались бы доказать свою правомерность неопровержимыми фактами сверхъестественных манифестаций. У дикаря также есть свое чудотворство, и на Тробрианах, где всем сверхъестественным заправляет магия, это чудотворство магии. Каждому виду магии сопутствуют непрерывные потоки чудес, которые то сливаются в целую реку неоспоримых сверхъестественных доказательств, то растекаются тоненькими ручейками мелких знамении, но никогда не иссякают.

Так, любовной магии сопутствует свой поток, который, начинается с перечисления ее текущих ординарных успехов, затем вбирает в себя замечательные рассказы о совершенно безобразных мужчинах, возбуждавших страсть у знаменитых красавиц, и доходит до кульминации, иллюстрируя чудотворную мощь магических чар каким-нибудь недавним печально известным примером инцеста. Это преступление обычно связывается с роковой случайностью, подобной той, что соединила мифических любовников, брата и сестру из Кумилабваги. Таким образом, миф закладывает фундамент всех сегодняшних чудес; он остается их моделью и каноном. Я мог бы привести и другие рассказы, в которых раскрывается аналогичная связь между первоначальным мифическим чудом и его повторением в сегодняшних чудесах живой веры. Читатели моей книги «Аргонавты Тихоокеанского Запада» должны помнить, как мифология церемониального обмена накладывает свой отпечаток на современные обычаи и практики. В магии дождя и солнца, в земледельческой и рыболовной магии выражена мощная тенденция рассматривать экстраординарные чудесные свидетельства магических чар как повторение первоначальных мифических чудес.

И последнее. В большинстве мифов, ближе к концу, излагаются ритуальные предписания, табу и нормы поведения. Если миф о том или ином виде магии рассказывается ее «владельцем», то этот последний, естественно, будет утверждать, что его собственные функции обусловлены всем рассказанным. Он верит в свое тождество с первоначальным обладателем магии. В мифе о любви, как мы видели, место, где произошла исходная трагедия, — эти грот, пляж и источники — становится святыней, наделенной магической силой. Для местных жителей, которые больше не обладают монополией на эту магию, огромное значение имеют определенные их прерогативы, по-прежнему связанные с данным местом. Внимание этих людей, естественно, больше всего занято той частью ритуала, которая остается принадлежностью этого места. События мифа, связанного с магией дождя и благоприятной погоды, которая является одним из краеугольных камней власти вождя Омараканы, ассоциируются с несколькими примечательными местами окрестного ландшафта. Эти же места служат средоточием соответствующих ритуалов и в настоящее время.

Считается, что всякая сексуальная привлекательность, всякая соблазнительность имеет своим источником любовную магию.

Магические обряды, требующиеся для успешной охоты на акул и удачной ловли калала также связаны с особыми местами. Но и в тех преданиях, которые не приурочивают магию к местности, длинные инструкции по проведению ритуала либо вплетаются в изложение сюжета, либо вкладываются в уста одного из действующих лиц. Предписания, включенные в миф, по существу демонстрируют его прагматическую функцию, его тесную связь с ритуалом, с верой, с живой культурой. Авторы психоаналитических работ часто характеризуют миф как «вековечную мечту расы». Но это определение не годится даже в грубом приближении, ввиду только что установленного нами практического и прагматического характера мифа. Здесь я лишь между прочим касаюсь этой проблемы, ибо более полно она обсуждается в другом месте[158]. В этой работе я прослеживаю проявления матрилинейного комплекса только в рамках одной культуры, которую я изучал непосредственно в процессе тщательной полевой работы. Но полученные результаты могут иметь более широкое приложение. Ибо мифы о кровосмешении между братом и сестрой часто встречаются у матрилинейных народов, особенно у жителей тихоокеанского региона, а ненависть и соперничество между старшим братом и младшим или между племянником и дядей по матери — распространенный мотив мирового фольклора.

Миф как драматическое развитие догмы[159*]

В пригороде Инсбрука, на одной из боковых улиц можно набрести на недостроенную церковь; она стоит позади небольшой виллы. Порой можно также встретить людей, несущих или кирпич, или что-нибудь еще из строительных материалов; если, проявив задатки этнографа-любителя, вы остановитесь и расспросите их, то узнаете, что это не каменщики и не строители, а паломники — крестьяне и городские жители, зачастую из отдаленных мест, несущие с собой и материалы, и веру, и рвение, без которых невозможно возведение новой церкви. Эта церковь посвящена Св. Терезе и заложена на месте, сравнительно недавно обретшем славу чудотворного. Первым чудом было сенсационное и знаменательное событие; предание о нем, хотя и недавнее, уже отлилось в форму малого мифа. Женщина родила близнецов, верующие говорят, что они явились на свет уже мертвыми. Мать, набожная женщина, вознесла молитвы Св. Терезе и поклялась, что если дети вернутся к жизни, она будет до конца своих дней поклоняться святой в маленькой купальне на заднем дворе своего дома. Святая вняла ее клятвам и молитвам, близнецы ожили, росли и преуспевали; за большим чудом последовали малые чудеса. Церковь, которая чаще всего игнорирует, а временами даже встречает в штыки всякие спонтанные чудеса, это чудо признала[160]. Купальню преобразовали в маленькую часовню; ее чудодейственные свойства приобрели широкую известность, во время служб она переполнялась людьми, и в конце концов был организован сбор средств на строительство большой церкви.