— Мысль об отступлении даже не приходила мне в голову, — послышался резкий ответ. — Но Алжир может повременить, пока мы заняты укреплением своих сил. На это и рассчитывает Барбаросса. Нас ждут в Алжире, а мы вместо этого высадимся на берег, атакуем Шершел и дадим бой Драгуту. Что вы скажете на это, синьоры?

Он задал вопрос всем, но глаза его были устремлены только на Просперо. И тот ответил:

— За неимением лучшего, я согласен с этим планом.

— Боже мой, какая любезность, — с иронией проговорил Филиппино.

— Я согласен с доном Просперо, — сказал дон Алваро с обезоруживающей улыбкой. — Мы должны смело напасть и показать таким образом этим неверным псам раз и навсегда, кто здесь настоящий хозяин.

— Вот почему я хочу исключить риск неудачи, — ответил адмирал. — Дело слишком серьезное. Итак, все согласны напасть на Шершел? И флот, обойдя Алжир стороной, двинулся к Шершелу. Однако попали они туда с опозданием и не застали Драгута. Этот не знающий жалости, самый грозный из всех сражающихся под началом Хайр-эд-Дина моряк уже отплыл в Алжир. Он держался берега и потому не был замечен сторонниками императора.

Дон Алваро в ярости лишился присущего ему чувства юмора, а Просперо очень досадовал.

— Перестраховались, — сказал он адмиралу. — Теперь, когда Драгут соединился с Барбароссой, все наши замыслы могут рухнуть.

— Воистину перестраховались, — пробурчал дон Алваро, который вместе с Просперо поднялся на борт «Грифона» на военный совет с адмиралом. — Смотрите, что получается. Мы, поджав хвост, возвращаемся домой под громкий лай этих исламских собак. Смех разбирает, право. Но, Боже мой, я не желаю, чтобы смеялись надо мной. Император не скажет тебе спасибо за это, великий герцог.

Андреа Дориа, поглаживая свою окладистую бороду, невозмутимо выслушивал упреки. Он стоял на корме галеры в обществе племянников и двух других капитанов, изучая изрезанный берег в миле от судна и следя за паникой в бухте, которая возникла, едва летний рассвет выдал присутствие европейского флота. Молча обозревал он раскинувшийся у бухты город, состоявший из белых кубических домов, окруженных зеленью финиковых пальм и апельсиновых деревьев, перемежающихся серо-зеленой листвой олив. Он смотрел на серую громаду крепости, на шпиль минарета над мечетью, на развалины римского амфитеатра на востоке и на отдаленные горные цепи Джебель Соума и Бони Манассер, окутанные дымкой.

Наконец он произнес:

— Не совсем так, дон Алваро. Шершел — богатый город, порт, где находятся склады и хранится провиант корсаров. Разве не стоит разорить это пиратское гнездо и поубавить мусульманам спеси?

Просперо неожиданно улыбнулся, увидев, как Джанеттино переводит взгляд маленьких блестящих глаз с него на дона Алваро и обратно.

— Ты смеешься! — воскликнул Джанеттино. — Чему ты смеешься? Просперо улыбнулся еще шире:

— Мы отправлялись охотиться на льва, а вернемся и станем хвастаться, что убили мышь.

Этого было вполне достаточно. Но дон Алваро подлил масла в огонь, хлопнув себя по толстому колену.

Джанеттино в сердцах назвал их безрассудными дураками, осуждающими все, что выше их понимания.

Просперо помрачнел. Даже злясь на Дориа, он в глубине души сохранял уважение к синьору Андреа. Он восхищался его очевидным мужеством и невозмутимой силой, признавал его исключительные дарования. Однако к его племянникам он испытывал неприязнь, которую эти надменные выскочки постоянно подпитывали.

— Это неучтиво, — сказал он с холодной укоризной.

— А я и не желал быть вежливым. Вы придаете слишком большое значение своей персоне, Просперо. Вы полагаетесь на дядино расположение к вам. Просперо повернулся к адмиралу.

— Поскольку мы прибыли сюда сражаться с неверными, а не друг с другом, я возвращаюсь на свой флагманский корабль и там буду ожидать ваших указаний, синьор.

Но адмирала задела шутка о льве и мыши и, возможно, поэтому он не обуздал грубость Джанеттино. В его зычном голосе чувствовалось раздражение.

— Вы будете ждать их здесь, синьор. Я попросил бы вас помнить и вас, дон Алваро, что за экспедицию отвечаю я, как ее командующий.

— Действительно, настало время говорить прямо, — одобрительно сказал Филиппино.

Дон Алваро поклонился. Его игривые глаза заблестели.

— Прошу прощения, адмирал. Я думал, что вам будут интересны наши мнения.

— Мнения — да. Но не указания, что мне делать. И не манера, в которой они высказываются. Если у вас есть что мне возразить, буду рад выслушать. — Он переводил суровый взгляд с одного на другого.

Дон Алваро покачал головой.

— Право определять тактику, ваше высочество, я оставляю за вами.

— И ответственность, о которой вы нам напомнили, также лежит на вас, — добавил Просперо.

Дориа усмехнулся в бороду.

— Судить всегда легче, чем действовать. Давайте займемся делом. Он быстро и мастерски составил подробнейший план нападения. То, как он учел все мелочи, не могло не вызвать восхищения. Покончив с этим, адмирал отпустил Просперо и дона Алваро на их корабли, так и не поблагодарив за высказанные мнения.

Шлюпка отвезла двух капитанов на их галеры. Если синьор Андреа отпустил их с обидой, то и они испытывали сходные чувства. Дону Алваро де Карбахалу хватило смелости высказать свое негодование. Что же касается Просперо, то он осудил Андреа Дориа за чрезмерную заботу о своей репутации и предрек падение ее в глазах императора, который не скажет спасибо за невыполнение задания.

— Он может впасть в немилость, когда мы разделаемся с Шершелом, — заявил Просперо.

— Если это произойдет, поражение неизбежно.

— По крайней мере, такой исход очень вероятен, — мрачно согласился Просперо. Если бесполезный штурм Шершела удастся, чести это им не принесет. А потерпев неудачу, они навеки покроют себя позором, а авторитет Андреа Дориа погибнет из-за поражения от Хайр-эд-Дина еще до того, как Алжир получит шанс подорвать его.

Под палящим африканским солнцем, при все возрастающей жаре, свойственной концу августа, императорский флот стоял напротив бухты. Город был как на ладони, а отсутствие защитного вала позволяло галерам при их малой осадке подойти вплотную к обрывистому берегу. Исламского флота, способного помешать европейцам, тут не было. Те суда, что стояли в бухте, скрылись при появлении императорских галер, то ли чтобы спастись от захвата, то ли желая помешать европейцам. Над галерами в неподвижном воздухе разносился бой барабанов, которым вторили трубы. Европейцы видели, как жители в панике бросились к крепости. Кое-кто вел с собой коз, другие — ишаков, мулов и даже верблюдов. Из-за отсутствия городских стен как таковых большинство населения Шершела искало убежища в крепости.

Приблизившись на расстояние выстрела, Дориа приказал открыть огонь, и раскатистые артиллерийские залпы громоподобным эхом прокатились по горам. Когда крепость ответила огнем, Дориа приказал прекратить обстрел и повел флот на восток, туда, где можно было укрыться от турецких пушек. Здесь он высадил десант в тысячу двести человек: пятьсот генуэзцев, четыреста испанцев и триста неаполитанцев из отряда Просперо. Он послал их на берег двумя отрядами: генуэзцев и испанцев — под началом Джанеттино, неаполитанцев — под предводительством Просперо.

Десант захватил врасплох Аликота Караманли, турецкого офицера, коменданта Шершела. Он и думать ни о чем подобном не мог, пока пушки не начали обстрел крепости, в которой он укрылся с главными силами войск и теми жителями, которые бросили свои дома. Однако четыре сотни янычар произвели бесстрашную вылазку, надеясь повергнуть нападавших в замешательство. Джанеттино с генуэзцами, оказавшись на берегу первым, принял на себя основной удар и сдерживал янычар до тех пор, пока не подошла подмога. Просперо, действуя самостоятельно со своими неаполитанцами, напал на турецкий фланг и разметал его огнем аркебуз. Янычары, численность которых уменьшилась вдвое, лишились предводителя и, смешавшись перед превосходящими силами противника, в беспорядке отступили под стены крепости. Джаяеттино, горя желанием отомстить за генуэзцев, павших под турецкими ятаганами и стрелами, бросил в погоню отряд испанцев под предводительством офицера по имени Сармиенто. Сам же остался, чтобы обеспечить доставку раненых на борт одной из галер, стоявшей у длинного мола.