Задетый за живое, Ян возмутился:

— Неправда! Я не совершал дурных поступков, и меня любит Кателина. Она любит меня, я в этом уверен!

Мужчина остановился и спросил:

— Кателина?

— Моя кормилица!

— Это та толстушка, которая дрожала, как осенний лист, когда мы вошли в дом? Тебе не хочется, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое, не так ли?

Ян сильно вздрогнул:

— Почему с ней должно случиться плохое?

— О, по тысяче причин… — равнодушно произнес муж чина. — Ну, к примеру, если ты будешь упрямиться и не скажешь нам, где находится карта…

Ян похолодел. Вот он и попался в ловушку! Он открыл рот, чтобы выкрикнуть слова возмущения, но ни звука не вылетело из него. Тошнота подступила к горлу. Словно в густом тумане Ян слышал глухое поскрипывание соломы под ногами мужчины и его приглушенный голос, говоривший:

— Не хотелось бы, чтобы бедняжка Кателина расплачивалась за твое молчание… Я еще вернусь. До скорого…

Сидя в таверне «Медведь», Идельсбад заказал себе уже второй стакан вина. Он до вечера усердно пытался нарисовать проклятую карту, но безуспешно. Ни один настоящий картограф не сумел бы воспроизвести подобное безобразие, еще меньше — такой художник, как Ван Эйк. С первого взгляда даже самый глупый человек усмотрел бы в ней фальшивку. Его мысли перескочили на Яна. Что они сделают с ним, если завтра Идельсбад не явится на встречу? Убьют? Маловероятно. Но уверенности нет. В конце концов, он ничего не знал об этих типах, кроме того, что у него с ними была общая цель. Служили они королю Кастилии или были обычными наемниками, действующими для собственной выгоды? В последнем случае с досады они могли совершить непоправимое.

Да и вообще все шло не по плану. Смерть Ван Эйка все спутала. А тут еще вмешались испанцы, и Ян сбежал. Кому нужна его смерть? Какая тут связь с убийствами подмастерий — Слутера и других? При чем здесь Флоренция? Медичи? Что может означать «spada»? Кто скрывается за инициалами Н. С.?

В конечном счете у Идельсбада не было причин увязать в этом зыбучем песке с риском для жизни. Надо спокойно дождаться отплытия каравеллы в Лиссабон, вернуться в Сагры и позабыть о мальчишке, которому не откажешь в обаянии и даже некотором стремлении к театральности. Это довольно редкое качество в таком возрасте. Да вот только Идельсбад никогда не любил детей; он находил их слишком говорливыми, недисциплинированными, неугомонными и чрезвычайно эгоистичными. Это была одна из причин, по которой он так и не женился; вторая, а вернее первая, заключалась в самих женщинах. Никогда Идельсбад не понимал их образ мыслей. Как говорил его старый друг Зарко, женщины способны на искренность, но доверять им нельзя. Они как дети — такие же неугомонные, вечно чем-то недовольные, требовательные, и, самое главное, все они разные — подобно волнам, методично подтачивающим скалу, они подтачивают то, что составляет силу мужчины: свободу. А это было самое ценное сокровище Идельсбада. Открытое море, бесконечность пространства, горизонт вместо границы, братство покровителей морей, ночи с бесчисленными звездами — вот в чем заключалось истинное счастье. Нет, он решительно никогда не позволит опутать себя цепями. Лучше уж погибнуть в море.

— Добро пожаловать меестер де Веер. Какая честь для нас!

Хозяин таверны так громко и почтительно произнес эти слова, что Идельсбад машинально повернулся и взглянул на того, кому они были адресованы.

Это был довольно высокий мужчина лет пятидесяти с удлиненным, чрезвычайно высокомерным лицом; под носом с горбинкой — точно нарисованные тонкие губы, которые в данный момент кривились в снисходительной, если не сказать презрительной, усмешке. Самым необычным в нем был цвет волос: бронза с металлическим блеском, особенно заметным при свете свечей.

Он был не один. Рядом находился другой мужчина, его возраст трудно было определить, но уж никак не меньше шестидесяти. Пузатый, какой-то маслянистый; казалось, его кожа впитала весь жир из чанов красильщиков Брюгге. Его вполне можно было принять за сборщика налогов.

Пятясь, приседая на каждом шагу, хозяин подвел их к наиболее удобно стоящему столу и принял заказ, добавив: «Великолепно, меестер де Веер. К вашему удовольствию, меестер Ансельм».

Идельсбад подумал, насколько некоторые люди склонны к раболепствованию перед могуществом и богатством. Судя по всему, у этого человека имелось то и другое. Любопытно, но сам он не мог оторвать взгляда от этого мужчины, однако по другой причине. Имя де Веер. Идельсбад был уверен, что уже слышал его ранее. Но где? По какому случаю? Ложное ощущение, наверное.

Несколько подавленный, он приготовился оплатить счет, как вдруг в памяти всплыли строки: «Выплатить по этому векселю сьеру Петрусу Кристусу или его представителю меестеру Ансельму де Вееру…» Неужели это тот самый человек? В таком случае совпадение было по меньшей мере необычным.

Одним глотком Идельсбад осушил стакан и попытался сосредоточиться. Если это действительно человек, упомянутый в векселе, то надо быть крайне осторожным. Не исключено, что у него появился мизерный шанс, потянув за ниточку, распутать клубок и, возможно, найти следы Петруса.

Один неверный шаг — и он пропал. Но другого выхода не было. Надо идти ва-банк.

Идельсбад глубоко вдохнул, подошел к столу, за которым сидели мужчины, и с деловым видом зашептал:

— Прошу прощения, меестер, вас зовут Ансельм де Веер?

Тот смерил его взглядом, в котором сквозили любопытство и раздражение, и произнес:

— Что вам угодно?

— Я — друг Петруса.

Де Веер и глазом не моргнул.

— Петрус Кристус! — горячо продолжал Идельсбад. — Мне нужно срочно его видеть. Скажите, где я могу его найти?

Де Веер пренебрежительно раздвинул губы:

— Сожалею, но не знаю, о ком вы говорите. Я не знаком с человеком, носящим это имя.

Голос гиганта стал почти умоляющим:

— Прошу вас. Речь идет о ребенке. Я нашел его.

— Ребенок?

Идельсбаду показалось, что в надменном взгляде де Веера мелькнул огонек.

— Да. Сын Ван Эйка. Умоляю вас! Скажите, где найти Петруса?

— Если даже допустить, что я увиделся бы с этим человеком, что я мог бы ему передать?

— Он обещал мне некоторую сумму, если я найду ребенка. А точнее, половину той, которую перевели ему флорентийцы. Тысячу пятьсот флоринов. Петрус пообещал…

— Разве он не отдал долг?

— Нет. И не без основания: он не знает, что ребенок в моих руках. Такое было условие.

— Понимаю. Но откуда вам известно мое имя?

— Петрус мне говорил о вас. Мы с ним были очень близки. После дела с Костером он очень испугался. Петрус был убежден, что его арестуют. Я попытался урезонить его, но напрасно. Он только и повторял: бежать! И тем не менее, несмотря на отчаяние, Петрус еще думал о поручении, которое ему дали: любой ценой найти ребенка. Он слезно просил меня заняться этим.

Идельсбад умолк, потом с явным смущением продолжил:

— Случилось так, что сейчас я оказался в затруднении. При расставании Петрус упомянул о вас и рекомендовал связаться с вами в случае, если мне удастся поймать ребенка. Дело сделано. Да только вот возникли трудности. Мать предупредила сержантов сыска и капитана. Меня могут схватить в любую минуту. — Разыгрывая чрезвычайное нервное напряжение — это ему не составило труда, — он заключил: — Помогите мне, умоляю вас!

— Напомните ваше имя! — резко оборвал его де Веер.

— Тилль Идельсбад.

Тот приказал:

— Сядьте. — И продолжил: — Давно вы знакомы с этим… Петрусом?

— С детства. Мы были соседями в Байеле, и оба увлекались живописью.

— Значит, вы художник?

— Увы, нет. Я очень быстро осознал, что у меня нет способностей. Мой покойный отец любил говорить: «Талант без склонности кое-что значит, но склонность без таланта — ничто».

— Примите мои поздравления, минхеер. В наше смутное время редко услышишь мудрые слова.