Дальше мы отправились в комнату девочек. Они похвалились своими куклами: мягкими с керамическими лицами, которые туэр Веаль привёз им из империи. Даже подумать страшно, сколько такие могли стоить. Платья пошиты из дорогой ткани, вместо драгоценных камней — разноцветное гранёное стекло. Даже волосы, наверное, настоящие. Темноволосой Иле досталась голубоглазая блондинка. А похожей на эту куклу Наре — кареглазая брюнетка, точь-в-точь, как её подружка. Может, папуля решил подстраховаться: как одна из девочек оторвёт своей игрушке голову, так в их отношения нужно срочно вмешиваться. Но, скорее всего, это только мои домыслы?

М-да, бедная Ола на моём месте обзавидовалась бы. А я? Я действительно любовалась — настоящее произведение искусства. Вот только плащики подкачали. Сами шили, догадаться было несложно.

— По-моему, капюшоны маловаты, — глубокомысленно изрекла я.

Девчонки вздохнули, и согласно закивали, да промашка вышла, не рассчитали. Я пожалела кукол: что ж у них несчастных всего по одному парадному платью, а где домашнее, где дорожное, вот у меня их целых три, похвасталась я и была тут же посрамлена. Оказывается, нашему голубоглазому ангелочку Наре неделю назад уже стукнуло двенадцать. Осталось чуть больше месяца, как она будет представлена на ежегодном осеннем гараде в королевском дворце. По этому случаю ей была заказана добрая дюжина платьев. Туэр Нового моста не поскупился на свою воспитанницу. Можно было только позавидовать.

Кое-что стало понятно. А я то удивлялась: шустрая дочка хозяина замка всё время скакала впереди, а её золотоволосая подружка шествовала следом с таким видом, будто королева. Оказывается, она старше своей подружки на год и всячески это подчёркивала. Мол, вы — дети, а я уже взрослая.

— Так тебя там, Нар, сразу замуж выдадут? — всплеснула я руками, — Как интересно.

Да что ты, зашикали на меня. Это вроде как смотрины, напоминание, что новое поколение красавиц на подходе. А взрослым — очередной повод и молодёжь посмотреть, и себя показать. А сколько лет было Наташе Ростовой на её первом балу, где она танцевала со Штирлицем? Нет, пожалуй там она была значительно старше, уже невеста.

А в Леворе? Что-то я не удосужилась поинтересоваться. Нет, вру, то, что жениться и выходить замуж здесь можно с четырнадцати, я помнила. А как дела обстоят, так сказать, с прелюдией?

— Я уже больше двух лет, как помолвлена, — опустив глазки, сообщила Ила.

Ты смотри!

— И кто же твой суженый?

Как выяснилось, какой-то Ульв, нирт Ледяной реки. Уже взрослый мужик за тридцать, ближе к сорока, четыре года, как овдовевший. Дочь его недавно вышла замуж, а сын погиб год назад. Вот нирт и хочет нового наследника. Тут ещё и политикой, наверняка, попахивает.

— Он хороший человек, жалко только, что такой старый.

— И вовсе он не старик, — вступилась за жениха подруги Нара, видимо это было продолжение давнего спора на эту тему, — Ну вот ты ей скажи, Ола.

Тоже мне, нашли третейского судью для своих разногласий. И что, спрашивается, я могу посоветовать девчонке. В сердечных делах даже вмешательство родителей приносит порой больше вреда, чем пользы. Они же смотрят на всё со своей колокольни. Как, кстати, друзья, подруги и прочие доброхоты, которых мёдом не корми, лишь дай подать полезный совет!

Ладно, начнём издалека.

— Ила, а кого бы ты хотела видеть своим женихом?

— Но у меня же уже есть, — удивилась девочка.

М-да, никто не говорил, что будет легко. Но от ответа тебе всё равно не уйти. Я навалилась на Илу не хуже какого-нибудь дознавателя. Нара, слушая нас, только хлопала своими прекрасными голубыми глазами.

Наконец мне удалось вырвать из Илы признание, кто же является её идеалом любви и красоты — некий нэд Эльвад. Впервые слышу, а Нара аж ахнула, покачав головой. М-да, наверное, оч-чень известная личность. И сколько же этому доблестному рыцарю? Двадцать один? Он женат? Нет, обручён. А почему не женат? Ах, он ещё не свершил достойного подвига, чтобы стать мужем и отцом?

— Так я не поняла, ты что, Ила, собираешься со своим будущим мужем на пару совершать великие деяния, сражаясь с ним плечом к плечу?

Обе девчушки разом ойкнули, уставившись на меня широко открытыми глазами. Нет, аж зависть берёт, у меня так вовек не получится.

— Да ты что? Да как можно? — зашикали на меня, — Это ж мужское дело.

А женщины? Как подсказала память Олы, их удел — вести домашнее хозяйство и рожать детей. Домострой в действии.

Почему невеста в белом платье? Потому что вся кухонная утварь имеет стандартный белый цвет.

Какие тут на фиг женщины-воительницы, хорошо, что паранджу не заставляют носить!

— Тогда я не понимаю, Ила, что для тебя важнее? Чтобы он был великим героем, или чтобы заботился о тебе и детях, которых ты ему родишь?

— А что плохого в героизме? — с вызовом спросила Нара. Её глаза при этом сверкнули. Похоже, я умудрилась наступить на чью-то больную мозоль или, правильнее, разбередить старую незаживающую рану.

— Хорошо, кто из вас считает, что нирт Ульв — трус?

В ответ — молчание. Я пожала плечами.

— Что ты можешь знать о величии подвига! — с пафосом воскликнула Нарикаль. В её бездонных голубых глазах стояли слёзы. Как же она была прекрасна в своём праведном гневе.

Да кто тут меня лечит!

— Действительно, что я могу об этом знать?! Я, которая убивала давгов и сжигала их живьём вместе с кораблями! Которая видела, как безрукие и безногие воины бросились в последний бой, чтобы их жёны и дети имели призрачный шанс спастись! Действительно, что я знаю о подвиге?!

Наверное, я тоже умею сверкать глазами. Обе девицы отпрянули и уставились на меня, приоткрыв рты. Что, не ждали?

— Не может быть? — первой опомнилась светленькая.

— Расскажи! — вторила её тёмненькая.

И что им рассказать: про зарезанных детей, про истерзанных младенцев, про пол, забрызганный мозгами Фиды… Наверно всё это отобразилось у меня на лице. Девчонки притихли, пожирая меня глазами.

— Хорошо, я расскажу, — наверно мой голос зазвучал механически, как у терминатора, — Об одной девочке-крестьянке, такого же возраста как мы с вами. Я даже не узнала её имени. Она была ранена в руку. Зараза попала в рану, и её тело начало чернеть. Я убила её, заколов кинжалом в сердце, уже там, за рекой, в разбойничьем лагере. Чтобы больше не мучилась. Вы хотите знать, что я чувствовала? Вы действительно хотите это знать?

Минуту или две стояла мёртвая тишина. Потом Нара первой бросилась мне на шею.

— Прости меня, Ола, я не знала, — рыдала она, целуя меня в левую щёку. Тоже плача в правую уткнулась Ила.

Тоже мне — телячьи нежности, но как же приятно было Оле. Две девочки-подружки. Как им, наверное, хорошо и весело вдвоём. И как же тяжко было ей — всё одна, да одна. Детей благородного происхождения рядом нет, а отпрыски простолюдинов — не ровня. Порой и словом перемолвиться не с кем.

Я горько вздохнула и отступила назад, поймав руку брюнетки.

— Скажи мне, Ила, твои папа с мамой желают тебе зла?

Та с ужасом уставилась на меня, отрицательно замотав головой.

— Так почему ты решила, что они хотят этого, выдавая тебя за нирта Ульва?

— Но он же старше папы на два года.

Ну вот — снова здорово! Ох и крепко же ей это втемяшилось в голову, хоть кол на ней теши. Надо с этим что-то делать. Но как? Допустим, я расскажу обо всём туэру Нового моста. В лучшем случае он меня выслушает — в одно ухо влетело, в другое — вылетело. Кто я ему — глупая десятилетняя девчонка, которая лезет не в своё дело. Его ЛИЧНОЕ ДЕЛО. Тут он и лаэра Восточного хребта может не послушать. А что, это мысль, можно брякнуть тому что-нибудь при случае. Надо только придумать, как это лучше сформулировать, чтобы тот поделился с папашей Илы, а тот проникся проблемами дочери. М-да, задачка. А мне это надо? Я что — психотерапевт? Ладно, подумаем об этом после, а то девчонки уже как-то странно на меня смотрят.

— А тебя, Нара, тоже хотят выдать за старика? — обратилась я к белокурому ангелочку.