Гриффин-ученый и Гриффин-обыватель, Гриффнн-человек и Гриффин-преступник, Гриффин, по-детски открытый сильному чувству, и Гриффин, мрачный голодный человеконенавистник, — все это сплетается в яростный клубок, катящийся к пропасти. Это уже не комедия, какой могли показаться первые главы романа. Это даже не драма. Это трагедия. В центре ее стоит значительная личность, и вина этой личности — трагическая вина.
Герой этого фантастического романа истолкован в согласии с эстетикой критического реализма. Гриффин таков, каким его сделало общество. Оно отразилось в нем, как в капле воды. Мы узнаем, как формировался его характер, и видим его в прямом общении с другими людьми, сформированными тем же обществом, но в несколько иных условиях. Они объясняют нам его, он — их. Человек показан через общество, общество через человека.
Теперь, выработав свою систему реалистической фантастики, Уэллс возвращается к масштабам «Острова доктора Моро». Он снова будет писать о человечестве в целом, о будущем, о крутых поворотах истории, но его рассказ приобретет небывалую достоверность. Так написан следующий после «Невидимки» роман Уэллса — «Война миров».
Вопрос об обитаемости планет — очень старый. Во «множественность миров» верили еще Лукреций и Плутарх. Эта проблема снова была поднята в трактатах философов и ученых-астрономов семнадцатого века и решена почти единогласно. Считалось признанной научной истиной, что все планеты Солнечной системы обитаемы. Со временем, однако, скептики взяли верх. Единственной планетой, относительно обитаемости которой шли еще споры, оставался Марс. Сам Уэллс несколько раз менял точку зрения на этот вопрос. В конце концов он заявил, что на Марсе возможна жизнь, но в этом случае интеллект марсиан, в силу несходства внешних условий, должен очень отличаться от нашего.
Обитатели Марса, какими мы видим их в романе Уэллса, имеют, однако, земное происхождение. В 1893 году в очерке «Человек миллионного года» он описал существо, которое придет через миллион лет на смену человеку, — очень на нас непохожее, зато весьма напоминающее марсианина из ненаписанной пока «Войны миров». Перенеся в своем романе это существо на Марс, Уэллс следовал простейшей логике — поскольку Марс существует много дольше Земля, живые формы могли там достичь того уровня развития, какого они на Земле достигнут много позже. Рассказав о вторжении с Марса, Уэллс мог теперь столкнуть современного человека с его далеким и непохожим потомком.
Это и было его главной целью.
Собственно говоря, в «Машине времени» речь шла о том же самом. Теперь, однако, Уэллс исследует другой вариант будущего — перед нами потомки человека, оказавшиеся много его сильнее, изощреннее. Они обладают знаниями и навыками, какие не снились современности. Не таких ли людей мечтал встретить в далеком будущем Путешественник по Времени?
Нет, разумеется. Марсиане разочаровали бы его, надо думать, ничуть не меньше, чем растерявшие знания и опыт своих предков элои. Это скорее высокоорганизованные, построенные на биологической основе компьюторы, нежели люди. Они столь же рациональны и бесчувственны. Все человеческое им чуждо. Сделав эти существа обитателями Марса, Уэллс не просто нашел удачный сюжетный ход. Марсианам и людям действительно не ужиться на одной планете.
Этим двум мирам суждены не мир, а война. И хотя действие романа происходит не через восемьсот тысяч лет, а в первые годы двадцатого века, масштаб и драматизм событий возросли сравнительно с «Машиной времени». Там путешественник, единственный представитель современного человечества, залетевший в далекое будущее, сравнивал свои утопические представления с явившейся его глазам картиной всеобщего вырождения. Он не волен был вмешиваться в ход событий, — они уже произошли; он появился, чтоб увидеть итог. В «Машине времени» развертывался конфликт ложных утопических представлений и сокрушающей их реальной действительности. Иначе в «Войне миров». Здесь тоже конфликтуют идеи, но здесь еще сталкиваются, чтобы решить — кто кого, два разных мира.
На чьей стороне Уэллс? Двух ответов на этот вопрос быть не может — он горячо сочувствует человечеству и надеется на поражение марсиан. Но это нисколько не значит, что Уэллс — на стороне настоящего, против будущего. Просто у настоящего есть еще возможность преобразоваться в иное будущее, не такое, пример которого показали марсиане.
Этот пример, этот урок был, однако, необходим. Марсиане дали понять людям, как медленно те движутся по пути научного и технического прогресса. Они показали, как страшна бесчеловечность, и заставили задуматься о том, не угнездилась ли она в мире обыкновенном, «нефантастическом». Они показали, наконец, как не хватает современному человеку независимости, достоинства, инстинкта свободы.
Почти за тридцать лет до Уэллса английский писатель Сэмюэл Батлер описал в своем знаменитом сатирическом романе «Эривон» (1871) судьбу людей, попавших под власть машин. Многие, пишет Батлер, не видят в такой перспективе никаких причин для беспокойства. Напротив, они считают, что людям от этого станет только лучше. «Хотя человек для машин будет тем же, что для нас лошадь или собака… — говорят они, — ручному человеку будет житься под благодетельной властью машин куда лучше, чем в теперешнем диком состоянии… И хотя то тут, то там какая-нибудь пылкая душа задумается над своим положением и проклянет судьбу за то, что она не дала ей родиться на свет паровой машиной, основная часть человечества молчаливо примет любой уклад жизни, если только он будет обещать ей лучшую одежду и пищу за меньшие деньги». Уэллс подхватывает мысль Батлера, и в его романе мы найдем блестящие, полные ненависти к раболепному и ничтожному мещанину пассажи, посвященные истории человечества под властью марсиан. Мещанин готов променять свободу и самое жизнь на чистые клетки и питательный корм. Этим ли существом должна гордиться современность?!
И когда Уэллс оставляет Землю человечеству, он отдает ее ему за те возможности, какими оно располагает, а не за то, каким видит его сейчас. Он надеется на преобразования духовные, социальные, политические. Надеется и верит в них.
«Война миров» окончательно упрочила литературную репутацию Уэллса. Бернард Шоу говорил, что это «превосходнейшая вещь, ее невозможно отложить, пока не прочел до последней строчки». Это действительно лучший из фантастических романов Уэллса. Его предшествующие произведения, очень сами по себе значительные и необычные, были основательно подготовлены литературной традицией. «Война миров» была скорее подготовлена творчеством самого Уэллса. При этом мера убедительности этого романа на редкость велика. Показателен такой эпизод. Когда 30 октября 1938 года американское радио передало инсценировку «Войны миров», подготовленную молодым актером и режиссером Орсоном Уэллесом, в стране разразилась паника. Не меньше миллиона из шести миллионов радиослушателей приняло радиопостановку за репортаж о действительных событиях. Это был не единственный случай. Подобная же паника, причем с кровавыми жертвами, вспыхнула в Эквадоре в начале пятидесятых годов во время радиопостановки, подготовленной радио Кито.
«Война миров» была высшей точкой раннего фантастического цикла Уэллса, однако им было создано еще несколько подобных романов. Самым значительным из них был роман «Первые люди на Луне» (1901).
В свое время Гете с горечью писал о том, что человек предназначен ко всеобщему, а жизнь толкает его к частному. Великий просветитель понимал дурные стороны специализации — развивая способности человека в одном строго заданном направлении, она мешает проявиться другим аспектам его личности. Против этой тенденции и выступил Герберт Уэллс. Он изобразил цивилизацию, построенную на резком, биологически закрепившемся разделении функций — как в муравейнике. И члены этого общества больше похожи на муравьев, чем на людей. Это жалкое подобие человека, карикатура на него. Правит же этим обществом безликое рациональное существо, еще больше марсиан напоминающее компьютор — Великий Лунарий. И хотя в нем нет холодной жестокости марсиан, Уэллс по-прежнему убежден, что мир без живой человечности, мир бесчувственный и бездуховный не должен существовать. Объемлющий своим разумом весь лунный мир, постигший законы вселенной, Великий Лунарий не менее карикатурен, чем любой из его муравьиноподобных подданных.
