– Кто такой доктор Антекирт?
– Он знаменитый врач. Он может вылечить от любой болезни, даже от такой, которая унесёт вас на тот свет!
– Он богат?
– У него ни гроша. Не кто иной, как я, ссужаю ему по воскресеньям кой-какую толику.
– А откуда он прибыл?
– Из такой страны, название которой решительно никому неведомо.
– Где же эта страна находится?
– Могу сказать только одно: на севере её отделяет от соседней страны самый пустяк, а с юга она и вовсе ничем не отделена.
Ничего другого добиться от Пескада не удавалось; что же касается его приятеля, то он и вовсе молчал, как гранитный столб.
Но если друзья не отвечали на нескромные вопросы репортёров, это не значит, что между собою они не говорили о своём новом хозяине. Они говорили о нём, и частенько. Они любили его, и любили крепко. Они горели желанием оказывать ему услуги. Между ними и доктором возникло что-то вроде химического сродства, происходило как бы взаимное притяжение, день ото дня они все крепче к нему привязывались.
Каждое утро приятели ждали, что вот-вот их позовут к доктору и он им скажет:
– Друзья, мне нужна ваша помощь.
Но, к великому их огорчению, ждали они напрасно.
– Долго ли так будет продолжаться? – сказал однажды Пескад. – Тягостно сидеть сложа руки, Матифу, особенно с непривычки.
– Да, руки заржавеют, – согласился Матифу, взглянув на свои огромные бицепсы, праздные, как шатуны остановившейся машины.
– Скажи-ка, Матифу…
– Что же тебе сказать, Пескад?
– Знаешь, что я думаю о докторе Антекирте?
– Нет, не знаю. Но ты мне, Пескад, скажи, что ты думаешь. Тогда мне легче будет тебе ответить.
– Слушай-ка. Верно, у него в прошлом были такие дела… такие дела… Это по глазам видно. У него во взгляде иной раз такие молнии сверкают, что ослепнешь… И когда грянет гром…
– Вот шуму-то будет!
– Да, Матифу, шуму будет немало… да и работы тоже. И вот тут-то, сдаётся мне, мы и пригодимся!
Пескад говорил так не зря. Хотя на борту яхты и царило полнейшее спокойствие, сметливого малого многое наводило на размышления. Что доктор не простой турист, путешествующий по Средиземному морю ради развлечения, – в этом не могло быть ни малейшего сомнения. По-видимому, «Саварена» – некий центр, к которому сходятся многочисленные нити, сосредоточенные в руках её таинственного владельца.
В самом деле, на яхту приходили письма и телеграммы даже из самых отдалённых уголков этого чудесного моря, волны которого омывают берега многих стран – и французское побережье, и испанское, и марокканское, и алжирское, и триполитанское. Кто посылал все эти письма и телеграммы? Очевидно, агенты, занятые какими-то чрезвычайно важными делами, – если только не клиенты, просившие у знаменитого врача заочного совета, – но последнее казалось маловероятным.
Вдобавок даже на телеграфе в Рагузе вряд ли понимали смысл этих телеграмм, ибо они передавались на каком-то неведомом языке, тайну которого знал, по-видимому, только сам доктор. Но будь даже язык телеграмм вполне понятен, что можно было бы уразуметь, прочитав, например, такие фразы:
"Альмейра. Казалось, напали на след З.Р. Ошибка, поиски прекращены".
"Вновь найден корреспондент Г.В.5. Связались группой К.З., между Катанией и Сиракузами. Дальнейшее сообщим".
"Установлено прохождение Т.К.7 мимо Мандераджо, Ла-Валлетты, Мальты".
"Кирене. Ждём новых распоряжений. Эскадра Антек готова. Электро-3 стоит под парами днём и ночью".
"Р.О.3. Впоследствии умер каторге. Оба исчезли".
Или вот ещё телеграмма, где применено условное цифровое обозначение:
"2117. Сарк. Бывший деловой посредник. Предприятия Торонт. Прервал связь с африканским Триполи".
А с «Саварены» на большинство этих телеграмм отправлялся один и тот же ответ:
"Продолжать розыски. Не жалеть ни сил, ни средств. Шлите новые данные".
Шёл усиленный обмен какими-то непонятными посланиями, которые, казалось, являлись результатом наблюдения за всем бассейном Средиземного моря. Следовательно, доктор далеко не такой праздный человек, за какого он себя выдаёт! Об этой своеобразной переписке, конечно, не могла не узнать широкая публика, хотя телеграфные чиновники обязаны соблюдать профессиональную тайну. И это ещё больше привлекало всеобщее внимание к таинственному незнакомцу.
Среди лиц, принадлежавших к высшему рагузскому обществу, одним из самых любопытствующих был Силас Торонталь. Как уже говорилось, бывший триестский банкир встретил доктора Антекирта на гравозской набережной несколько минут спустя после прибытия "Саварены". Эта встреча вызвала у одного из них чувство крайнего отвращения, а у другого возбудила не менее острый интерес. Но до последнего времени банкиру так и не удавалось удовлетворить своё любопытство.
Говоря по правде, доктор произвёл на Силаса Торонталя какое-то совершенно особенное впечатление, определить которое он не мог бы и сам. Инкогнито, так тщательно соблюдаемое доктором, слухи, носившиеся в Рагузе на его счёт, трудность получить у него аудиенцию – все это внушало банкиру острое желание ещё раз повидаться с ним. С этой целью банкир несколько раз приезжал в Гравозу. Стоя на набережной, он подолгу смотрел на яхту и сгорал от желания попасть на её борт. Дело дошло до того, что однажды он приказал отвезти себя к яхте, но услыхал от вахтенного лишь неизменное:
– Доктор Антекирт не принимает.
И Силас Торонталь находился в состоянии какого-то постоянного раздражения, видя, что ему никак не удаётся преодолеть препятствие.
Тогда банкир решил установить за доктором слежку на свой собственный счёт. Надёжному сыщику было дано поручение следить за каждым шагом таинственного иностранца, даже если он будет разъезжать только по Гравозе и её окрестностям.
Судите же сами, в какую страшную тревогу повергло Силаса Торонталя известие, что старик Борик беседовал с доктором и что на другой день доктор посетил госпожу Батори!
"Кто же этот человек?" – думал банкир.
Но чего же было опасаться банкиру в его теперешнем положении? За истёкшие пятнадцать лет ни одна из его тёмных проделок не обнаружилась. Однако всё, что касалось семей тех, кого он предал и продал, всегда беспокоило его. Раскаяние было ему чуждо, зато страх не раз овладевал им, и шаги, предпринятые таинственным незнакомцем, обладавшим страшным могуществом благодаря своей славе и богатству, не могли не тревожить его.
– Кто же этот человек? – твердил он. – Зачем ездил он в Рагузу к госпоже Батори? Вызвала ли она его в качестве врача? Словом, что может быть между ними общего?
Он не находил ответа на этот вопрос. Правда, Силас Торонталь немного успокоился, когда ему стало достоверно известно, что незнакомец больше не приезжал к госпоже Батори.
Но это отнюдь не поколебало решения банкира во что бы то ни стало познакомиться с доктором; наоборот, желание это разгорелось в нём ещё сильнее. Эта мысль не давала ему покоя ни днём, ни ночью. Такому положению надо было положить конец. Вследствие странной иллюзии, которой нередко бывает подвержен чересчур возбуждённый мозг, банкир воображал, что стоит ему вновь увидеться с доктором, поговорить с ним, узнать о цели его прибытия в Гравозу, – и он сразу же успокоится. Поэтому он всячески искал случая где-нибудь встретиться с ним.
И вдруг банкиру показалось, что случай этот подвернулся.
Госпожа Торонталь уже несколько лет страдала недомоганием, которого никак не удавалось излечить местным врачам. Несмотря на все их старания, несмотря на заботы дочери, госпожа Торонталь, хотя ещё и держалась на ногах, всё же явно погибала. Была ли эта болезнь следствием какого-то душевного потрясения? Возможно, но никому ещё не удавалось этого выяснить. Только сам банкир мог бы ответить на вопрос: не утратила ли его жена вкус к жизни потому, что знала все его прошлое?
Как бы то ни было, именно недуг госпожи Торонталь, от которой уже почти совсем отступились местные врачи, показался банкиру вполне приличным предлогом, чтобы вновь встретиться с незнакомцем. Если попросить его приехать и осмотреть больную, – вряд ли он откажется, ведь это было бы бесчеловечно!
