– А затем, что он помешанный, – сердито сказала Хелен. – Помешался на марках, и ничего не может с собой поделать.

Он энергично замотал головой:

– То-то и оно, что они не одинаковые. Металлические пластины с выгравированным на них рисунком, с которых печатались марки, имели-таки некоторые отличия. К примеру, вот эта марка напечатана с пластины номер шесть, а эта – с пластины один-А. – Тоби Фицпатрик с каждой минутой становился все более оживленным и говорливым, четче формулировал свои мысли.

– Тем не менее все они считаются черными марками номиналом в пенни?

– Да. И это предоставляет дополнительную возможность для специализации. Вы можете посвятить себя коллекционированию всех вариантов и типов одной марки или группы марок.

– И после этого некоторые люди еще позволяют себе утверждать, что выращивать цветы – скучно, – сказала Хелен. Она попыталась пошутить, но неудачно – из-за напряжения, сквозившего в ее голосе.

Тоби перевернул несколько плотных страничек альбома, продемонстрировав Кэти три листа с марками, имевшими аналогичный с предыдущими знаками почтовой оплаты дизайн и номинал, но глубокого красно-коричневого цвета. Все марки выглядели абсолютно одинаково, за исключением почтового штемпеля.

– Вот красненькие за пенни, использовавшиеся между 1858 и 1879 годами. Их найти куда легче.

– И сколько у вас таких марок?

– Сто пятьдесят штук. – Он вынул из кармана увеличительное стекло и протянул Кэти. – Вот, взгляните на орнамент в правой стороне марки.

Она взглянула и даже ухитрилась рассмотреть крохотные цифры 1, 7 и 1, вплетенные в завитки орнамента.

– Пластина сто семьдесят один. Как я уже говорил, все они отличаются друг от друга.

– Тут у вас пропуск, – сказала Кэти, указав на пустое место между марками на первом листе с красненькими.

– Да, мне удалось раздобыть оттиски со всех пластин, кроме семьдесят седьмого номера.

– Это раритет, не так ли?

– Еще какой! Где я только не пытался их разыскать, все марочные толкучки обошел, да все без толку. Шансов случайно наткнуться на экземпляр, который разыскивает множество коллекционеров, очень мало.

– Эти марки, наверное, дорогие?

– О да. Большинство из тех, что здесь представлены, стоят по каталогу от нескольких пенсов до нескольких фунтов. Существует возможность приобрести все оптом на каком-нибудь аукционе за пару сотен фунтов. Но экземпляр с печатной матрицы номер семьдесят семь будет стоить никак не меньше двадцати тысяч фунтов стерлингов. Я имею в виду использованную марку, потому что неиспользованная обойдется вам раза в два дороже.

– Ого!

– Насколько я помню, Сэмми Старлинг издал точно такой же возглас, когда я ему об этом сообщил.

– Значит, это его впечатлило?

– Несомненно.

– Все-таки расскажи нашей гостье эту историю до конца, дорогой, – нетерпеливо сказала Хелен.

– Извини… Итак, прослушав мою лекцию, Старлинг ушел домой, а где-то через неделю позвонил снова. Сказал, что хочет кое-что показать. Это был совершенно новый альбом, с хрустящими, так сказать, страницами. Пустыми, подумал я поначалу. Но потом он раскрыл его, и я увидел на первом листе, в самом его центре, одну-единственную красную марку номиналом в пенни. Я решил, что он таким образом положил начало своей коллекции. Поехал в Фарнем в магазин, где продаются коллекционные монеты и марки, купил там себе симпатичный альбомчик и приобрел свою первую марку – красненькую за пенни, которая обошлась ему пенсов в пятьдесят. Я сказал: «Хорошая марка, Сэмми, и штемпель ясно отпечатался. Какой у нее номер печатной матрицы?» Он промолчал. Тогда я достал лупу и взглянул на номер. Это был оттиск с пластины номер семьдесят семь.

– Я тогда подумала, что его хватит удар, – сказала Хелен. – Я как раз вошла в этот момент в комнату и увидела Тоби. Он стоял там с выпученными глазами, вперив взгляд в пустоту. Казалось, он только что узрел самого Господа Бога.

– Да, тогда я действительно испытал нечто вроде шока, – подтвердил Фицпатрик.

– Между прочим, это было проявлением жестокости со стороны Сэмми, – сказала Хелен, повернувшись к Кэти. – То, как он все это преподнес. Он повел себя по отношению к Тоби как самый последний школьный пижон и задавака. Ведь Тоби коллекционировал эти красненькие за пенни на протяжении многих лет, и собрал все – за исключением той, владеть которой никогда не надеялся. А Сэмми просто-напросто пошел и купил эту марку, стоившую много дороже всех тех, что Тоби и его отец собрали за пятьдесят лет. По-моему, это очень жестоко.

– Не думаю, чтобы он стремился добиться подобного эффекта, Хелен. Тебе обидно, вот ты и возводишь на него напраслину. Но на мой взгляд, все дело в том, что он по сравнению со мной относится в смысле ресурсов к совершенно другой весовой категории коллекционеров. Кстати, тогда-то он мне и признался, что давно уже коллекционирует марки. Что же касается этой красненькой – то он просто пошутил. Уж такое у него чувство юмора.

– Пошутил или нет, но после этого коллекционирование марок на некоторое время лишилось в твоих глазах своего блистательного ореола, не так ли, дорогой?

Тоби повесил голову.

– Да, отчасти. – Он встретился с Кэти взглядом и добавил: – Между прочим, он подарил мне эту марку.

– Оттиск с пластины семьдесят семь?

Фицпатрик согласно кивнул.

– Он просто протянул мне этот альбом и сказал: «Теперь она ваша». А я был настолько изумлен и обескуражен всем происшедшим, что не нашелся что сказать в ответ. По его признанию, у него другая сфера интересов и он сделал это только для того, чтобы полюбоваться на выражение моего лица. По его словам, дело того стоило.

– Дорогостоящая шутка, – сказала Кэти и подумала, что уже видела такую на письме с требованием выкупа.

– Полагаю, что после этого мне следовало ощутить восторг и огромную благодарность по отношению к Сэмми, но почему-то ничего подобного не испытал. Лишь чувствовал себя униженным – и более ничего.

– А он вам показывал после этого свою коллекцию? – спросила Кэти.

– О да. Она совершенно фантастическая. Моя собственная в сравнении с ней показалась мне просто жалкой. Я до сих пор краснею всякий раз, когда вспоминаю, как показывал ему свои марки и расписывал их достоинства, воображая себя его наставником.

– Для него приобретение марок все равно что покупка ценных бумаг или акций, – сказала его жена с презрением в голосе. – Инвестиции – и ничего больше. Он собирал их не из-за страсти к коллекционированию. Ты любовно взращивал свою коллекцию, дорогой. Он же свою просто купил.

Тоби Фицпатрик вздохнул:

– Что ж, можно и так сказать.

Хелен проводила Кэти к воротам. В воздухе сильно пахло живичной смолой от нагретых солнцем высоких сосен. До слуха доносилось ровное гудение пчел.

– Все это очень печальная история, – сказала Хелен. – У Сэмми Старлинга было столько денег, жена-красавица и сказочный дом с потрясающим видом с верхнего этажа. Но я не припомню, чтобы он когда-нибудь улыбался. Даже когда показывал Тоби свои последние филателистические приобретения, он казался… совершенно бесстрастным. Он держал себя так, словно радость была для него непозволительной роскошью. Между тем разве можно быть несчастливым в таком месте?

Хотя солнце по-прежнему ярко светило над кронами высоких деревьев, в воздухе разливалась неприятная тяжесть. Кроме того, в западной части небосвода формировались облачка, свидетельствовавшие о приближающейся смене погоды.

Когда они подошли к воротам, слева от них из-за поворота аллеи на большой скорости вырулила машина и помчалась к дому Старлинга, проехав по тому месту, где несколькими часами раньше лежала в пыли отрезанная голова Евы.

– Идиоты! – воскликнула Хелен, проследив за машиной взглядом.

– Вполне возможно, это наша, – сказала Кэти. – Или принадлежит представителям прессы. Они могут объявиться здесь в любой момент. Кровавая и необычная история, без сомнения, привлечет к себе повышенное внимание общественности. Так что будьте к этому готовы, Хелен.