Под живительными лучами Гелиоса оживала и зеленела трава снова на нивах, покрывались нежными весенними листьями деревья в лесах, расцветали цветы вокруг, и тогда Икарий опять выгонял волов, коз и овец на пастбища, радуясь вместе с оживающей природой ее пробуждению.

Однажды в лесу Икарий встретил юношу, державшего в руке небольшие зеленые кустики, каких старик до того не видел нигде.

«Откуда ты, богоподобный юноша? — спросил он. — И где нашел ты эти зеленые кусты, которые несешь в руке?»

«Ты не узнал меня, Икарий? — улыбнулся юноша. — Я — Дионис, сын Зевса! А за твою любовь к лесам, к нивам и ко всем живым существам на земле я хочу сделать тебе подарок! Эти кустики, что видишь ты в руках у меня, — виноградные лозы. Я научу тебя растить их и разводить виноград! Ты уже слишком стар, чтобы бродить со стадами по горам. Теперь ты станешь первым виноделом в Аттике и будешь жить спокойно, выращивая гроздья сочного винограда. А после станешь выжимать из этих гроздей ароматный сок, веселящий людские сердца… И скоро наступит такой день, старик, когда все люди в Элладе воздадут хвалу тебе за это!»

Так пастух Икарий научился разводить виноград.

Пастухи с соседних пастбищ зашли в один из дней к Икарию, чтобы взглянуть поближе на диковинные плоды, которые они видели на его винограднике.

Икарий радушно принял гостей и угостил их соком этих плодов: он отжал его из гроздей винограда незадолго до этого.

Опьяневшие от виноградного сока пастухи решили, что старик отравил их, и они убили из мести, по злобе, его самого, дочь его Эригону, и даже верного пса Икария — Майра.

Когда бог Дионисий узнал о поступке пастухов, он, разгневавшись, наказал людей безумием хмеля, и с той поры охваченные опьянением люди стали совершать дурные поступки, наносить близким своим зло и обиды. А когда на небе появилась в своей колеснице, запряженной черными быками, богиня ночи Нюкте, Дионис воскликнул:

«Я хочу наградить тебя, Икарий, за зло, причиненное тебе людьми, — отныне я вознесу дух твой высоко над землей вместе с духом дочери твоей, а также и твоего пса! И оттуда станете вы светиться мерцающим светом во тьме ночи, окутывающей землю!»

Так он и сделал, как обещал Икарию.

И с тех пор на темном ночном небе появилось новое, мерцающее во тьме созвездие Волопаса, Девы и Пса. Это созвездие мирно сияет над спящей землей, пока не начинает светлеть восток и на нем не появляется Утренняя заря — Эос!..

Алкиной умолк.

— Какая красивая сказка, мастер! — воскликнул Клеон. — Я всегда завидовал людям, которым боги дали дар придумывать прекрасные сказки.

Алкиной ничего не ответил ему, он только взглянул на сына, хмуро шагавшего рядом с ними.

Приближался праздник в Коринфе в честь бога Посейдона, сопровождавшийся играми на стадионе и на ипподроме. Этот праздник проводился через каждые два года.

Афиняне — бегуны, борцы и участвовавшие в беге колесниц — отправились за несколько дней до начала празднования в Коринф во главе с Формионом — лучшим учителем афинской гимнастической школы. Среди них находились Алкиной и Архил, сопровождавший отца.

Алкиной заметно волновался.

Наступил день состязаний. Стоя возле четверки белых коней Алкивиада, которых заблаговременно привели конюхи молодого воина в Коринф, он ласково поглаживал шею коренника Аякса.

Формион и Архил заняли места в стороне от участников состязаний. Оба они смотрели на Алкиноя, тревожились за него.

Наконец глашатаи возвестили о начале бега колесниц. Сердце замерло в груди Архила. Белые кони Алкиноя рванулись было вперед, но он сдержал их. Они пошли медленно и отстали от других.

— Смотри, Формион! — схватил Архил за руку своего учителя. — Что же это? Кони отца отстают!

— Не тревожься: твой отец опытный возница! Он пока умышленно сдерживает коней, — тихо ответил Формион. — Следи внимательно. Скоро белые кони Алкивиада пойдут впереди других! Алкиной погонит их, когда это будет нужно.

Архил не сводил глаз с колесниц. Он видел, как тяжело дышали кони Патрокла. Спины их взмокли от пота. Он видел, как упряжки других участников состязания мчались за конями Патрокла, и только белые кони отца шли ровно, без усилия, к финишу, который был уже недалеко.

Патрокл что-то громко крикнул коням. Они точно не слышали его окрика. Но зато на глазах у всех зрителей кони Алкивиада внезапно пошли быстрее и опередили Патрокла. Теперь они шли первыми к финишу.

— Хвала богам! Этот художник оказался опытным возницей! — громко крикнул Алкивиад.

Архил схватил за руку Формиона:

— Гляди! Гляди! Учитель! Белые кони идут впереди всех!

Но вот четверка рыжих коней Патрокла снова поравнялась с конями Алкиноя. Зрители замерли на своих местах, с волнением следя за состязавшимися.

Теперь пришла пора Алкиною погнать своих коней вперед.

Выпрямившись на колеснице, Алкиной поднял вверх руку и громко крикнул кореннику:

— Вперед! Вперед, Аякс!

Умный конь, послушный его приказанию, рванулся вперед, увлекая за собой всю упряжку. Только на половину лошадиной головы колесница Алкиноя шла впереди Патрокла. Ветер свистел в ушах у художника. Шлем свалился у него с головы. Он еще раз поднял руку и натянул вожжи. Секунду спустя рыжие кони Патрокла остались позади него. У финиша художник едва сдержал белых коней.

— Внимайте, эллины! — кричали глашатаи. — На состязании в беге колесниц в честь бога Посейдона победителем состязания вышел афинянин Алкиной, сын Эния Кадрида!

Толпа бурно выражала свой восторг.

— Слава Алкиною, сыну Кадрида! — кричали голоса.

— Хвала афинскому художнику Алкиною! — вторили им голоса с мест.

Алкиной все еще не верил своему успеху. Он стоял у финиша, приглаживая волосы дрожащими руками.

— Хвала тебе, художник Алкиной! Я горжусь тобой! — сказал подошедший к нему Алкивиад. — Признаюсь откровенно, я не мог поверить твоему умению управлять четверкой коней! Если бы ты еще был воином, тогда…

— А я был в юности воином, эфеб! — перебил его Алкиной.

— Бот как? Не знал этого! — удивился племянник Перикла. — И должен сказать тебе: если бы не настойчивое требование сына твоего, я, может быть, даже и не дал бы тебе моих лучших коней на Истмийские игры.

— Я не понимаю слов твоих, эфеб! — посмотрел на молодого воина Алкиной. — При чем же мой сын?

— Сын твой на праздник Диониса пришел ко мне в дом, — усмехнулся Алкивиад, — и обвинил меня в том, что я нарушил слово воина и что я бесчестный человек. А вышло так потому, что я решил подшутить над ним и заявил, что не хочу дать тебе на состязание своих белых коней, так как поеду на них сам. Но сын твой, как я в этом убедился, не умеет понимать шуток! Коней я тебе, разумеется, дал бы для состязания, только не этих, художник. Но твой Архил обвинил меня в нечестном поступке в присутствии многих моих друзей, и я тогда решил не брать у тебя белых коней… Теперь я об этом уже не жалею. Оказывается, ты правишь конями совсем как опытный возница!

— Ты удивил меня немало своим рассказом, эфеб! — растерянно ответил Алкиной. — Но должен сказать тебе все же, что ты напрасно опасался! В юности я правил много раз конями моего отца, когда был таким же эфебом, как ты теперь.

— Это хорошо, художник! На Олимпийских играх ты смело можешь надеяться получить опять моих коней! Теперь я могу доверить их тебе!

— На Олимпийских играх? — удивился Алкиной. — Но имя мое не объявлено даже в списках участников!

— Твое имя будет внесено в списки! — уверенно отозвался Алкивиад. — Стоит мне сказать только несколько слов о тебе в гимнастической школе, — небрежно добавил он, — тебя скоро известят, художник, о том, что имя твое уже внесено в списки участников! Значит, все в порядке! Что же касается коней и колесницы, то ты получишь снова то и другое в моих конюшнях.

— Какое счастье, отец! Я слышал все, что обещал тебе Алкивиад! — подбежал к отцу Архил.

— Обожди радоваться, мальчик! — прервал его Формион. — Племянник Первого Стратега, должно быть, позабыл, что, в случае победы твоего отца на состязаниях в Олимпии, — олимпиоником[38] будет считаться владелец коней, на которых он состязался, а не Алкиной. Таковы правила!