— Меня продали в детстве, — проговорил он, останавливаясь возле скамейки, что возле балкона. — Хозяин учил меня драться и выставлял против зверей и против других людей. — Он провел по шраму. — Это я получил в бою.

— Мне жаль, — сказала я совершенно искренне, задумалась ненадолго. — Подожди-ка. Я не ослышалась, в мире Справедливости существует рабство?

— Только если человек потерял свою жизнь. Тот, кто его спас от смерти, становится хозяином. Я умирал, и отец отнес меня богатому торговцу, тот заплатил магу, и он излечил меня.

— Знаешь что, я дарую тебе свободу. Если останешься, будешь получать жалованье, если уйдешь… Мне хотелось бы, чтоб ты остался, но принуждать тебя не имею права.

Амиль опустился на колени и склонил голову:

— Отныне как свободный человек клянусь служить вам. Моя жизнь ваша.

Растрогавшись, я положила руку ему на голову — он замер и боялся даже дышать:

— Спасибо, я ценю твой выбор.

Почувствовав чужое внимание, я заметила, что дверь в мою спальню приоткрыта, и Арлито наблюдает за мной. Когда понял, что замечен, вышел и проговорил, нимало не смутившись:

— Оставил книги на кровати.

— Спасибо, Арлито. Вставай, Амиль. — Я забрала у него книгу, он поднялся, обеими руками держа подсвечник.

Один союзник у меня есть — Амиль искренен, теперь, когда могу распознавать чужие чувства, я уверена в нем. Арлито тоже был искренним, когда делился переживаниями детства, но не это было самоцелью: он рассчитывал вызвать сопереживание и показать, что он — друг. За девяносто лет человек обязан обучиться искусству манипуляций ближними.

Закрывая дверь, я села на кровать, открыла книгу и подумала, что эмпатия может принести не только страдания, если уметь ею пользоваться. Эмпат как никто другой чувствует фальшь.

Только я собралась углубиться в чтение, как в дверь постучали, и Лииса проговорила:

— Бэрри Вианта, княгиня Саяни приглашает вас отобедать с ней. Не желаете ли спуститься?

Живот заурчал. Я закрыла фолиант, села.

— Лииса, зайди ко мне.

Служанка замерла у входа, втянув голову в плечи, по старой памяти ожидая тумаков и издевательств.

— Волосы спутались, пока ехала. Расчеши их.

— Да, бэрри!

Девушка на цыпочках прошла к трюмо, взяла гребень, я уселась на низкий стул, чтобы видеть в зеркало себя и ее. Служанка вынула золоченые заколки с самоцветами, приподнимавшие волосы и убиравшие их назад, — солнечно-коричневые локоны рассыпались по плечам.

— Сделай, чтоб лежали волной, а не локонами.

— Да, бэрри.

Она работала аккуратно, отделяла локон от локона, и зубчики гребня массировали голову — я зажмурилась от удовольствия и готова была замурчать.

— Лииса, ты — свободный человек? — спросила я, не открывая глаз.

Девушка оцепенела, но взяла себя в руки, и гребень скользнул от темени к затылку:

— Нет, я принадлежу вам, меня вам подарил бэрр Ратон.

— Ты хотела бы получить свободу? — продолжила я.

Лииса не ответила, только шумно задышала.

— Скажи, чем отличается свободный человек от подневольного?

— Подневольный когда-то потерял свою жизнь, ее вернул хозяин, с того момента он… Принадлежит. Хозяин может подарить и продать его, наказать, выпороть, но не убить. Он не может жениться, выйти замуж, родить без разрешения хозяина. Не может уйти.

— Понятно. Лииса, я дарую тебе свободу, отныне ты будешь получать жалованье и распоряжаться своей жизнью, никто не посмеет обижать тебя.

Девушка протяжно всхлипнула и разревелась. Я открыла глаза и попыталась ее почувствовать: радость, благодарность, обида, недоумение, немного злости. По пути к двери я продолжила:

— После обеда подпишу, что нужно.

Лииса благодарила меня мысленно, но не могла выдавить из себя ни звука — рыдания душили ее.

Служанка настигла меня возле лестницы. Бросилась в ноги, обхватила платье, попыталась схватить руку и облобызать ее.

— Бэрри, спа… Спасибо, бэрри!

— Встань! — рявкнула я, и она сразу же подчинилась — краснолицая, растрепанная, но счастливая.

— Позвольте мне остаться и служить вам! — донеслось вослед, когда я спускалась по лестнице.

Я запрокинула голову и кивнула ей, свесившейся с перил:

— Конечно. Спасибо за доверие, Лииса!

Союзник номер два. Никто и никогда не был милосерден к этим людям, они готовы отдать жизнь за сострадание. Вот только одобрит ли будущий муж мои действия? По сути, я разбазариваю будущее совместное имущество. Если встанет в позу — отменю свадьбу. Завтрашний день расставит все точки над «и».

Выспаться не получилось — я опять проснулась на рассвете. В распахнутое окно тянулся шлейф из запахов примятой травы, жасмина, терпкого дыма. От ручья веяло сыростью, из кухни чуть заметно пахло сдобой с ванилью. Птичьи трели сплетались в радостный звон, от которого самой хотелось щебетать.

Чего я поднимаюсь в такую рань? То ли это тело восстанавливалось быстрее, чем предыдущее, и для сна мне теперь хватает пяти-шести часов, то ли одолело беспокойство. Сегодня я должна встретиться с будущим мужем и вероятным отцом моих детей. Смирись, Ольга, здесь женщина — всего лишь инкубатор. Ни в политику, ни даже в маги тебе нельзя.

Все говорят, что если откажусь от свадьбы, будет еще хуже, слишком многие хотят моей смерти, а так я под защитой. Скорее всего, Ратон не так ужасен, раз его любит милашка Лииса, но сама мысль о том, что не я выбрала мужчину, с которым буду делить постель, вызывала негодование.

Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, я приступила к изучению книги о том, как подобает жить. Написана она была очень давно, многие слова устарели, буквы выцвели, и о значении некоторых предложений приходилось догадываться. Первые двадцать страниц повествовали о том, как боги собрались за столом и решили, что миру — быть. Ни сколько их было, ни откуда они — ни слова.

Слепили тесто, раскатали огромный блин, обдали огнем, и получилась твердь, плавающая в тумане. Твердь накрыли колпаком-небом, где днем зажигали свечу-Солнце, а ночью — свечу-Луну. Оросили твердь потом, и получилась вода, море, и соленое. Морская вода — пот богов, это оригинально!

Затем из глины (где-то это я уже слышала, боги под копирку, что ли, миры ваяют?) налепили животных и вдохнули в них жизнь. А вот с человеком получилась незадача: он вел себя, как животное, тогда Спящий отдал половину своего сердца, головы и правую руку, а у него отросло все новое. Так появились первые богорожденные.

Дальше повествовалось о суперспособностях богорожденных, их союзах и интригах. Достигли они многого и возжелали богов низвергнуть. Тогда боги рассердились и покинули мир, отказались зажигать свечу-Солнце, и наступила долгая безлунная ночь. Богорожденные раскаялись и упали на колени, и они, и простые люди, произошедшие от них, взмолились о прощении. Отозвался только Спящий, он и ныне спит в горах. Отчего так получилось — ни слова.

Зато много написано о плохом Незваном, который хотел мир уничтожить, вступил в схватку со Спящим… Ага, вот оно! И потерпел поражение, но Спящего тяжело ранил, и теперь ему нужно много лет, чтоб восстановить силы. Незваный тоже пострадал — лишился магических сил, тела и превратился в бесплотный дух. Если Спящий умрет, мир погибнет.

Да уж, добрая сказочка! Как и большинство народов, местные делают богов антропоморфными, не чуждыми человеческим низостям…

Вспомнился явившийся мне Незваный — вполне антропоморфный тип, довольно неприятный. А не попытаться ли мне его вызвать? Пусть придет и расскажет, как мне теперь жить, зачем дал мне пластину и что значат слова Мэтиоса.

Закрыв глаза, я представила его лицо, волнистые волосы, залысины, светлые глаза чуть навыкат, алые губы. Мне даже показалось, что удалось к нему прикоснуться, достучаться, и он услышал меня. Сейчас запахнет жженой серой, и он возникнет посреди комнаты…

Ну же, Незваный, Вельзевул, Асмодей, Люцифер или как там тебя, яви мне свой темный лик!