— Не пристало матросу, — сухо заметил он словно между прочим, указывая на Наба, — бездельничать в такую минуту.

— Америка соблюдает нейтралитет по отношению к Франции, мистер Клеменс, — отвечал я, — и нам не должно участвовать в ваших конфликтах. Однако не побоюсь сказать, что все на борту «Британца» были так добры ко мне, что я буду скверно себя чувствовать оттого, что мне не позволили разделить с вами опасность. Я надеюсь, мне представится случай быть полезным, и Набу, разумеется, тоже.

Он взглянул на меня пронизывающим взглядом, что-то буркнул себе под нос и пошел на корму, куда и направлялся, когда мы встретились. Я посмотрел в ту сторону и увидел, что он что-то сердито говорит капитану Раули. Старый джентльмен повернулся ко мне, погрозил мне пальцем, улыбнулся своей доброжелательной улыбкой и отвернулся, должно быть ища взглядом одного из корабельных гардемаринов, своих адъютантов. В это время «француз» пошел в бейдевинд и поочередно дал залп из всех бортовых пушек от кормы до носа. Залпом сильно повредило мачты, в корпус же попало только два снаряда. Мысли капитана Раули, разумеется, обратились к насущным делам, и он забыл про меня. А Наб тотчас бросился на помощь. Одним ядром обрубило грота-штаг прямо у него над головой, и, прежде чем я успел открыть рот, он схватил стопор и поймал один конец штага, приспособил стопор и принялся усердно подгонять снасть на место и готовить ее к тому, чтобы штаг мог снова принять нагрузку. Главный боцман приветствовал его действия и послал ему на подмогу двух-трех матросов. С этой минуты Наб работал на рее как пчела, появляясь сквозь просветы в дыму то у одного нока, то у другого, и лицо его расплывалось в улыбке, когда ему предстояло починить какую-нибудь важную снасть. Возможно, в тот день на «Британце» трудились самые опытные моряки, но, получив приказ, никто из них не проявлял более энергии, более усердия или мощи. Я всегда с восхищением вспоминаю ту gaiete de Coeurnote 138, с которой этот негр напрягал все силы в гуще раздора, смятения и кровопролития.

Капитан Раули не сменил курса и не выстрелил из пушки в ответ на залп «француза», хотя, когда тот начал бой, дистанция между двумя кораблями была не больше кабельтова. «Британец» невозмутимо держался прежнего курса, и через одну-две минуты, когда мы дали залп из всех орудий левого борта, противники прошли в пистолетном выстреле друг от друга. Это было начало настоящей битвы, жаркая схватка длилась не меньше получаса; отстрелявшись, наше судно развернулось, и два фрегата стали сближаться бортами, оба при этом шли прямо по ветру. Не знаю, как это случилось, но, когда поворачивали реи фок-мачты, я тоже тянул фор-брас, как ломовая лошадь. Помощник капитана, который командовал у брасов, горячо поблагодарил меня за помощь и сказал: «Мы разобьем их наголову за какой-нибудь час, капитан Уоллингфорд». Только услышав его слова, я впервые осознал, что внес свою лепту в общее дело!

Теперь мне представился случай убедиться, какая огромная разница — быть наблюдателем такого события или его участником. Устыдившись своей рассеянности, из-за которой я оказался у брасов, я пошел на шканцы, где кровь лилась рекой. Все, кроме меня, сражались не на жизнь, а на смерть. В 1803 году во всеобщее употребление вошла карронадаnote 139, это неблагородное орудие, и те, что были тогда на «Британце», извергнув свое содержимое и разгоряченные залпом, завертелись, повернулись жерлом к своим хозяевам. Капитан Раули, Клеменс и штурман — все были на шканцах, первый и последний следили за установкой парусов, а помощник приглядывал то за батареей, то за всем остальным. Неприятель бил метко, хотя главным образом по реям; стенания раненых — самый отвратительный элемент всякого сурового боя — стали сливаться с гулом орудий. Я заметил, что англичане сражались молча, но с великим рвением. Временами то там, то здесь раздавались радостные возгласы, но, кроме них и стонов раненых, больше никаких звуков не было слышно, за исключением, конечно, гула орудий да изредка оклика или похвалы какого-нибудь офицера.

— Жаркая схватка, Уоллингфорд! — воскликнул капитан Раули, когда я столкнулся с ним в дыму. — Вам нечего здесь делать, но все-таки я рад видеть лицо друга. Вы тут ходите — все видите, как, вам кажется, обстоит дело?

— Ваше судно победит — должно победить, капитан Раули. На его борту идеальный порядок и дисциплина.

— О, я рад слышать это от вас, Уоллингфорд, потому что я знаю — вы настоящий моряк. Ступайте-ка на батарейную палубу и оглядитесь кругом; потом подниметесь сюда, расскажете мне, что там происходит.

Вот так меня, можно сказать, зачислили на службу в качестве личного адъютанта. Однако я не возражал; когда я спустился вниз, моему взору представилось удивительное зрелище, которое мне прежде не приходилось видеть. Хотя стояла осень, было так жарко, что половина матросов, разгоряченные, разделись до пояса: в самом деле, разве это не изнурительный труд — в пылу сражения несколько часов подряд управлять тяжелыми пушками; труд, последствия которого во время боя могут и не ощущаться, но потом на человека наваливается такая усталость, какая бывает после болезни. Многие моряки сражались в одних штанах; их длинные, тугие косички лежали на обнаженных спинах, и они походили на атлетов, готовых выйти на арену. Батарейная палуба была вся в дыму, ведь запал поджигали внутри корпуса корабля, хотя пороховой заряд, который взрывался внутри пушек, с пламенем и сернистыми кольцами несся от портов по направлению к вражескому судну. Место представилось мне кромешным адом. Я различал людей, снующих в дыму, с прибойниками и банниками в рукахnote 140, пушки поворачивались внутрь и даже подскакивали на палубе под действием неистовой силы отката, офицеры размахивали шпагами, чтобы придать веса своим приказам, юнги сновали к погребу боеприпасов и обратно, из рук в руки передавали ядра, и, в довершение всего ужаса происходящего, мертвые и умирающие лежали в лужах крови посередине судна.

Я почти не видел, как маневрировали суда в этом бою. Все мое внимание было приковано к тому, что происходит внутри корабля, и, ничем не занятый, я поневоле наблюдал, какое действие огонь противника производил на «Британце», а также, как англичане справлялись с полученными повреждениями. Стоя возле грот-мачты, у батареи, которая не вела огня, Марбл заметил меня сквозь завесу дыма и подошел перекинуться со мной словечком.

— Эти французы свое дело знают, — сказал он. — Одно ядро только что прошило у кока котлы, а другое — шлюпки. Черт возьми, если парни на этой палубе не напрягутся, нас отделают. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы меня отделал француз, Майлз. Даже малютка Китти станет показывать на меня пальцем.

— Мы всего лишь пассажиры, Мозес, и можем не беспокоиться о победе или поражении, пока дело не затрагивает честь звездно-полосатого флага.

— Я в этом не уверен, Майлз. Я не хочу, чтобы меня побили, пусть я всего лишь пассажир. Эй! Ты только посмотри! Еще два-три таких удара заткнут глотку половине наших пушек!

Два ядра одновременно влетели на палубу; одно из них снесло часть порта, а другое уложило четырех канониров. Их пушка как раз собиралась дать залп, когда французы нанесли удар; но командир погиб, и она не успела выстрелить. Лейтенант подхватил запальный фитиль у павшего моряка, раздул и поднес к запальному отверстию. Он повернул голову, ища, где бы взять людей вместо убитых или раненых. Его взгляд упал на нас. Он ни о чем не просил, просто смотрел в нашу сторону.

— Да, да, сэр, — сказал Марбл, скидывая свою куртку и выплевывая изо рта табак. — Я мигом, погодите, сейчас.

Я не знал, протестовать или нет, но он так энергично взялся за дело, что офицер, обрадованный его рвением, похлопал его по спине и назначил командиром орудия. Опасаясь, как бы не заразиться таким пылом, я повернулся, взбежал по трапу и тотчас снова оказался на шканцах. Здесь я нашел старого капитана Раули, который, размахивая фуражкой, подбадривал свою команду — только что грот-стеньга «француза» рухнула за борт. Время было неподходящее для моего доклада, да в тот момент и не было в нем нужды; итак, чтобы не мешаться под ногами, я отправился на корму, к гакаборту, где дым не слишком застилал вид и можно было оценить обстановку. Впервые за время боя мне представился случай подметить расположение и состояние обоих судов.