– Глюк, я похожа на дуру? – затравленно спросила я у крыса. Зверек поднял голову и уставился на меня бусинками золотистых глаз. Нехорошо так уставился, как будто и в самом деле на дуру.

– Я серьезно! Почему везде, где я появляюсь, всегда начинаются какие-то странности? Или просто если где-то что-нибудь случается, там сразу же возникаю я? А?

Глюк молчал, но мне показалось, что второе предположение понравилось ему больше.

– Ты как хочешь, а я пошла обедать… или ужинать, потом к Глазастому, потом изучать город и заказывать себе нормальную одежду. И не надо так на меня пялиться. Если уж я застряла в этом мире, то почему бы не пожить с комфортом, не думая о чужих проблемах. И о своих тоже. У меня каникулы! То есть были бы каникулы, если бы я была дома…

Мне вдруг стало очень стыдно. Где-то дома, бесконечно далеко отсюда, мама с папой наверняка сходили с ума сами и успешно сводили с ума тетю Лену, нашу Верховную. А еще дальше, вообще неведомо где, блуждала Ксанка, знаменитая своей непрактичностью. Она и в обычном-то мире неизвестно как выживала со своими идеалистическими наклонностями и вечными влюбленностями… Интересно, куда все-таки ее занесло?

Так вот, всем им сейчас, наверно, было очень плохо. Они беспокоились за меня, волновались, литрами глотали корвалол.

Я же за себя не волновалась абсолютно, а о родственниках почти не вспоминала. Как-то не до того было. Да и свобода голову кружила по полной программе: никто не приставал с указаниями: что надевать, как себя вести и куда ходить, не заставлял ложиться спать в десять вечера, не капал на нервы. Даже Глюк не особенно раздражал своими вечными придирками. Он вообще стал какой-то странный в последнее время. Более задумчивый, что ли? И молчаливый. Раньше он верещал без умолку и по любому поводу, а сейчас ходил весь погруженный в свои мысли. Странно…

Но эти размышления я не стала записывать на листок с вопросами. Мне вполне хватало всего остального.

Сначала я все-таки наведалась в конюшню и убедилась в сохранности драгоценностей и денег. Попутно пересчитала монеты (в мешочке была почти сотня, то-то он казался таким тяжелым!) и накрепко наказала коню не спускать с имущества голубых глаз. Можно было бы, конечно, перетащить сумки и седло в комнату, но это означало переться с ними на второй этаж… Да ну пусть лучше тут валяются, меньше подозрений вызовут.

Немного перекусив и расспросив трактирщика о местных достопримечательностях, я пошла осматривать город. Погода стояла жаркая, прохожих на улицах было немного, а киоски с мороженым не встречались вовсе, поэтому мой туристический энтузиазм очень быстро сошел на нет. Да и не было в Тангape ничего интересного, по крайней мере на первый взгляд. Атмосфера – почти как в старых районах Астрахани, где столетние каменные дома мирно соседствуют с двухсотлетними деревянными избушками, а по одним и тем же улицам ходят и коровы, и дамы в вечерних платьях, и вечно уставшие милиционеры.

Кстати, стражей порядка на тангарских улицах было значительно меньше, чем в моем родном городе. Или они очень умело шифровались, или же просто прятались от жары. Я все больше склонялась в сторону последнего.

Побродив по столице Предонии около получаса, я наконец-то наткнулась на лавочку портного.

– Что шить будем? – непочтительно осведомился сгорбленный дедок за прилавком.

– Рубашку, – торопливо выпалила я, стараясь смыться отсюда побыстрее (никогда не любила часовые походы по магазинам и нудные примерки), – и штаны. Какого-нибудь простенького фасона, можно мужского, но чтобы на меня и с карманами.

– На тебя? – Дедок с интересом обозрел мое худющее тело. – И чтоб мужского? Это можно, это до завтра управлюсь. Тебе из чего кроить-то?

– Да из чего хотите, только чтоб нормально сидело, и цвет не маркий.

– Ну не маркий так не маркий. Посмотрю, что найду. – Дедок прикрыл глаза и углубился в свои стариковские мысли. Сначала я подумала, что он вспоминает, какая ткань есть на складе (или где она может у него храниться), но через несколько минут пришла к выводу, что портной просто заснул.

Я протянула руку и решительно потрясла старика за плечо.

– Где? Чаго? – мигом встрепенулся он, отскакивая на добрых два метра. – А, ты еще здесь? Все же вроде уже заказала. Или забыла что?

– Да нет… – смущенно промямлила я. – А вы мерки разве снимать не будете?

– Ой, да какие с тебя будут мерки, милая! Тощая же, как скелетище, внучка моя младшая и то покрупнее тебя будет. Аль думаешь, что старый совсем из ума выжил, на глаз рубаху не сошьет? Думаешь?

– Н-нет.

– От то-то и оно! И не думай! На глаза-то я никогда не жаловался, да и на память тож. Еще Третью войну застал, а покрепче нонешних молодых-то буду! А те, кто просто так рубаху сшить не в состоянии, все измерить норовят, они чего хотят-то? Знаешь?

– Чего? – машинально спросила я.

– Да к девке красивой руки под юбку запустить, чего же еще-то! Чтоб, значит, все размеры достоверно снять, это же общупать везде надо! А у тебя пока и щупать-то нечего, мала еще. Но вот помяни мое слово, когда вырастешь – так отбою от кавалеров не будет! Любят они таких, худеньких. М-да… – Дедок опять прикрыл глаза и начал задремывать, но как только я дернула его за рукав, сразу же очнулся. – Две серебрушки задатка с тебя. Завтра вечерком зайди, шмотки свои заберешь да остаток отдашь.

И под протяжное «Эх, молодежь!» я выскочила за дверь. И практически уперлась носом в вывеску сапожника. Кроссовки еще более-менее держались, но я чувствовала, что осталось им недолго. Все-таки дождик и два купания не прошли для них бесследно, а учитывая, что они и до этого были далеко не новые… Да и не антуражно как-то – по средневековому городу в кроссовках шляться.

К счастью, сапожник оказался полной противоположностью портного. Молодой и улыбчивый мужчина внимательно осмотрел мои ноги, сделал для себя какие-то пометки мелом прямо на полу и довольно быстро отпустил меня восвояси.

Обратно я решила пойти другой дорогой, искренне надеясь, что не заблужусь в незнакомом городе. Не заблудилась, зато полюбовалась на два красивых каменных здания, стоящих напротив друг друга на огромной круглой площади. Первое было опознано мною как церковь, а второе – как ратуша. Между ними располагался деревянный помост, который с равным успехом мог использоваться как для массовых объявлений, так и для образцово-показательных казней. Или для проповедей.

Впрочем, почему «мог»? Он и использовался.

– …ибо когда зло пожрет души ваши, то примется за тела, – вещал священник, – и покроются они шерстью, и нальются кровью очи ваши, и будет для вас ночь как день. И очерствеет сердце ваше, и дети ваши отвернутся от вас, и не будет вам иного дома, как святое пламя, дарующее исцеление и вечную жизнь на небесах, ибо сказано, что не тронет огонь тех, кто чист перед Богом, а, напротив, исцелит от хворей и дорогу к судьбе своей укажет, куда все мы идем, сами того не ведая…

И дальше в том же духе. Интересно, он всю эту религиозную галиматью заранее сочинял, а потом наизусть заучивал, или просто импровизировал по ходу дела? Да и в любом случае: вот сам бы в костер и влез, а я бы посмотрела, как он будет в нем от хворей исцеляться и дорогу искать. Разве что это будет дорога на тот свет!

Священник (здесь таких уважительно называли Служителями Господа) еще что-то вдохновенно вещал о клыках и чесноке, но слушать я не стала. Людские суеверия одинаковы во всех мирах, а эта проповедь явно была посвящена оборотням. Похоже, ребята из городской стражи, которым зверь помешал нормально погулять на свадьбе, порассказали-таки друзьям и знакомым всяческих ужасов, и жители Тангара дружно ударились в тихую панику.

Хотя не так уж и дружно! Народу у помоста собралось всего человек тридцать, и те слушали вяло, лишь заученно вздыхали в местах наиболее красочного описания мук, которые испытывает оборотень, когда прикасается к чесноку. Я только тихо вздыхала. Кажется, проповедник банально перепутал волкоподобных тварей с вампирами. Или со мной, потому что я чеснок тоже терпеть не могла.