Понимая, что Артему позарез нужна хоть какая-то передышка, Омицу кинулась к нему. Она прокладывала дорогу манрики-кусари. Утяжеленная гирькой цепь выписывала восьмерки, десятки и все, что только можно выписывать. Вот гирька попала кому-то в колено, вот кто-то повалился навзничь с окровавленным лбом. Вот цепь манрики-кусари обвила клинок катаны, вырвала меч из самурайских рук и — через мгновение этот меч уже сжимала рука Омицу...

Артем внезапно почувствовал, как его пронизывает абсолютно новое, доселе неведомое ему ощущение. Ему не раз попадалось такое словосочетание, как «опьянение битвой». Такамори утверждал, что можно вводить себя в подобное состояние медитацией, но так и не научил этому Артема, потому что слишком многому требовалось его научить, у них просто не хватило времени.

Но оно пришло само собой.

Наверное, с биохимической точки зрения это объяснялось вбросом в кровь какого-нибудь допинга органического происхождения: или того же адреналина, или... ну, не важно чего — Артем уж и сам позабыл все умные названия. Какого-нибудь разальдегида. Неважно. Важно, что к Артему пришло.

Наверное, нечто похожее испытывали викинги, опиваясь своим отваром из мухоморов.

Наверное, похожее состояние наступало у гладиаторов, прошедших через десятки смертельных схваток на арене.

Наверное, это приходило к отчаянной храбрости рыцарям, врывавшимся в самую гущу врагов и выбиравшимся оттуда живыми.

Артем почувствовал, как из рук ушла тяжесть и усталость. Последние намеки на страх испарились с каплями пота на лбу. И он вступил в другое ощущение времени. Его противники не казались ему уже столь быстрыми и непредсказуемыми. Он понял, что опережает их на такт. Он понял, что способен предугадывать их маневры. У него словно появилась дополнительная пара глаз, которыми он одновременно видел и замах одного супротивника, и положение ног другого супротивника, и движение клинка третьего.

А самое важное — он ощутил яростную жажду боя. Ему безудержно и исступленно захотелось, чтобы смерть описывала вокруг него стальные круги, чтобы вражьи клинки тупились о его оружие, чтобы подвластный ему металл сметал врага с пути, чтобы уши наполнял лязг, крики, хриплые выдохи и стоны, чтобы враг дрогнул и бежал под его натиском.

Из Артема непроизвольно и неподконтрольно, сам собой, порожденный некими могучими древними инстинктами, вырвался вопль — нечленораздельный, громкий и бессмысленный.

И Артем попер.

Он начал теснить противостоящих ему самураев.

Он наконец хорошо достал серпом о-но-гама одного из противников.

«Выступление вполне получается, — пришло в голову воздушному гимнасту Артему Топильскому. — Даже пусть гастроль выйдет последней, удастся заслужить бурные аплодисменты».

Артем окончательно перестал быть собой. Он обратился в не имеющее человеческого имени существо, состоявшее из мышц, стальных клинков и обострившихся до звенящего напряжения рефлексов. Он рубил, отбивал, уклонялся, попадал и промахивался, падал на колено, взмывал в прыжке, снова рубил, колол и уклонялся, снова получал удары и наносил удары. Ему казалось, что он находится в центре тайфуна и сам себя ощущал неким вихрем. Вихрь в центре тайфуна. Он уже не различал лиц...

— Нобунага! — услышал Артем голос Омицу. Артем понял — показался сам даймё.

— Назад! Всем остановиться! — закричал что есть мочи Артем, отступая от самураев. — Всем стоять! Нобунага, кричи самураям, чтоб стояли! Я — Белый Дракон! Я пришел к тебе, Нобунага!

— Стоять! Убрать мечи! — услышал Артем властный голос, который не мог принадлежать никому, кроме как Нобунага.

Схватка остановилась. Артем быстро вытер рукавом пот с лица. К нему, пользуясь затишьем, скользнула Омицу. Встала рядом, тяжело дыша. Да и сам Артем здорово запыхался и, если честно, здорово устал. А впереди ведь еще самая главная схватка...

— Говоришь, ты и есть Белый Дракон? — спокойнейшим голосом, будто вокруг не валялись его самураи, убитые и раненые, спросил Нобунага.

Внешность Нобунага ему описывали многие, начиная с Хидейоши. Сам Артем до этого видел его только издали — дело было в монастыре. И вот Артем увидел даймё Нобунага вблизи.

В человеке, который неотступно преследовал Артема с самого первого дня пребывания в Японии, который практически подчинил своей власти целую провинцию, — в этом человеке не было ничего демонического. А, признаться, Артем подспудно ожидал чего-то эдакого — глаз, угольями горящих в глазницах, высокого, изрытого глубокими складками лба, угольно-черных бровей вразлет, густых иссиня-черных, с седыми прядями волос до плеч. Да нет, человек как человек.

Нобунага было примерно лет сорок. Крепко сбитый, среднего японского роста. Лицо самое обыкновенное, узкая полоска усов над верхней губой и небольшая борода. Никаких особых примет на лице: ни шрамов, ни сломанного носа, ни выбитого глаза. Словом, достаточно заурядная внешность у даймё. Выделялись разве что кисти рук — очень крупные, которыми он, наверное, мог бы при желании сжимать сразу две рукояти двух мечей.

И тем не менее, как вывел Артем за время своего пребывания в Японии, нет сейчас в этой стране более опасного для ее жителей человека. Нобунага — это своего рода древнеяпонский Ленин, который готов расколоть страну на части, затеять войну, пролить реки крови и все токмо ради ублажения своего неуемного тщеславия.

— Я — Белый Дракон, — еще раз повторил Артем. — Ты, кажется, звал меня? Вот я и пришел.

Он принялся разматывать тряпицы, которыми было замотано лицо. Этими тряпицами стер с лица сажу и пот. Отбросил тряпки в сторону.

— Хочешь, Нобунага-сан, увидеть на спине Дракона, о котором говорилось в твоем указе?

Артем быстро скинул с себя куртку и штаны. Под ними было трико, с вышитым на спине белой блестящей нитью изображением дракона. Гимнаст пальцем показал себе за спину.

— Вот он — дракон на спине.

Самураи выжидательно молчали, потому что даймё ничего им не приказывал и сам ничего не делал. Даймё с любопытством следил за тем, что проделывает Артем.

— Сейчас покажу тебе, Нобунага-сан, для чего я пришел! Сейчас увидишь!

Артем опустился на одно колено, положил на пол оружие яма-буси, быстро скинул с плеч узкий, но вместительный мешок. (Разумеется, он держал ситуацию под контролем, не полагаясь только на Омицу. Ситуация пока была спокойной, но Артем отлично понимал, что у него в запасе считанные секунды покоя.)

Артем достал из заплечного мешка ножны с мечом.

— Вот! — Артем поднял над собой меч в вытянутой руке. — Я — воплощение Белого Дракона в человеческом теле. Я наделен его могуществом. Я ношу в себе частицу его пламени. Моя внешность столь необычна, чтобы сразу видели — это Белый Дракон! Я пришел по твоему зову, и я вызываю тебя, даймё Нобунага. Если воплощение Бьяку-Рю явилось в обличье человека, то человек этот победим мечом, как и всякий другой. Я оказываю тебе честь этим вызовом. — Ты можешь победить меня и прославить себя в веках. Твое имя прогремит по всей стране Ямато и за ее пределами. Твои дети и дети твоих детей станут гордиться твоим подвигом. Ты принимаешь вызов? Ты готов? Или нам продолжать неблагородный бой?

«Он примет вызов, он слишком тщеславен, чтобы устоять перед возможностью всего одним поединком прославить себя, — говорила ему Ацухимэ. — Он умен и вряд ли поверит в то, что перед ним действительно воплощение Белого Дракона. Но он знает, что остальные-то не особо умны. И эти остальные поверят, что даймё победил воплощение Белого Дракона. Эти остальные начнут превозносить его, разнесут рассказы о его подвиге по всем провинциям, станут сочинять о нем песни и легенды. Остальные очень скоро станут говорить, что даймё победил даже не воплощение, а самого Дракона. Это вознесет авторитет даймё на невиданные высоты. Даймё очень умен, и он в два вдоха-выдоха все это обдумает. И поймет все выгоды, какие даст ему поединок. И его ум вместе с его тщеславием погубят его. Тебе самому, главное, успеть сказать ему все, что мы обговорили...»