Жалко, костра не развести. Было б светло, можно ещё походить вдоль ручья, поискать осколки кремния-фигемния, чтоб использовать, как огниво. Можно ещё сухие деревяшки тереть. Откуда такие познания? Я хоть курс молодого бойца — попаданца не изучал, но кое-каких премудростей нахватался. Рассказывали мне, бывало, наши «десантники» за лафетником — другим, как их учили выжить в экстремальных условиях. И кремний рубить, и рыбу коптить, а про то, как ориентироваться на местности — я вообще молчу. Вот только о том, как добыть огонь в тёмном лесу в кромешной тьме, они не сказали ни слова.

Если всё время таскать с собой зажигалку — никаких проблем.

Не потеряла б огниво — тоже горя бы не знала.

А рыжая?

— Сона, ты где свой мешок посеяла?

— Ой, он так на лодке и остался, но там кроме огнива, ложки… — девчонка стала с грустью перечислять всё нехитрое имущество, которого лишилась.

Я глубоко вздохнула.

— Ладно, пошли в лес, — сказала я, когда сонино словоизвержение кончилось.

— Ночью? И вам не страшно?

От воды в очередной раз пахнуло холодом. Не знаю, как в лесу, но тут мы точно заледенеем. Тем более, во влажной одежде. А, двигаясь, может, удастся немного согреться. О чём я и неприменула сообщить девушке.

— Там же может быть брэц и другие хищники, вы разве не боитесь?

А кто у нас этот самый брэц? Я покопалась в памяти Олы. Самого зверя она не встречала, но рисунок видела. Даже целую картину в Омморе. Отец заходил в гости к нирту Моорону-Брэцу, засвидетельствовать своё почтение. У того на стене и висело полотно, кстати, очень неплохо написанное. Не Микеланжело, конечно, но с уровнем антики или ренессанса вполне сравнимо. Брэц кидается на нарга, вцепляясь тому в шею, а в это время рыцарь поражает его копьём.

Прям — святой Георгий.

Ола тогда спросила отца, кто это. Тот с усмешкой ответил, что дед нынешнего властителя Оммора. Брехня, наверное.

М-да, неприятное создание — россомаха-переросток.

Этой твари мы с Соной вдвоём на один зуб. И убежать вряд ли получится.

Что я ещё о ней знаю? Летом отжирается, зимой впадает в спячку, как медведь. Весной зверь точно бродит голодный, но сейчас конец лета — начало осени. Охотится ли брэц у воды? Откуда мне знать.

Ещё где-то здесь может бродить калам — лесной кот. Размером чуть поменьше рыси, и так же, как она, любит бросаться на свою жертву сверху, из ветвей. Вот такой забавный зверёк.

Вы думаете, мне хочется лезть в эти девственные дебри, где может быть полным-полно таких милых зверушек? Нет, я ещё не окончательно сбрендила. Но и стоять на берегу, как дура последняя, когда кругом рыскают враги, мне тоже не хотелось. Кстати, где они?

— Сона, а где давги, ушли?

— Нет, что вы, нэда, они на своём шиге. Причалили к берегу.

— А ты откуда знаешь?

— Так я сначала убежала от них, а потом вернулась к реке посмотреть.

Вот же ж бестолковка ходячая. Битый час молола всякий вздор, а самого главного не сказала.

— И тебя не поймали?

— Я тихо умею ходить, а давги…

В общем, поведала она мне свою эпопею. Не буду утомлять вас её болтовнёй и бесконечными переспросами, к которым мне приходилось прибегать, чтобы хоть как-то сориентироваться в этом словесном потоке, который мне с трудом удалось направлять в нужное мне русло. Вкратце дело было так.

Сбежав от преследователей, девушка осталась одна. Побродила по берегу, никого не нашла и решила вернуться. Давги никуда не делись: сновали вдоль берега, стаскивали мёртвые тела, грузили на ладью. При Соне как раз притащили двоих, может быть «моих», но как узнать — все они на одно лицо. Наших девушка не увидела. Ни живых, ни мёртвых. Пришлось возвращаться к лесу, идти ей туда одной было страшно.

Что ж, будем надеяться, что морские разбойники распугали всю живность.

— Ну что, Сон, пошли? — на сколько могла бодренько спросила я.

— Темно, нэда. Я боюсь.

Я взяла её за руку.

— Иди за мной и не трясись.

— А брэц?

— Ты на него хочешь поохотиться?

— Не-е-ет.

— Вот и я — нет.

— Надеюсь, что и этот гад нас не тронет, — шепнула я про себя.

Мы прошли совсем немного, выйдя на какую-то тропу.

Тоже мне тропа.

Что ты хочешь — звериная, но для этих нехоженых дебрей — прям-таки дорога, вымощенная жёлтым кирпичом.

Вот только не успела я обрадоваться, как впереди чуть правее, я услышала подозрительный шорох и хруст.

— Эй, кто там?

Чёрт, ничего не видно! Я напрягла зрение. Вроде бы две неясные тени тихонько крадутся к нам, прячась за деревьями.

— Ну чего молчите, языки проглотили? — крикнула я.

Если это давги, то давно пора делать ноги. Я осторожно освободила руку из ставшей железной хватки Соны.

— Как крикну — сразу бежим, — шепнула я ей.

— И кто тут такой грозный по ночам шастает? — послышался хрипловатый баритон.

Вроде по-нашему балакают. Свои — леворцы. А там кто его знает.

— А вы кто?

— Вежливая речь. Из благородных наверное?

Тут тоже принято «выкать» старшим и вышестоящим во множественном числе.

А обращаясь к подданным говорить «мы».

Вот только эти хмыри под определение «благородное сословие» вряд ли подпадали.

— Ну вас же двое? Или нет?

Удивлённое хмыканье, или показалось?

— Верно. Так кто вы? Вас ведь тоже двое?

Соврать? А смысл?

— Меня зовут Олиенн Вайрин Эсминн, нэдина форпоста У-Серебряной-реки. Со мной ещё одна девушка — Сона.

— Стало быть, вы дочь нэда Арида? Только нет теперь вашего форпоста. Сожгли.

— Не может быть! — воскликнула за моей спиной Сона.

Может, очень даже может.

— А вы, нэдина, вроде как и не удивлены?

Зато ты удивился.

— А зачем он им, на доски для шигов?

— Славно вы их подпалили. Только как?

— Каралар. Это такой большой арбалет, — пояснила я.

— Я знаю, что это за хреновина, — хмыкнули из темноты.

— Так вы стражники?

— В некотором роде.

— Мы свободные люди! — звонким голосом заявил второй.

М-да. Как там в фильме «Свадьба в Малиновке»: «Мы за свободную личность!» «Значит — будут грабить» — верно поняла Трындычиха.

Кого им тут грабить — брэцов и каламов?

Разберёмся.

— Ты, свободный! — крикнула я тому, что помоложе, — лук то опусти, а то стрельнёшь со страху!

А не хрен в меня целиться — не в тире.

— Было б кого бояться, — буркнул тот, но лук опустил.

— Вот что, красны-девицы, идите-ка вы вперёд по тропке. Так и выйдете к нашему лагерю.

— А вы? Нам одним страшно! — стуча зубами, выкрикнула Сона.

— Мы за вами пойдём. И не трясись так. Нэдина вон твоя ни капли не боится.

У-гу, не боится. Мне что, отчётливей дрожать? Сразу видно — эти двое не в ладах с законом. А тут их целый лагерь.

Делать нечего, мы пошли по тропке куда сказано. Куда ж было деваться? Наши сопровождающие неотлучно крались следом. А, может, и не крались, а всегда так тихо ходят.

Не помню, где слышал: «Лес, он шума не любит».

Шли мы довольно долго. Такое было впечатление, что ходим кругами.

Партизаны тоже петли нарезали, выводя немцев к засадам.

Вот и нас кто-то окликнул хриплым голосом.

— Кто идёт?

— Эти девчонки с нами, — отозвался наш старший провожатый.

— А это ты, Марг. Что узнал?

— Не при них.

К тому времени, как мы дотащились до лагеря, я уже стоптала ноги по колено. Чьё это пристанище, кто ту поселился, меня ничто не волновало. Да хоть демоны бездны. В голове было только: «Спать, спать, спать». Ещё немного, и на ходу бы уснула.

Нам с Соной отвели на двоих маленькую палатку.

Палатка — это сильно сказано. Просто — матерчатый навес «домиком». На земле — охапки веток.

Рыжая помогла мне раздеться. Сама бы точно не смогла, как стояла, так и упала бы.

— Ой, нэда, у вас кровь, — разглядела она ранки в слабом свете костра.

— Где? — ну на левой руке понятно — от пиявки. А ещё?

— На руке и на шее, — девушка показала, где именно с левой стороны.