В самом деле, доктор решил произвести взрыв не при помощи пороха, пироксилина или динамита. Ему было известно недавно открытое взрывчатое вещество огромной разрушительной силы: оно во столько же раз превосходит динамит, во сколько динамит превосходит обыкновенный порох. Обращаться с ним легче, чем с нитроглицерином, а перевозить удобнее, ибо новое вещество состоит из двух жидкостей, которые смешивают лишь перед использованием: замерзает оно при 20 градусах ниже нуля, а не при 5-6, как динамит, и взрывается от сильного сотрясения, например от взрыва капсюли гремучекислой соли, – словом, пользовался этим страшным орудием разрушения не составляет никакого труда.

Получается оно гари взаимодействии жидкой обезвоженной окиси азота, с одной стороны, и различных углеродистых соединений, минеральных, растительных или животных масел, с другой. Две жидкости, в отдельности совершенно безобидные, смешивают в нужной пропорции, как вино и воду, причём человек, производящий эту операцию, не подвергается ни малейшей опасности. В результате получается вещество под названием "панкластит", что означает "все уничтожающий", и действительно оно все уничтожает.

Итак, начинив этим веществом множество фугасов, их установили по всему острову. Каждый фугас снабдили капсюлем гремучекислой соли и присоединили к подводному кабелю, идущему от Антекирты. Ток, пущенный по кабелю, мгновенно вызвал бы чудовищной силы взрыв. Из предосторожности – ведь кабель мог быть повреждён – несколько других взрывателей соединили проводами с фугасами и зарыли в землю. Стоило случайно надавить ногой пластинку хотя бы одного из этих взрывателей, чтобы произошло замыкание и островок взлетел на воздух. Словом, если крупные неприятельские силы высадятся на Кенкрафе, он вряд ли избегнет уничтожения.

В первых числах ноября, когда работы по минированию островка уже подходили к концу, непредвиденное событие заставило доктора покинуть на несколько дней Антекирту.

Третьего ноября утром грузовое судно, обычно доставлявшее колонии уголь из Кардифа, бросило якорь в порту Антекирты. Во время плавания дурная погода заставила его сделать остановку в Гибралтаре, где капитан получил на почте письмо до востребования, адресованное доктору. Это письмо давно пересылалось из одной почтовой конторы в другую, но до сих пор так и не дошло по назначению.

Доктор взял письмо, испещрённое штемпелями Мальты, Катании, Рагузы, Сеуты, Отранто, Малаги, Гибралтара.

Адрес был написан крупным неровным почерком: очевидно, человек, начертавший эти каракули, разучился писать или у него уже не было сил водить пером по бумаге. К тому же на конверте стояла только фамилия доктора и трогательная приписка:

"Доктору Антекирту, на волю божью".

Доктор разорвал конверт, развернул письмо – пожелтевший листок бумаги – и прочёл следующие строки:

"Господин доктор,

Да поможет господь, чтобы это письмо попало к вам в руки!.. Я очень стар!.. Я могу умереть!.. Она останется совсем одна на свете!.. Сжальтесь над госпожой Батори, её скорбная жизнь уже подходит к концу!.. Помогите ей!.. Помогите!

Ваш покорный слуга, Борик".

В уголке письма стояло слово "Карфаген", а пониже – "Тунис".

Доктор был один в гостиной Ратуши, когда читал это письмо. У него вырвался крик, в котором слышались одновременно и радость и отчаяние. Он обрадовался, что нашёл, наконец, следы госпожи Батори, и тут же пришёл в ужас, заметив, что письмо послано более месяца тому назад!

Тотчас же был вызван Луиджи.

– Немедленно предупреди капитана Кострика, Луиджи, – сказал доктор. – Пусть он прикажет поднять пары. «Феррато» должен быть готов к отплытию ровно через два часа!

– Через два часа яхта выйдет в море, – ответил Луиджи. – Вы сами едете, господин доктор?

– Да.

– Переход предстоит долгий?

– Он займёт не более трёх-четырёх дней.

– Вы кого-нибудь берете с собой?

– Да, разыщи Петера, он будет сопровождать меня.

– Петер руководит работами на островке Кенкраф, но он вернётся через час, самое большее.

– Я хочу также, Луиджи, чтобы и твоя сестра поехала с нами. Пусть она тотчас же приготовится к отъезду.

– Будет сделано.

И Луиджи поспешно вышел из комнаты, чтобы исполнить полученные приказания.

Через час Петер был уже в Ратуше.

– На, прочти, – сказал доктор, протягивая ему письмо Борика.

Паровая яхта снялась с якоря незадолго до полудня и вышла в море под командованием капитана Кестрика и его помощника, Луиджи Феррато. Пассажиров на борту было немного: доктор, Петер и Мария, которой предстояло ухаживать за госпожой Батори в случае, если её невозможно будет сразу же перевезти из Карфагена на остров Антекирту.

Нетрудно себе представить, какие чувства обуревали Петера Батори. Он знал, где его мать, знал, что скоро её увидит!.. Но почему Борик так поспешно увёз госпожу Батори из Рагузы на этот далёкий тунисский берег? И в каком положении найдёт он их обоих?

Мария, которой Петер поверял свои сомнения и страхи, неизменно отвечала ему словами, исполненными надежды и благодарности всевышнему. Она усматривала вмешательство провидения в том, что письмо Борика попало в руки доктора.

По приказу капитана «Феррато» развил максимальную скорость. Давление в котлах было доведено до предела, и судно делало в среднем пятнадцать миль в час. Расстояние между заливом Большой Сирт и мысом Бон, на северо-востоке Туниса, не превышает тысячи километров, а от мыса Бон до Ла-Гуллетт, в Тунисском заливе, всего полтора часа плавания на быстроходной яхте. Итак, если не разыграется буря и не случится аварии, «Феррато» прибудет через тридцать часов к месту назначения.

Море было спокойно, и волнение не усилилось, когда яхта вышла из залива Большой Сирт. Ветер дул с северо-запада, но не грозил перейти в шторм. Капитан Кестрик держал курс на мыс Бон и даже несколько южнее этой точки, чтобы легче было подойти к берегу, если ветер посвежеет. Он собирался обогнуть мыс Бон, держась как можно ближе к суше, а потому не хотел приближаться к острову Пантеллерия, который лежит на полпути между этим мысом и Мальтой.

Западнее залива Большой Сирт берег, плавно закругляясь, выдаётся в мере. Здесь тянутся владения Триполитании. Дальше, между островом Джерба и городом Сфаксом, расположен залив Габес; затем береговая линия несколько отклоняется к востоку, образуя за мысом Диниас залив Хаммамет, и дальше идёт на север до крайней точки мыса Бон.

"Феррато" шёл по направлению к заливу Хаммамет, где он должен был приблизиться к суше и затем уже плыть вдоль берега до своего места назначения – Ла-Гуллетт.

В течение третьего ноября и в ночь на четвёртое волнение значительно усилилось. В самом деле, достаточно в этих местах подняться даже небольшому ветру, чтобы море разбушевалось – ведь в районе залива Большой Сирт проходят наиболее изменчивые течения Средиземного моря. На следующий день, часов в восемь утра, как раз на широте мыса Диниас показалась земля, и под защитой высокого берега плыть можно было легче и быстрее.

"Феррато" шёл в каких-нибудь двух милях от суши, и путешественникам всё было видно как на ладони. За заливом Хаммамет судно ещё ближе подошло к берегу и на широте Келибии оказалось у бухточки Сиди-Юсуф, защищённой с севера длинной грядой скал. Её окаймлял красивый песчаный пляж, а за ним тянулась цепь невысоких холмов, покрытых чахлым низкорослым кустарником, с трудом пробивавшимся среди камней. Вдали вырисовывались отроги горного массива, пересекающего эту страну. Выделяясь белым пятном на фоне зелени, то там, то тут виднелась заброшенная мечеть. На переднем плане показались развалины небольшой старинной крепости, а над ними, на вершине холма, закрывающего с севера доступ в бухту Сиди-Юсуф, стоял сравнительно хорошо сохранившийся форт.

Однако местность не была пустынна. Под защитой скал, в полукабельтове от берега, укрылось несколько левантинских кораблей – шебек и полакр. Вода в этом месте так прозрачна, что в глубине её можно было различить чёрные камни, слегка волнистое песчаное дно и врезавшиеся в него якоря, которые, преломляясь в зеленоватой толще воды, принимали самые причудливые очертания.