Основная часть флота двигалась под всплески весел через залив, чтобы возобновить обстрел крепости.

Так, сочетая действия на берегу и на море, Дориа рассчитывал добиться быстрой победы и завершения этого сражения, грохот которого, казалось, сотрясал воздух. Однако каждая сторона несла сравнительно легкие потери, а десант не достиг желаемой цели. Исход битвы грозил стать ничейным. Частично — благодаря прочности крепостных стен, частично — из-за никудышной стрельбы турецких канониров.

Пока испанцы Сармиенто преследовали на улицах города уцелевших янычар, Джанеттино и Просперо привели свои отряды к краю рва, опоясывавшего малый форт. С его высокой стены раздавался громкий жалобный призыв: «Во имя Христа, спасите нас! »

Джанеттино прислушался.

— Что за мольба? — спросил он. Один из офицеров ответил ему:

— Это христианские невольники. Джанеттино засомневался:

— А если это ловушка неверных? Ведь они коварны, как сатана. Стенания продолжались. У молодого генуэзского офицера разрывалось сердце.

— Туда легко добраться. Ров — сухой.

— Повременим, — ответил Джанеттино не допускающим возражений тоном. — Возможно ли, чтобы рабы оставались без присмотра? А если там стража, могли ли они поднять такой шум? Я не собираюсь попадать в турецкий капкан.

Однако к ним уже подошел Просперо со своей дружиной.

— Что там такое? — Он тоже прислушался к несмолкающим мольбам.

Джанеттино объяснил, что происходит, и поделился своими подозрениями.

Просперо презрительно усмехнулся.

— Стражники просто бросили их, чтобы атаковать нас. Это был тот самый отряд, который мы разгромили. Я иду туда.

— А что же крепость?

— Крепость подождет. Сначала освободим братьев во Христе, да и солдаты разомнутся перед штурмом.

— Но адмирал дал нам четкие указания, — поспешно напомнил Джанеттино.

— Синьор изменил бы их, будь он здесь. Джанеттино понял, что это — камень в его огород.

— Когда-нибудь, — пророчески изрек он, — ваша самоуверенность выйдет вам боком. Это может случиться уже сегодня.

— А может и не случиться. От судьбы не уйдешь, как сказали бы враги.

— В любом случае желаю вам успеха, — произнес Джанеттино с прощальным поклоном.

Приказав трубачам играть отбой, он отступил с войском.

Просперо со своими солдатами преодолел ров у подножия вала и оказался у закрытых ворот. Опустошили дюжину пороховниц, порох уложили под воротами и подожгли. Оставшиеся бревна разнесли тараном из связки копий, которым орудовал десяток самых сильных воинов.

Западни, как и ожидал Просперо, не было. Они попали во двор, где не оказалось никаких солдат. Из-за закрытой на засовы двери неслась многоголосая мольба невольников. Выбить дверь оказалось нетрудно, и из невыносимо зловонной темницы на залитый ослепительным солнечным светом двор хлынул поток людей. Почти обнаженные, они смеялись и плакали, обнимая своих избавителей. Тут были одни мужчины, с нечесанными волосами и бородами, кишащими паразитами, ужасно грязными. Многие оказались в кандалах, и едва ли тут можно было увидеть спину без шрамов, оставленных плетьми.

Просперо наблюдал за их ликованием с жалостью, смешанной с гневом против тех, кто довел христиан (в том числе и знатных) до состояния, в каком не бывала ни одна бессловесная тварь.

Какое-то время он позволил им плясать, визжать и греметь цепями. В этом ликовании было что-то нечеловеческое, и оно вызывало отвращение, Наконец он решил как-то обуздать это всеобщее безумие. Найдя в сараях и мастерских инструменты, солдаты сбили самые тяжелые оковы. Потом освобожденных построили в колонны, половина войска стала впереди, другая прикрыла тылы, и все двинулись вниз, к молу, где пришвартовалось с полдюжины галер.

Большинство шли с радостью, но многие, обретя свободу, первым делом возжаждали возмездия. Поначалу Просперо силой удерживал их, но вскоре смирился и не стал мешать сотне желающих влиться в дружину, идущую на штурм крепости. По их словам, они найдут оружие в домах, которые попадутся им по пути.

Солдаты Джанеттино, имея, по их мнению, право на грабежи в оставленном врагом городе, набросились на богатства, брошенные на милость победителя. Джанеттино не видел причин сдерживать их, хотя командующий с более проницательным мышлением или с большим опытом мог бы предвидеть последствия. Вскоре полк Джанеттино распался на группы мародеров, рыскающих по городу и проникающих даже за его пределы, на окраины, где жили самые состоятельные горожане. Если в мусульманских домах не было вина, то были золото и драгоценности, шелк и женщины, возбуждавшие варварские инстинкты солдат.

Джанеттино оставался на базарной площади, откуда и начался грабеж. Он стоял среди разоренных торговых рядов с полусотней приспешников, которые уже до предела нагрузились трофеями.

Тем временем Просперо погрузил спасенных христиан на шесть галер, стоявших у мола. Потом он отплыл на «Грифон» для доклада адмиралу.

Дон Алваро де Карбахал был на борту флагманского корабля. Дориа, с непокрытой головой, но в блестящей кирасе стоял у перил. За его спиной маячил дон Алваро. Адмирал нахмурился при виде Просперо.

— Что привело вас сюда, синьор? Вам же приказано быть на берегу! — С необычной для него вспыльчивостью Дориа добавил: — Я хочу, чтобы каждый уяснил себе, кто же командует этой экспедицией.

Дориа редко выходил из себя, и Просперо сразу же предположил, что причиной этому были обрушившиеся на судно ядра. Не прибавлял спокойствия и дон Алваро.

— Я прибыл сюда для доклада, синьор. Мне посчастливилось освободить почти тысячу христианских невольников, которых я обнаружил в форту.

Он рассказал и о том, как ими распорядился. Этого было достаточно, чтобы тот устыдился своего гнева. В пышных выражениях адмирал похвалил Просперо и, торжествуя, повернулся к Карбахалу.

— Вы слышали, дон Алваро? Тысяча наших христианских собратьев, освобожденных из рабства неверных! Вы по-прежнему будете утверждать, что я напрасно трачу здесь порох?

Рев канонады заглушил ответ дона Алваро. Волны белого дыма покатились по берегу перед галерами и за крепостью. И снова пушки дали залп. Но из крепости теперь не отвечали. Заметив это, адмирал принялся гадать, то ли турки сломлены, то ли хитростью подманивают их поближе.

Он попросил Просперо остаться и подождать его решения. Трубы заиграли сигнал к прекращению огня. Дым медленно и вяло клубился и таял в воздухе. Наконец передние галеры, едва видимые за его завесой, вновь обрели четкость очертаний. Внезапный бриз с востока унес последние клочья дыма, и воздух стал таким же прозрачным, как до начала обстрела. Крепость, массивная, мрачная и молчаливая, почти не пострадала. С восточной стороны залива, где располагался мол, на огромной скорости шел дозорный корабль. Как только он подошел к «Грифону», матрос с него прыгнул на выставленные горизонтально весла и по ним взобрался на палубу. Испанский сержант шумно потребовал, чтобы его провели к адмиралу, и, представ перед ним, задыхаясь, рассказал ужасную историю.

Аликот Караманли не был ни глупцом, ни трусом. Из крепости он невозмутимо и бдительно следил за тем, что происходит в городе, и ему показалось, что можно воспользоваться мародерским угаром, в котором пребывали солдаты. К янычарам и вооруженным им горожанам он добавил еще пятьсот воинов. И со всем этим войском отправился окружать грабителей. Сержант поведал о такой резне, что адмирал побледнел. С западной оконечности залива, ниже крепости, со стороны беспорядочно разбросанных небольших домов у ее подножия, с кличем вырвалась толпа солдат, готовых тут же броситься в сражение. С кормы «Грифона» были видны заостренные шлемы императорских солдат и сверкающие на солнце остроконечные украшения на тюрбанах. Императорское войско, сохраняя порядок, отступало под натиском свирепого противника, и ему уже грозила опасность быть сброшенным в море.

Пока с судна ошалело наблюдали это начало полного разгрома, одна из галер, снявшись с якоря, полным ходом направилась к берегу. Это была «Лигурия» Ломеллино. Она спешила на помощь отступающим генуэзцам. Рядом со скалами, которые окаймляли бухту, была глубокая вода, куда Ломеллино и привел свою галеру. Ее реи и салинг (площадка на верхнем конце стеньги) были облеплены арбалетчиками.