— Мне кажется, кто-то тут произнес слово «обед», — сказала Энн. — Я хочу есть.

— Кто первым пришел, того первого и обслуживаем, — бодро заявил мистер Дейвис—Чамли. — Передайте девушкам, мы еще увидимся. И куда же мы пойдем, мисс?..

— Энн.

— Прекрасно, — сказал мистер Дейвис—Чамли. — А меня зовут Вилли.

— Уверена, что вы хорошо знаете город, — сказала Энн. — Я здесь впервые.

Она подошла поближе к рампе, чтобы он получше ее разглядел. Интересно, узнает он ее или нет... но мистер Чамли никогда не смотрел на лица. Он всегда смотрел мимо них. Ему не надо было придавать своей большой квадратной физиономии выражение силы, если он хотел произвести на кого-либо соответствующее впечатление. Сила заключалась уже в самом ее существовании, и этому нельзя было не удивляться; вот так же люди удивляются при виде необыкновенно большого мастифа — это сколько же ему, такому здоровенному, каждый день всего нужно!

Мистер Дейвис подмигнул мистеру Кольеру, который безуспешно пытался казаться суровым.

— О да! Этот город я знаю, — сказал он. — Образно говоря, я его создал. Выбор здесь невелик, — добавил он. — Или «Гранд», или «Метрополь». «Метрополь» интимнее.

— Тогда идемте в «Метрополь».

— К тому же там лучшее в Ноттвиче сливочное мороженое.

Толпа на улице уже рассеялась. Людей на ней было не больше, чем обычно в эту пору: они разглядывали витрины магазинов, шли домой или в кино «Империал». «Интересно, где же сейчас Рейвен? — подумала Энн. — Как мне его найти?»

— Такси брать не стоит, — сказал мистер Дейвис. — «Метрополь» сразу за углом. Вам там понравится. Он интимнее, — повторил он, — чем «Гранд».

На самом деле ресторан отнюдь не отличался тем, что называется интимностью. Здание сразу же бросалось в глаза. Сложенное из красного и желтого камня, с часами на остроконечной башне, огромное, как железнодорожный вокзал, оно целиком занимало одну из сторон рыночной площади.

— Чем не «Отель де Виль»? — заметил мистер Дейвис.

Было видно, что он гордится Ноттвичем.

Между окнами в стиле ренессанса застыли скульптуры в стиле псевдоготики, здесь были представлены все исторические знаменитости Ноттвича — от Робин Гуда до мэра города тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года.

— Чтобы взглянуть на это, люди приезжают издалека, — пояснил мистер Дейвис.

— А «Гранд»? Как выглядит «Гранд»?

— Ах, «Гранд», — сказал мистер Дейвис. — «Гранд» — ужасная безвкусица.

Он подтолкнул ее к вращающейся двери, и Энн отметила про себя, что швейцар его узнал. «Мистера Дейвиса нетрудно разыскать в Ноттвиче, — подумала она, — а вот как найти Рейвена?»

Мест в ресторане хватило бы для пассажиров океанского лайнера. Разрисованные серо-зелеными и золотыми полосами колонны поддерживали голубой резной потолок, на котором в надлежащем порядке были разбросаны созвездия.

— Одна из достопримечательностей Ноттвича, — заметил мистер Дейвис. — Я всегда заказываю столик под Венерой.

Он деланно хихикнул и уселся, а Энн заметила, что над ними вовсе не Венера, а Юпитер.

— Вам бы надо сидеть под Большой Медведицей, — пошутила она.

— Ха-ха, недурно сказано, — засмеялся мистер Дейвис. — Непременно запомню. — Он склонился над картой вин. — Женщинам, как известно, нравится сладкое вино. — И признался: — Да я и сам сладкоежка.

Он погрузился в изучение меню и уже ничего вокруг себя не замечал; казалось, его интересует только меню, начиная с омара, которого он заказал. Так вот, значит, какие у него вкусы — огромный, душный дворец, где занимаются поглощением пищи, а интимность для него — отдельный стол среди двухсот точно таких же.

Энн полагала, что он привел ее сюда, чтобы пофлиртовать с ней. Ей представлялось, что с мистером Дейвисом будет легко договориться, хотя авантюра эта ее несколько пугала. Пять лет работы в провинциальных театрах ничему ее не научили. Она так и не поняла, где тот предел, до которого можно разжигать чужую страсть. Ее демарши были всегда неожиданны и рискованны. Разделываясь с омаром, она размышляла о Мейтере, о своей любви к нему и о том, как хорошо ничего не бояться.

Она осторожно коснулась своим коленом колена мистера Дейвиса. Тот был всецело занят клешней омара и не обратил на нее никакого внимания. С таким же успехом он мог бы сидеть за столом один. Ей стало не по себе — никогда ею так не пренебрегали! Ей это показалось неестественным. Она снова коснулась его коленом и спросила:

— О чем вы задумались, Вилли?

Он поднял на нее глаза, похожие на линзы мощного микроскопа.

— Что такое? — спросил он. — Омар недурен, а? — Он смотрел мимо нее в зал просторного, почти пустого ресторана, столы которого были украшены падубом и омелой. — Официант, — позвал он, — дайте мне вечернюю газету, — и снова принялся за омара.

Когда принесли газету, он прежде всего просмотрел финансовую хронику. И похоже, остался доволен; у него был вид мальчика, сосущего леденец.

— Простите, Вилли, мне нужно на минутку отлучиться, — сказала Энн, вытащила из сумочки три медяка и пошла в женскую уборную. Там она осмотрела себя в зеркале, висевшем над раковиной. Вроде бы все как надо.

— Как по-вашему, у меня что-нибудь не так? — спросила она старушку-уборщицу.

— Возможно, ему не нравится, что у вас так сильно накрашены губы, — осклабилась женщина.

— Да нет, он как раз из тех, кому это нравится. Муженек резвится. Отдыхает от жены. Кто он такой? — спросила она. — Называет себя Дейвисом и хвастается, что сделал этот город.

— Извините, дорогая, у вас спустилась петля на чулке,

— Во всяком случае, он тут ни при чем. Так кто же он?

— Ни разу о нем не слышала, милочка. Спросите у швейцара.

— А что, и спрошу.

Она направилась к входной двери.

— В ресторане так душно, — заговорила она. — Хочется подышать свежим воздухом.

У швейцара «Метрополя» выдалась свободная минутка. Никто не входил и не выходил.

— На дворе холодновато, — сказал он.

На тротуаре стоял одноногий инвалид и продавал спички. Мимо громыхали трамваи, словно маленькие домики, полные света, табачного дыма и дружеских разговоров. Часы пробили половину девятого, и с улицы за площадью донеслись громкие голоса детей, выкрикивавших слова рождественского гимна.

— Ну, пора возвращаться к мистеру Дейвису, — сказала Энн. — А кто он такой, этот мистер Дейвис?

— У него всего навалом, — ответил швейцар.

— Он говорит, что сделал этот город.

— Врет, — сказал швейцар. — «Мидленд стил» — вот кто сделал этот город. Видели вы их главное управление — дом на улице Тэннериз? Да, они сделали этот город, они же его и угробят. Когда-то у них трудилось пятьдесят тысяч человек, а сейчас нет и десяти. Я сам одно время был у них швейцаром. Но они сократили даже швейцаров.

— Круто.

— Ему пришлось еще хуже. — Швейцар кивнул через дверь на одноногого продавца спичек. — Проработал у них двадцать лет, а когда потерял ногу, суд решил, что он сам во всем виноват, и ему не дали ни гроша. Как видите, они и на нем сэкономили. Не спорю, небрежность с его стороны была, он уснул. Но попробуйте-ка постоять восемь часов у станка, который каждую секунду штампует очередную деталь. Тут любой уснет.

— Да, так мистер Дейвис...

— О нем я ничего не знаю. Возможно, он имеет какое-то отношение к обувной фабрике. А может, один из директоров «Уоллеса». Эти ребята купаются в деньгах.

В дверь вошла женщина с китайским мопсом на руках. На ней была тяжелая меховая шуба. Она спросила:

— Мистер Альфред Пайкер сюда не заглядывал?

— Нет, мэм.

— Ну и ну! Вот так, бывало, и его дядя. Исчезнет — и ищи потом. Подержите-ка собачку, — сказала она и, выйдя, как шарик, покатилась по площади.

— Это жена мэра, — пояснил швейцар.

Энн вернулась в зал, но там теперь все было как-то по-другому. Вина в бутылке почти не осталось, а газета валялась на полу, у ног мистера Дейвиса. Две порции мороженого стояли на столе, но к своему мистер Дейвис даже не притронулся. И не из вежливости — что-то, похоже, вывело его из себя.