— Да. Как раз перед этим.

— Перед чем?

— Перед тем как остановиться. Она заявила Уорду, что не хочет ехать дальше, и он затормозил. Чуть погодя она добавила: «Мне надо кое-что тебе сказать. Выйдем».

— Это было при первой остановке?

— Мы больше не останавливались.

Наступила довольно долгая пауза. Никто из четырех сидящих военных не шелохнулся. Коронер вздохнул:

— Продолжайте.

— Мы вернулись в город и высадили этих троих.

— А почему вы остались с Уордом?

— Он попросил.

— Когда именно?

— Не помню.

— Он сообщил вам, что собирается ехать разыскивать Бесси?

— Нет. Но я догадался.

— Вы угощали его своими сигаретами?

— Нет. По дороге он попросил меня достать у него из кармана пачку сигарет. Я вынул одну и раскурил ему.

— Это был «Честерфилд»?

— Нет, сэр, «Кэмэл». В пачке еще оставались три или четыре сигареты.

— Вы тоже курили эти сигареты?

— Не могу сказать. Просто не помню. Я заснул.

— До того как машина остановилась?

— Наверно. Или сразу после. Когда Уорд меня разбудил, я увидел перед машиной телеграфный столб и кактус.

— Кто-нибудь из вас из машины выходил?

— Не знаю, может, Уорд и выходил. Я спал. Он привез меня к себе, бросил на тахту подушку и сказал, чтобы я ложился.

— Его жену вы видели?

— В тот момент нет. Я слышал, как они разговаривали.

— Короче говоря, вы поехали на шоссе, чтобы отыскать Бесси, но из машины не выходили?

— Да, сэр.

— Машин вы не встретили? Шума поезда не слышали?

— Нет, сэр.

Эти рослые, крепкие парни были в возрасте восемнадцати — двадцати трех лет. Семнадцатилетняя Бесси уже успела выйти замуж, развестись и теперь погибла.

— Перерыв!

Проходя мимо застекленной комнаты, Мегрэ услышал, как атторней говорит по телефону:

— Хорошо, док. Через несколько минут. Благодарю. Мы вас подождем…

Очевидно, он разговаривал с врачом, который проводил вскрытие и сейчас должен будет давать показания. Но доктор, видимо, был очень занят: перерыв затянулся больше чем на полчаса, и коронер успел разделаться с полудюжиной мелких нарушителей порядка.

В углу коридора атторней и Майк О'Рок что-то оживленно обсуждали, потом посовещались с офицером, сопровождавшим пятерых сержантов. Закончив, они закрылись в кабинете с надписью «Посторонним вход воспрещен», и вскоре к ним присоединился коронер.

У одного из дядюшек Мегрэ по матери была мания. Стоило ему оказаться в комнате, где есть часы, все равно какие, — большие, маленькие, старинные настенные с маятником и стеклянной дверцей или стоящий на камине будильник, — он сразу выключался из разговора и только ждал момента, когда можно будет их завести.

Так он вел себя всюду — даже в гостях у едва знакомых людей, даже в лавке, куда заходил купить карандаш или, скажем, гвозди.

При этом он был вовсе не часовщик, а служил в мэрии.

Уж не пошел ли Мегрэ в своего дядюшку?

Коул оставил для него у портье конверт с запиской и плоским ключом.

Мегрэ ни разу в жизни не садился за руль автомобиля; узнай это Коул, что бы он подумал о комиссаре и вообще о французской полиции?

Здесь ровесники Мегрэ пилотируют собственные самолеты. Почти все владельцы ранчо, то есть просто-напросто крупные фермеры, имеют аэропланы и по воскресеньям летают на рыбалку. Кроме того, многие используют вертолеты для распыления химических веществ на поля.

Обедать в одиночестве в гостиничном ресторане Мегрэ не хотелось, и он решил прогуляться. Он давно уже мечтал пройтись по городу, но ему ни разу не дали такой возможности. Даже до соседнего, как здесь говорят, блока, то есть квартала, американец едет на машине.

Мегрэ прошел мимо красивого дома в колониальном стиле с белыми колоннами, стоящего посреди ухоженного газона. Вчера вечером комиссар увидел яркую неоновую рекламу: «Caroon. Mortuary» — «Похоронное бюро Коруна».

Во всех газетах печатаются его объявления: «Пышные похороны за скромную плату».

Каждый вечер по радио в купленной им получасовой программе передают слащавую музыку. Покойников у него бальзамируют. И когда Мегрэ заявил, что во Франции мертвых просто зарывают в землю, а не потрошат, словно кур или рыбу, на него посмотрели с почти нескрываемым неудовольствием.

Низенький врач, нервный, сухой и как будто выжатый, ничего стоящего внимания в своих показаниях не сообщил. Он упомянул «голову с почти снятым скальпом», «отрезанную руку», тело, которое «мне доставили буквально по частям».

— Вы можете определить причину смерти?

— Смерть была вызвана наездом паровоза на большой скорости. В результате у жертвы отрезана голова и расколот череп. Куски мозга обнаружены в десяти-пятнадцати футах от путей.

— Вы полагаете, в момент наезда Бесси была жива?

— Да, сэр.

— А могла она в это время находиться без сознания вследствие нанесенных побоев или отравления?

— Вполне вероятно.

— Вы обнаружили следы побоев, нанесенных до наступления смерти?

— При таком состоянии тела обнаружить их невозможно. Вот и все. Можно было, конечно, провести анализы более интимного свойства, но о них не упоминалось.

В центре Мегрэ оказался чуть ли не единственным прохожим; в остальных американских городах, где ему довелось побывать, было точно так же. В деловом квартале не живут. После закрытия контор и магазинов люди разъезжаются в жилые районы, улицы пустеют, и лишь витрины горят всю ночь напролет.

Мегрэ подошел к закусочной для водителей, и ему захотелось съесть сосисок. Перед дверями веером стояло штук шесть машин, обслуживали две девушки. Внутри было нечто вроде стойки со вкопанными в землю табуретами. Но ему, пришедшему на своих двоих, было стыдно войти туда и усесться.

Подобное унизительное ощущение у Мегрэ возникало по несколько раз на дню. У американцев есть все. В любом захолустном городишке машин, да еще каких шикарных, не меньше, чем на Елисейских полях. Одежду и обувь американцы носят только новую. Впечатление такое, будто здесь не имеют представления о сапожниках. Все выглядят хорошо отмытыми и преуспевающими.

Дома у них новые и набиты самой совершенной техникой.

Словом, у американцев есть все.

И тем не менее пятеро двадцатилетних парней предстали перед коронером, потому что всю ночь пропьянствовали с девушкой, а потом эту девушку раскромсал поезд.

Но он-то, Мегрэ, что может сделать? Да и не его это забота. Командировки вроде той, что была предоставлена ему после стольких лет службы, являются, в сущности, увеселительными поездками. Он раскатывает по городам, получает неплохие командировочные, принимает серебряные звезды помощника шерифа, пьет виски и коктейли, выслушивает разные истории.

Но это сильнее его. Такое же чувство беспокойства у Мегрэ бывало во Франции, когда он получал глухое дело, которое во что бы то ни стало надо раскрыть.

Да, у них есть все. Однако газеты заполнены сообщениями о всевозможных преступлениях. В Фениксе только что арестовали шайку гангстеров, самому старшему из которых пятнадцать, а самому младшему — двенадцать лет. Вчера в Техасе восемнадцатилетний школьник (он уже женат) убил свояченицу. Тринадцатилетняя девочка (тоже уже замужем) родила близнецов; муж ее сидит в тюрьме за кражу.

Мегрэ машинально направился к «Пингвину». Вчера он доехал до бара на машине и был уверен, что это совсем рядом. Но теперь понял, каковы расстояния в этом городе, и стал посматривать нет ли такси, поскольку весь уже взмок.

У них есть все. Но почему тогда вчера вечером в «Пингвине» все посетители были такие угрюмые?

Не пошел ли он действительно в своего дядюшку, который заводил часы, в том числе и чужие? Мегрэ впервые задумался о нем и, кажется, понял истинный смысл мании этого добрейшего человека. Дядюшка боялся остановившихся часов. А ведь каждые часы в любой момент могут встать. Люди рассеянны, они забывают заводить механизм.