Лииса придвинула табурет, на который я тут же села, и вдвоем с Тайей они принялись укладывать мои солнечно-каштановые локоны в свадебную прическу, скреплять ее золотыми и серебряными заколками. В течение получаса еще влажные волосы превратились в цветочную поляну. Закончив, служанки водрузили мне на голову фероньерку с фатой, я впилась взглядом в собственное отражение, силясь запомнить себя такой. Это ведь я! Не серая мышь, которой надо из шкуры вон лезть, чтобы стать хотя бы симпатичной, а я настоящая, природная!

Жаль, что нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть мгновение. Стоило закрыть глаза, и по ту сторону сомкнутых век сияли самоцветы, преломляющие солнечные лучи, на стенах танцевали разноцветные блики.

После церемонии мне надлежало переодеться в красное, а к вечеру сменить его пурпуром, давая понять, что я принимаю цвета мужа. Стараниями Саяни свадьба, которую я так боялась, начала превращаться в праздник.

Не сдержавшись, я повисла на ее шее и прошептала, еле сдерживая слезы счастья:

— Спасибо, Саяни! Это волшебно!

Княгиня остолбенела, коснулась моей спины и сказала с укором:

— Вианта, держи себя в руках!

Я отстранилась, кивнула. Да, аристократке не подобает так себя вести. Но как сдержать радость? Она будто солнце, восходящее над холмами, чуть поднимется — и брызнет лучами, одарит светом просыпающийся мир. Оля, попала ты в тело экзальтированной нимфоманки, причем «попала» — в обоих смыслах.

Еще раз глянув в зеркало, я увидела пластину Незваного и невольно накрыла ее рукой, покосилась на служанок, сняла артефакт и отдала Саяни:

— Пусть у тебя пока побудет, она не подходит к наряду. Заберу, когда переоденусь в красное.

Саяни кивнула и обратилась к Тайе:

— Ступай к Ратону, говори, что мы идем, пусть готовится.

Саяни играла роль матери и вела меня к жениху, который ждал в бальном зале. Из-за приоткрытой двери — огромной, с золоченой ручкой — доносился гомон гостей.

Чем ближе к двери, тем волнительней. Нет-нет-нет, это не со мной, я снова сплю и вижу себя другой. Платье с самоцветами, прическа в виде цветочной поляны, бриллианты — разве такое бывает? Разве могу я — быть самой прекрасной женщиной на земле?

Наверное, так же чувствовала себя Золушка на собственной свадьбе.

Переступив порог, я ощутила себя маленькой и беспомощной. Громыхая стульями, гости встали и смолкли, воцарилось гробовое молчание. Ратон, Леон, заменяющий его отца, Арлито и писец с родовой книгой повернулись к нам. На Ратоне был пурпурный кафтан с рукавами, разрезанными на локтях и свисающими до пола, пурпурная шляпа в виде лодки. Арлито облачился в черно-белый — цвет ордена.

Поравнявшись с Ратоном, я подняла голову, слегка улыбнулась. Мы остановились друг напротив друга, между нами встал Арлито, торжественно спросил у Ратона, хочет ли он взять меня в жены. Жених ответил не колеблясь, я обмерла, уставившись на мага, точнее, на его шевелящиеся губы. Сейчас он спросит, и нужно ответить утвердительно, потому что включать заднюю уже поздно, раньше надо было думать.

Разум усмехнулся и сказал, что многие невесты очень сомневаются, прежде чем ответить «да». Наконец Арлито проговорил:

— …согласна ли ты стать женой Ратона и слиться с ним в единое целое?

Сорвавшееся с губ «да» прокатилось по огромному залу пистолетным выстрелом, и сразу полегчало: патрон холостой, жизнь продолжается!

Я положила руку на согнутую в локте руку Ратона, и Арлито связал их белой атласной лентой, после чего мы трижды обошли зал по кругу. Все это происходило под звон ложек, стучащих по бокалам. Молоденькие незамужние девушки от двенадцати до шестнадцати лет, яркие, как цветы, ходили следом за нами. Когда мы делали последний круг, их было человек пятнадцать.

Возле Арлито мы остановились, маг развязал ленту, отстегнул фату от фероньерки и бросил девушкам, затаившимся за нашими спинами. Я не видела, как они бросились ее ловить, чтоб оторвать по кусочку, только услышала топот и треск рвущейся ткани. Кто-то ойкнул, кто-то извинился.

— Теперь скрепите ваш союз поцелуем! — торжественно объявил Арлито.

Я остолбенела: вспомнился кудрявый мужчина с крупными алыми губами, возле него стояла напуганная Саяни. «Мы всего лишь скрепим сделку поцелуем», — сказал он.

Ратон не обратил внимания на мое замешательство, положил руку мне на талию и привлек к себе, вторую руку положил на затылок и припал к моим губам. В первые секунды я боялась шелохнуться, потом оттаяла и ответила сначала робко, потом — смелее, вскоре голова закружилась и появилось желание забыть о гостях, отправиться в спальню и сполна насладиться женихом, его напористостью и опытом… Неужели он и правда не может радовать женщин? Стоит рассказать ему, что мужчина остается мужчиной, пока у него есть хотя бы один палец.

Ратон отстранился, я приоткрыла рот, часто и тяжело дыша. В голове немного посветлело, я склонила голову и взяла жениха под руку, чтобы исполнить танец жены. Он был проще танца невесты, потому что самые сложные па исполнял Ратон. Двигался он с легкостью балетного танцора: крутился в прыжке, падал на колени и тут же вскакивал, перебирал ногами так быстро, что я едва успевала за ним.

Гости наблюдали за нами, стоя и хлопая в такт музыке. Взгляд скользил по толпе, изредка выхватывая отдельные лица: вот русоволосая девушка, почти девочка, в розовом платье, с прической, как два бублика. Как два дырявых уха Чебурашки. Девочка шевелит губами, закрыв глаза и представляя собственную свадьбу. Красноносый дядька, похожий на филина, с болезненно-розовыми щеками. Женщина с раскосыми глазами, напоминающая напуганную лань…

Ратон остановил меня, я прильнула к нему и положила голову на плечо. Все, танец закончился, дальше начнется всеобщее веселье с плясками и выступлениями артистов — бродячих и не совсем. Ратон может быть свободен, а мне предстоит некоторое время развлекать гостей.

Гордо вскинув голову, я направилась в середину зала, с удовольствием отмечая, что некоторые дамы надели декольтированные платья, чего раньше не наблюдалось, а каждая вторая девушка приталила свой наряд, перенеся оборки на спину. Я — законодательница мод! И это только начало, я помню множество нарядов, до которых здесь еще не додумались. Мысленно я уже открывала ателье для аристократов и придумывала выкройки, вокруг порхали замерщики, и швеи носили разноцветные куски атласа…

В середине зала я сняла деревянные туфли, обитые кожей с золотым узором, и осталась в легких кожаных тапочках. По местным обычаям танцевать с невестой — не только большая честь, но и хорошая примета, у счастливца будет достаток и здоровые дети. Если это неженатый мужчина, у него увеличиваются шансы найти хорошую жену. Претенденту на танец следовало бросить в туфлю серебряный или золотой. Если есть еще желающий станцевать с невестой именно этот танец, он должен удвоить ставку или подождать.

Столы стояли вдоль стен, как и во время помолвки, и на меня спикировал юный граф в сине-зеленом — светловолосый, румяный, курносый, с по-детски пухлыми губами; на его синей приплюснутой шляпе, больше напоминающей дамскую, колыхались сизые перья, целое облако перьев. Возле туфелек он остановился, склонил передо мной голову, приложил к груди руку, поднял ее театральным жестом, бросая пару серебряных монет в левую туфельку. Справа, от столов под балконами, ко мне направился противный барон Рйонд, похожий на одушевленное шевелящееся полено. Господи, только не этот, пусть лучше будет мальчишка!

Барон улыбнулся, и его брылы дернулись, наклонился, кряхтя и согнув колени, и положил во вторую туфлю золотой — бережно, осторожно, будто он — курица, которая только что снеслась монетой. Граф поджал губы, сверкнул изумрудно-зелеными глазами и уронил:

— Надеюсь, следующий танец прекрасная Вианта подарит мне.

Я уже смирилась со своей участью и собралась танцевать с человеком-поленом, но меня спас Ларсо, выросший будто из-под земли. Улыбаясь дерзко и зло, он высыпал в туфельку с серебряной монетой пригоршню золотых, схватил меня за руку, притянул к себе.