— Так никто и не посмотрел, что с Бесси?
— Нет, О'Нил потом подошел и наклонился над ней. Протянул руку, но дотронуться не решился.
— Что он вам сказал, когда вернулся?
— Сказал: «Дело дрянь. Она не шевелится».
— Из этого вы заключили, что она мертва?
— Даже не знаю. Я не посмел спрашивать. Нас ждала машина. Мы видели ее огни, слышали голос шофера.
— Про поезд вы не подумали?
— Нет, сэр.
— О'Нил не делал намеков на него?
— Мы вообще об этом не говорили.
— Даже на базе?
— Нет. Мы сразу легли спать, молча.
— Присяжные, вопросы есть?
Присяжные не шелохнулись.
— Сержант О'Нил.
Стараясь не глядеть друг на друга, Ван-Флит и О'Нил встретились около стула для свидетелей.
— Когда вы в последний раз видели Бесси Митчелл?
— Когда она упала на путях.
— Вы наклонились над ней?
— Да, сэр.
— Она была ранена?
— Мне показалось, что у нее на виске кровь.
— И поэтому вы решили, что она мертва?
— Не знаю, сэр.
— Вам не пришла в голову мысль перенести ее оттуда?
— У меня не было времени, сэр. Машина ждала.
— О поезде вы не думали?
С секунду О'Нил был в нерешительности.
— Не очень определенно, сэр.
— Когда вы нашли ее у железной дороги, она спала?
— Да, сэр. Но сразу же проснулась.
— И что вы сделали?
— Дал ей выпить.
— Вы вступили с нею в половое сношение?
— Начал, сэр.
— Что вам помешало?
— Она услыхала шум. Заметив силуэт Ван-Флита, все поняла, стала отбиваться, выкрикивать ругательства. Я боялся, как бы не услышал У Ли, и попытался заставить ее замолчать.
— Вы ее били?
— Не думаю. Она была пьяная, царапалась, а я старался ее утихомирить.
— У вас было намерение убить ее, чтобы она замолчала?
— Нет, сэр. Она вырвалась от меня и кинулась бежать.
— Вы узнаете эти туфли? Они принадлежат вам?
— Да, сэр. На следующий день я выкинул их — подумал, что могут найти на песке следы.
— Вопросы есть?
Когда О'Нил покинул свидетельское место, коронер пригласил:
— Мистер О'Рок!
О'Рок встал, но из-за стола не вышел.
— Мне нечего добавить. Могу ответить на вопросы, если они будут.
Вид у него был скромный, несколько даже удивленный, словно он не имел никакого отношения к тому, что здесь произошло, и Мегрэ пробормотал сквозь зубы.
— Ну, старый плут!
Коронер усталым голосом прочитал вопросы присяжным и передал пятерых мужчин и одну женщину на попечение Иезекииля, который должен был следить, чтобы до конца совещания они ни с кем не общались.
Потом коронер дал еще некоторые пояснения присяжным, после чего они скрылись в совещательной комнате, и дубовая дверь захлопнулась за ними.
Все вышли на галерею, закуривали сигареты, сигары, пили кока-колу.
— Думаю, у вас достаточно времени, чтобы сходить позавтракать, — сказал О'Рок Мегрэ. — Не ошибусь, если скажу, что это затянется на час, а то и на два.
— Вы прочли мою записку?
— Простите, совсем вылетело из головы.
О'Рок достал из кармана конверт, разорвал и прочитал одно-единственное слово: «О'Нил».
На миг с его лица сползла обычная насмешливая улыбка, и он испытующе глянул на комиссара.
— Вы поняли также и то, что он совершил это не намеренно?
— Вместо ответа Мегрэ спросил.
— Чем это ему грозит?
— Я вот думаю, могут ли ему предъявить обвинение в изнасиловании? Ведь сначала-то она была согласна. И он ее не бил. Но в любом случае остается обвинение в даче ложных показаний.
— И за это он может получить десять лет?
— Да Не кажется ли вам, что они — мальчишки, испорченные мальчишки?
Несомненно, оба они думали о Пинки и его истерике. «Мальчишки», все пятеро, стояли недалеко от них. Сержант Уорд и Маллипз украдкой посматривали друг на друга, словно раскаиваясь во взаимных подозрениях.
Интересно, помирятся они, станут друзьями, как прежде? Предадут забвению то, что произошло на кухне?
Поколебавшись, Уорд предложил Маллинзу сигарету, и тот взял, но не сказал ни слова.
У Ли сделал все, чтобы честно ответить на вопросы, но в то же время не дать отягчающих показаний против своих друзей. Он в одиночестве стоял у колонны и пил купленную по его просьбе кока-колу.
Ван-Флит вполголоса говорил что-то помощнику шерифа Конлею, словно до сих пор еще не мог остановиться. О'Нил, обособясь от всех, с непроницаемым лицом хмуро уставился на патио, наблюдая, как струи воды падают на газон.
«Испорченные мальчишки» — определил их О'Рок, уже готовый с легким сердцем приняться за очередное расследование.
И, словно не зная, как покончить со всем этим, он предложил:
— А не выпить ли нам быстренько по одной?
Действительно, что мешает им обрести вчерашнюю сердечность и хорошее настроение? Они с Мегрэ пошли в угловой бар и встретили там многих из тех, кто оба последних дня сидел в суде. О деле никто не говорил. Все пили молча и порознь.
Солнце играло на разноцветных бутылках. Кто-то бросил пятицентовик в музыкальный автомат. Под потолком жужжал вентилятор, на улице стремительно проносились сверкающие машины.
— Иногда, — нерешительно начал Мегрэ, — просто чувствуешь, как готовая одежда жмет, мешает движениям. Порой это ощущение становится невыносимым, и хочется сорвать ее с себя.
Он одним духом осушил стакан и велел снова наполнить. Ему вспомнилось признание Гарри Коула, и он представил себе тысячи, сотни тысяч мужчин, которые в этот час в тысячах баров старательно заливают ту же тоску, ту же жажду невозможного, а завтра утром после душа и порции питья, очищающего желудок, превратятся опять в добропорядочных людей, которых не мучают призраки.
— Да, случайности неизбежны, — вздохнул О'Рок, аккуратно обрезая кончик сигары.
Если бы Бесси не услышала шум… Если бы спьяну не вообразила, что ее считают последней шлюхой…
Женщина и пятеро мужчин — старики, негр, индеец с деревянной ногой — заседают под надзором Иезекииля и от имени сознательного и организованного общества пытаются вынести справедливый приговор.
— Джулиус, я уже полчаса разыскиваю вас! Сколько вам нужно времени, чтобы собрать вещи?
— Не знаю. А что такое?
— Мой коллега из Лос-Анджелеса жаждет вас видеть. Несколько часов назад в Голливуде застрелили одного из самых знаменитых гангстеров Западного побережья, когда он выходил из ночного кабаре. Коллега убежден, что вам это будет интересно. Ваш самолет вылетает ровно в час.
Мегрэ больше никогда не видел ни Коула, ни О'Рока, ни пятерых парней из ВВС. Никогда не узнал, какой вынесли приговор. У него даже не было времени купить открытку с изображением цветущих кактусов в пустыне, которую он хотел послать жене. Сидя в самолете и положив блокнот на колени, он писал:
«Дорогая мадам Мегрэ,
Путешествие проходит замечательно, и здешние мои коллеги чрезвычайно со мной любезны. У меня такое впечатление, что американцы — самые любезные люди на свете. Что же касается страны, то описать ее довольно трудно, и тем не менее представь себе: я уже дней десять хожу без пиджака, а брюки подпоясываю ковбойским ремнем. Хорошо еще, что я не поддался и удержался на этом, а то ведь меня могли бы обрядить в ковбойские сапоги и широкополую шляпу, какие ты видела в фильмах о Диком Западе.
Сейчас я как раз на этом самом Диком Западе и в настоящий момент пролетаю над горами, где еще можно встретить индейцев с перьями на голове.
А вот наша квартирка на бульваре Ришар-Ленуар и маленькое кафе на углу, где так пахнет кальвадосом, мне уже начинают казаться нереальными.
В два часа я приземляюсь в краю кинозвезд…»
Когда Мегрэ проснулся, блокнот валялся на полу, красивая стюардесса, словно сошедшая с обложки журнала, застегивала на нем предохранительный ремень.
— Лос-Анджелес! — объявила она.
Самолет, разворачиваясь, лег на крыло, земля накренилась, и Мегрэ увидел берег моря, зеленые холмы и бесчисленное множество белых домов.