— Португалия, например…
— Вы не можете не знать, что я был направлен туда герцогом Филиппом, чтобы написать портрет инфанты Изабеллы.
— Красивой женщины, впрочем. Однако этому путешествию уже несколько лет. А мне известно, что вы только что прибыли из Лиссабона.
Художник промолчал.
— Это правда?
Ответа не последовало.
Гигант немного выждал, прежде чем снова приступить к допросу:
— Если вы не против, я хотел бы осмотреть вашу мастерскую.
На этот раз видимое спокойствие вдруг покинуло Ван Эйка.
— И вопроса быть не может! Никому, кроме моих близких, не разрешено туда входить. Вот уже десять лет, как я пользуюсь в этом городе всеми правами буржуа, и хорошо знаю, что со мной нельзя обращаться как с иностранцем!
— Забавно, что вы затронули эту тему. Представьте, прежде чем прийти к вам, я навел справки в городском реестре. В нем вы не записаны.
— Что вы сказали?
— Правду. Я ничего не нашел, разве что дату: 9 сентября 1434 года, имя и место рождения, похожие на ваши: Ян. Но Ян де Тегг, родившийся в Маесейке департамента Льеж. И следа нет некоего Ван Эйка.
— Абсурд! Я тоже родился в Маесейке, мной уплачена пошлина в размере ровно двенадцати ливров. Все это просто смешно. Как бы то ни было, ноги вашей не будет в моей мастерской!
— Образумьтесь. Бальи облечен полной властью.
Художник выпрямился:
— А у Ван Эйка ее еще больше! Никто, слышите, никто не будет копаться в моей личной жизни! Еще меньше — в моих творениях.
— Вы совершаете большую ошибку. Бальи…
— Мне наплевать на бальи! Передайте ему от моего имени: если он станет настаивать, то будет иметь дело уже не со мной, а с самим герцогом. Все ясно?
— Да. Я знаю о ваших связях с Бургиньоном. Вы на короткой ноге с сильными мира сего, это очень большая власть. Позвольте мне воззвать к вашей совести.
— Я единственный судья своей совести. А теперь я буду вам весьма признателен, если вы покинете этот дом.
— Что ж, вы здесь хозяин.
— Мэтр! Мэтр Ван Эйк!
Он указал пальцем на дверь. Ян заметил, что его рука дрожала.
Ледяным тоном гигант произнес:
— Я с вами прощаюсь. Но я еще вернусь… — И он умышленно сделал ударение на последнем слове: — минхеер.
Ван Эйк пришел в себя, только услышав звук захлопнувшейся входной двери.
— Этот тип либо сумасшедший, — пробормотал он, — либо бессовестный, что одно и то же. — Сжав кулак, он властно произнес: — Тилль Идельсбад… Герцог запомнит это имя!
Ян обошелся без комментариев. В его памяти крутилась фраза, сказанная накануне Петрусом Кристусом: «И на этот раз — человек из нашего братства…» Откуда, черт побери, он знал, что тот мертвец был художником? До визита агента никто этого не знал. В конце концов, этим убитым на улице Слепого осла мог оказаться кто угодно. Как же он-то узнал?
Ян приоткрыл рот, чтобы задать этот вопрос художнику, но в этот момент, привлеченная голосами, вошла Маргарет.
— Что случилось, друг мой? Ваш гнев, должно быть, долетел до Бурга!
— Все дело в этом мужлане! Он вывел меня из себя. У него препротивнейшая манера задавать коварные вопросы, она граничит с невежливостью.
Маргарет указала на Яна:
— Я почему-то уверена, что это все из-за него.
— Из-за меня?
— Да брось ты, моя милая. Ян не имеет к этому никакого отношения.
На лице ее все же появилось сомнение.
— Хотела бы надеяться. Но от этого мальчишки всего можно ждать. — Повернувшись к двери, она напомнила: — Скоро начнется месса. Мы уже опаздываем.
Когда они вернулись из церкви Сен-Клер, их ожидала новая неприятность. Подойдя к двери, художник вставил в замочную скважину ключ и тут же убедился в тщетности своих усилий: дверь была уже открыта.
— Это еще что такое?.. — проворчал он. — Кателина забыла закрыть ее?
Он первым переступил порог, его одолевали мрачные предчувствия. Что-то необычное витало в воздухе.
— Кателина!
Зов остался без ответа.
— Кателина!
— Может, ушла на рынок? — предположила Маргарет.
Ван Эйк прибавил шагу.
— Боже!…
На полу валялись осколки светильников, горка была взломана, исчезли шесть серебряных кубков, подарок герцога. Потрясенный художник бросился в другие комнаты. Повсюду царил необычайный беспорядок, будто ураган прошелся по дому, опустошив шкафы и ящики. Из располосованных матрасов и тюфяков вывалился пух, одежда была разбросана. Но в мастерской оказалось еще хуже: красители рассыпаны, чашечки перевернуты, мольберты сломаны, панно разбиты вдребезги. В одном из углов комнаты скорчилась Кателина, ее лодыжки и запястья были связаны, а изо рта торчал клубок шерстяных нитей.
— Господи помилуй! — закричал Ван Эйк. — Спеша на помощь к служанке, он на ходу приказал Маргарет: — Уведи детей!
Ван Эйк лихорадочно вынул кляп изо рта Кателины, освободил ее от веревок и помог встать.
— Что тут произошло?
Она икала, пыталась что-то выговорить, не в силах сдержать сотрясавшую тело дрожь.
— Да успокойтесь же… Теперь все в порядке…
Застыв на пороге, Ян со страхом наблюдал за сценой, убежденный в том, что ему снится кошмар.
— Так что же произошло? — повторил Ван Эйк.
— В это трудно поверить. Трое мужчин проникли в дом сразу после вашего ухода. Я слышала шаги, но подумала, что вернулась мадам Маргарет, забыв что-нибудь. Едва я вышла из кухни, как наткнулась на них. Я не успела понять, что со мной: один из мужчин, тот, что помоложе, бросился на меня с посохом…
— Вы хотите сказать, с палкой?
— Нет, — воспротивилась Кателина, — с посохом. Знаете, это что-то вроде большой трости с набалдашником, с которой ходят зарубежные паломники…
— Продолжайте…
— Я попыталась убежать. Мужчина ударил меня по голове, и я будто провалилась в черный колодец. Очнулась здесь, в мастерской. Кто-то на плохом фламандском орал мне в ухо: «Где ключ?» Он, конечно, имел в виду ключ от…
— Проклятие! — вскричал Ван Эйк, охваченный ужасом.
Он рывком повернулся к двери «собора». Она была закрыта, но наличник находился в жалком состоянии, болтался на двери почти оторванный, сломанное лезвие кинжала торчало из щели между дверью и косяком.
— Успокойтесь, им не удалось туда войти, и из-за этого они разъярились, особенно тот, который, похоже, был у них за старшего. С ужасным акцентом он все время спрашивал у меня: «Где ключ?» Я поклялась всеми святыми, что у меня его нет — и это правда, — что вы всегда носите его с собой. Если бы он мне поверил, его гнев не был бы таким страшным. Он выхватил у своего сообщника посох и начал крушить все, что попадалось на глаза.
— Но что они искали? — воскликнул Ян. — Ведь здесь нет сокровищ!
Ван Эйк одернул его:
— Продолжайте, Кателина.
— Это все. Они связали меня и оставили в углу, где вы меня и нашли.
Она перевела дыхание и указала на место за верстаком.
— Собираясь уходить, старший подошел туда и неразборчиво написал что-то.
Ван Эйк обернулся и прочитал на стене: «Tras las angustias de la muerte, los horrores del infiemo! Volveremos!»
Он помолчал, потом негромко произнес:
— Это должно было случиться…
Изумленный Ян хотел спросить, что написано на стене, но предпочел промолчать.
Художник принялся кружить по мастерской, точно попавший в западню зверь. Никто не понимал, что замышляется в его мозгу, какие мысли сталкиваются в нем. Он наконец вышел из задумчивости и подошел к двери, чтобы осмотреть ее. Попробовал вытащить остаток лезвия, но это ему не удалось.
— Ян, — приказал мэтр, — быстро сходи за Ван Блоском, слесарем. Скажи ему, чтобы явился немедленно. Ты понял? Немедленно!
— А если он занят?
— Мне плевать! Я заплачу, сколько он запросит! Беги же, быстрей!
Оставшись один, он погрузился в горестные размышления. «После смертных мук — ужасы ада! Мы вернемся!»
Испанцы… почему? Кто им рассказал? Самое время повидаться с герцогом Филиппом. Может быть, он сумеет найти объяснение. А пока нужно принять кое-какие меры предосторожности. Ван Эйк открыл один из ящиков, вынул из него чистый веленевый лист, чернильницу, перо и стал писать…
