Словом, гадать, что будет, можно было до бесконечности, и все равно не угадаешь. Только жизнь, как оно обычно и бывает, могла расставить все по своим местам.

Артем использовал все способы и приемы, чтобы отговорить Ацухимэ идти с ним в Долину Дымов. Он убеждал, он взывал к богам и к благоразумию, он пугал ее, нет, не страхом смерти (Артем сразу сообразил, что это с ней не пройдет, как и с большинством японцев), он пугал ее возможностью потери девичьей чести, из-за чего она потеряет возможность служить домоправительницей у какого-нибудь сегуна. Убеждать ее он начал задолго до прихода в Ицудо, продолжил в Ицудо и теперь продолжал в лесу. И все бесполезно. Ацухимэ ни в какую не соглашалась не идти к яма-буси.

С некоторого момента Артем стал прокручивать в голове такой план: оставить ее где-нибудь на постоялом дворе, пришпилив к стене кинжалом записку, в которой написать, так мол и так, вернусь с победой, жди в таверне, ну а если не вернусь через два дня или не пришлю верного человека с приветом от Алтёма — значит, все провалилось и нет меня в живых.

Но, видимо, что-то такое сестра самурая почувствовала, потому что вдруг предупредила его на одном из привалов:

— Вздумаешь обмануть меня, станешь моим личным врагом. А сама я пойду прямо в замок убивать Нобунага.

«И ведь пойдет убивать сама и прямо в замок», — нисколько не сомневался Артем.

Словом, пришлось взять ее с собой. И оттого муторно было на сердце. Он даже шел медленней, чем мог бы, то и дело останавливался, делая вид, что забыл, куда идти дальше, и высматривает ориентиры. Разумом Артем, ясно дело, понимал, что оттягивай, не оттягивай, ничего это не даст и не изменит. Но разум одно, а сердце — совсем другое. Давящее ощущение в затылке появилось возле ручья, где, помнится, когда-то (кажется, давным-давно, а не какой-то месяц с небольшим назад) они с Омицу по дороге в город останавливались попить воды и ополоснуть лица.

Конечно, это могло быть всего лишь плодом самовнушения. Внушал себе Артем, что на подступах к долине его могут подхватить, внушал... ну и появилось ощущение чужого взгляда. А разок даже примерещилось, будто что-то промелькнуло между валунами на пригорке.

Делиться подозрениями и тревогами с Ацухимэ он не стал. А что это даст? Чем облегчит уготованную им участь?

На этих лесных тропах их затея с яма-буси вдруг стала казаться Артему чрезмерно авантюрной, рискованной, непросчитанной. Если быть строгим в определениях — это была не их, а его, Артема, затея, потому что именно он предложил этот план, именно его знакомыми были яма-буси, именно он настоял на походе в Долину Дымов. «А ведь это в тебе, парень, говорит самый обыкновенный страх, — признался себе Артем. — Не хочется погибать по-глупому, так ничего путного и не совершив. Тем более погибать вместе с женщиной, рядом с которой хочется быть живым, а не мертвым».

Между прочим, о женщинах. Есть еще одна проблемка, о которой, может, неприлично вспоминать, когда речь идет о сохранении собственных жизней и когда на кону стоит спасение родины (единственной и исконной — для Ацухимэ — и приемной родины для него, Артема). Но проблемка имеется, и она может вырасти в Проблему или по крайней мере неслабо осложнить жизнь. Женщина по имени Омицу. С которой у Артема случился мимолетный лесной роман. Как отнесется она к появлению вместе с Артемом красотки самурайского роду-племени? Сама Омицу с прямолинейностью простой женщины, которая всю свою недлинную жизнь провела в лесу, заявляла, что ей от Артема нужен только ребенок. Да вот только заявлять они могут, что угодно... М-да, пытаться просчитать женщину бесполезно, однако же следует быть готовым ко всему...

— Ну вот, можно сказать, пришли. — Оглядевшись в очередной раз, Артем скинул с плеч короб. — Где-то в этих краях. Точнее не помню. Видишь, эти вздымающиеся прямо перед тобой горы? За ними и находится та самая долина. Эти густые заросли кустов, что прямо перед тобой, так и тянутся вдоль подножия скал вокруг всей долины. Где-то в кустах прячется расщелина, через которую единственно и можно попасть внутрь долины. В том-то и достоинство этого тайного места, что вход в нее нелегко отыскать. Даже тем, кто там уже побывал. Поотирайся я тут подольше, наверное, вывел бы прямо к нужной точке. А так... Что могу, то могу.

— И сколько мы можем проплутать в поисках входа?

— Долго. А уж ободрать наши одежки сможем в два счета — это я тебе обещаю, кусты, заразы, колючие. Но только мы не станем плутать и обдирать одежки.

— А что мы станем делать?

— А вот что!

Сложив руки рупором, Артема прокричал:

— Такамори! Омицу! Я — Ямамото! Я вернулся! Нас здесь только двое, и мы принесли хорошие вести!

Артем вскочил на мшистый валун, с него перепрыгнул на камень повыше и снова прокричал:

— Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести!

Последнюю фразу Артем выкрикивал не абы почему, а с умыслом, основанном на глубоком понимании человеческой психологии. К Артему это понимание пришло от Витька, работавшего при их цирковом зверинце. Витек тот поменял в своей жизни множество профессий, полетал с места на место, пока наконец не обрел себя в качестве кормильщика цирковых хищников и уборщика в клетках. В том числе поработал он и торговым агентом. Да-да, одним из тех, про кого пишут на входных дверях магазинов: «Собакам и агентам вход воспрещен».

Так вот. На инструктажах будущим агентам втолковывали основы работы с клиентом. Среди прочего в головы им вбивали Великое Знание о Первой Фразе: «Первая фраза обязательно должна нести оптимистический заряд. Нейтральное „здрасьте“ ничего вам не даст, ни за вас, ни против вас не сыграет. А то, что не играет „за“, играет „против“. И ни в коем разе, агенты, ни за что на свете вам не следует начинать фразу с отрицательных частиц „не“ или „ни“. Допустим, „не желаете ли посмотреть наш товар“, „не будете ли вы столь любезны...“. Не будут. Любое отрицание на подсознательном уровне вызывает у человека неприятие. Так что зарубите себе на носу, будущие Рокфеллеры и биллы гейтсы, — хорошего торгового агента от плохого отличает первая фраза. Если агент умудряется вложить в первую фразу заряд оптимизма, причем фраза эта должна быть не слишком длинна, чтобы не вызвать зевоту, то такой человек — молодец, годный, путевый агент, его ждет великое торгово-представительское будущее, сказочные барыши и обеспеченная старость».

Вот и Артем по дороге к Долине Дымов изобрел такую фразу: короткую, оптимистичную и интригующую. Может быть, благодаря ей и не застрелят из ядовитой плевалки, захотев сперва узнать, что это за вести такие он притаранил, да еще и хорошие, как он говорит?

— Такамори! Омицу! Мы принесли хорошие вести! — последний раз прокричал Артем, затем спрыгнул с камня, подошел к Ацухимэ.

— Вот так и станем действовать. — Он отряхнул руки от прилипчивого зеленого мха. — Пока на зов не выйдут, или пока мы сами не отыщем выход.

— Дай мне флягу с водой, — попросила Ацухимэ.

Артем присел перед коробом:

— Да завсегда пожалуйста. И вообще предлагаю устроить привал. С самого Ицудо ведь не приваливались. Да и кто знает, когда доведется в следующий раз немножко перекусить.

Сказав это, Артем поймал себя на мысли, что последняя фраза прозвучала зловеще. Агенты бы не одобрили...

Вообще-то Артему есть особо не хотелось. Первый рисовый колобок и первые жареные бобы он практически через силу впихивал в себя. Ну нельзя же оставлять организм без подпитки! Однако аппетит в полном согласии с поговоркой пришел во время еды и только еще больше разгорался с каждым новым съеденным рисовым шариком или жареным бобом. Ацухимэ же, наоборот, — лихо управившись с первым рисовым колобком, дальше угасла и, что называется, лишь клевала по зернышку, как птичка. «Может, разные начала виноваты — мужское и женское?»

— Ты слышал об иайдзюцу? — вдруг спросила Ацухимэ.

— Нет, — с набитым ртом ответил Артем.

— Это искусство убивать, только достав меч из ножен. Одним слитным движением. Мастер Мацудайра отменно владел иайдзюцу, хотя ни разу не был на ристалище Хатиман[53]. А я хочу там побывать. Это моя заветная мечта, Алтём.