Между прочим, Артем поступил благородно, почти по-робингудовски — оставил ограбленному товарищу свой заплечный короб. Пусть пустой, зато более вместительный, в него можно будет положить много-много ценных вещей. А то и бесценных...

Артем оглядывался через каждые два шага. Выпускать ситуацию из-под контроля ему не хотелось. И что уж греха таить, ему было любопытно взглянуть хоть одним глазком, что там работают его коллеги по ремеслу. А коллеги, к слову, закончили с акробатикой, забрались на короткие ходули и что-то там на них выделывали...

Твою душу! Японец вдруг — будто шилом его кольнули! — вздрогнул, бросил взгляд на то место, где до недавнего времени стоял его короб, не увидев его, завертел головой, ну и, разумеется, выцелил глазенками уходящего прочь Артема.

Всё. Изображать простого непричастного прохожего уже не было никакого смысла. Теперь оставалось только бежать, а вернее сказать, драпать, как Наполеон из России, то бишь со всех ног...

Наверное, если бы Артем бросил чужую плетеную собственность на землю, никто бы его преследовать не стал. Но тогда, мало того, что он остался бы без собственного короба — это еще полбеды! Он остался бы без еды, а на это он пойти никак не мог, это было выше его сил. «Ничего, мы еще поглядим, кто из нас быстрее бегает», — думал Артем, прибавляя скорость.

Что удивляло — никто сзади не вопил истошно «держи вора». Добежав до фруктовых деревьев и найдя возможность обернуться, Артем не обнаружил мелькающих в большом количестве преследователей. Мелькал всего один преследователь. «Странно, что он не кликнул подмогу. Не хотел отвлекать сограждан от просмотра? Ну, мне-то только лучше», — подумал Артем.

Главное — добежать до дороги. Где дорога, Артем представлял: через сад, потом вдоль рисового поля — и будет дорога. Вдоль дороги — лес густой, в лесу уж он что-нибудь придумает. Например, запрыгнет на дерево и затаится среди ветвей. А если затаиваться будет уже поздно, то пусть-ка этот бегун попробует одолеть на дереве воздушного акробата! Даже голодного, уставшего и не до конца оправившегося от старых ран акробата! Очень ему придется помучиться, одолевая.

Они — сперва Артем, потом его преследователь — одинаково ловко перемахнули через изгородь примерно в два сяку[8] высотой, перепрыгнули через канаву с грязной водой, прогрохотали по мосткам, переброшенными над ручьем, побежали по краю рисового поля.

Артем уже видел дорогу, за которой начинался лес.

Время от времени он оборачивался и, блин, не видел позади ничего радостного. Преследователь явно настигал. Быстроногий, др-рянь! И главное — какой настойчивый, а! Такое впечатление, что короб — его единственная и самая большая ценность. Еще, конечно, сказывалось и то, что японец бежал налегке, а Артем с грузом. Не бог весть какая тяжесть, этот короб, однако мешается. Ну не будешь же кричать на ходу: «Подожди, друг, я только булки достану и забирай все остальное взад!»

Они выбежали на дорогу.

Спиной почувствовав близость преследователя, Артем оглянулся. Так и есть — их разделяло всего несколько шагов. Догнал все-таки, гадина. Спринтер хренов...

Артем остановился, быстро скинул с плеч короб, поставил его на землю. Остановился и японец, переводя дух. И вдруг резким взмахом руки вытряхнул из рукава кинжал.

Вот этого Артем никак не ожидал и, признаться, опешил. В голове пронеслось: «Ведь несамураям запрещено иметь при себе оружие».

Больше ни о чем подумать Артему не дали. Японец бросился на него с кинжалом. Кричать извинения уже не было никакого времени, как и раздумывать над причинами такой повышенной агрессивности. Времени было — только увернуться от клинка.

Артем увернулся. Отпрыгнул в сторону.

— Да забирай свое барахло! — крикнул он. Хотел еще прокричать: «Не стоит оно того, чтобы резаться!» Но горячий японский парень не дал закончить фразу, а снова бросился на Артема.

Чтобы не дать себя проткнуть, гимнасту пришлось упасть в грязь, перекатиться и вновь вскочить.

Дело приобретало совсем уж скверный характер. Откуда столько злобы? Из-за какого-то короба! Или здесь воровство — столь тяжкое преступление, что за него положено немедленно убивать?

Вскочив, Артем сорвал налезающую на глаза шляпу и скинул накидку. В пылу борьбы он даже не сообразил, что открывает незнакомцу свое неяпонское лицо. Сообразил только тогда, когда это подействовало. Уже летевший вперед японец словно бы споткнулся в последний момент, и Артем без труда схватил его за запястье.

— Да успокойся ты! Давай поговорим!

Но проклятый японец разговаривать никак не желал. Костяшкой пальца свободной руки он ударил Артема под локоть. Кисть гимнаста на миг разжалась, и этого хватило японцу, чтобы выдернуть из захвата руку с кинжалом.

Предотвращая новую атаку, Артем сбил противника подсечкой и навалился сверху, пытаясь вновь перехватить и выкрутить руку с кинжалом.

Раздался вскрик, и Артем почувствовал, что его ладонь сжимает ребристую рукоять, а клинок входит во что-то мягкое и податливое. И тут же оказываемое японцем сопротивление ослабло.

Артем разжал ладонь и вскочил на ноги. Он увидел, что из бедра японца торчит обтянутая кожей рукоять. Японец обхватил рукоять ладонью и выдернул кинжал из раны. Выдернув, уронил оружие в грязь. А кровь ударила из раны в прямом смысле слова фонтаном. «Судя по тому, как хлещет, пробита артерия, — отстранений подумал Артем. — Это дело считанных минут».

— Дай ногу перетяну! — Артем присел рядом с раненым на корточки, лихорадочно размышляя, что использовать в качестве жгута.

Японец внезапно гибко извернулся и всадил Артему ногу в подбородок. Удар вышел чувствительным, Артем отлетел в дорожную чавкающую грязь и повалился на спину.

Бли-ин, чертов япошка умудрился отправить его в легкий нокдаун. Потребовалось гораздо больше восьми боксерских секунд, чтобы прийти в себя, чтобы все перестало двоиться в глазах и затих гул в черепушке.

Тряся головой, Артем поднялся на ноги. И обнаружил, что его недавний противник ползет в сторону леса, оставляя позади себя широкую темную полосу.

— Эй, послушай! — Артем снова направился к нему. — Если не перетянуть ногу, помрешь прямо сейчас от потери крови.

Японец оглянулся. Артем встретился с ним взглядом, и столько было во взгляде этого желтокожего человека даже не злобы, а страшной неизбывной тоски, что гимнасту враз стало не по себе. А японец вдруг откинулся на спину, запустил руки под куртку-косодэ и стянул через голову что-то висевшее на шее. Зажал предмет в ладони, приподнялся, встал на одно колено и швырнул его в сторону леса, вложив в бросок — как-то сразу это стало понятно — все без остатка силы...

Проследив за полетом прямоугольных очертаний вещицы, Артем догадался, куда метил японец — хотел добросить до придорожной канавы, полной черной талой воды. Глубиной та канавка была никак не меньше метра, и предмет утоп бы в ней вполне надежно. Тем более и дно наверняка представляло собой ту еще жижу, которая быстро и качественно засосет предмет. Чертову уйму упорства и терпения пришлось бы применить тому, кто захотел бы разыскать в канаве это «нечто». А еще пришлось бы ходить по колено в холоднющей воде. Запускать в эту воду руку. Вряд ли нашлось много охотников. Уж не на то ли был расчет?

Но расчет не оправдался — до канавы предмет не долетел каких-то жалких полсяку, шлепнулся в придорожную грязь.

Неизвестно, увидел ли японец свою неудачу. Скорее всего — нет. Бросок отнял у него столько сил, что он повалился навзничь, разметав руки в стороны. И, похоже, потерял сознание.

Артем уже был рядом, присел на корточки. Вгляделся. Внезапно откуда-то пришла догадка, что все кончено. Может быть, слишком спокойным стало лицо этого незнакомого человека — мало у кого при жизни видишь такое абсолютно безмятежное, избавленное от всех волнений лицо. Проверяя догадку, Артем пощупал пульс, затем приложил ухо к сердцу. Потом ударил ладонью по лицу — голова незнакомца безжизненно мотнулась. Именно — безжизненно. Так и есть, все кончено, никаких сомнений.