За меня, — думала она, — всякий посватается, раз что я с деньгами, — и я могу выбирать всякого. Вот, хоть этого юношу возьму, — думала она, и не без удовольствия останавливала свой взор на зеленоватом, нахальном, но все-таки красивом лице Виткевича, который говорил мало, ел много, посматривал на Вершину, и нагло при этом улыбался.

Марта принесла в глиняной чашечке бруснику с яблоками, и принялась рассказывать, что нынче ночью видела во сне, — как она была в подружках на свадьбе, и ела ананасы и блины с медом, в одном блине нашла бумажку сто рублей, и как от нее деньги отняли, а она плакала. Так в слезах и проснулась.

— Надо было потихоньку спрятать, чтобы никто не видел, — сердито сказал Передонов, — а то вы и во сне не сумели денег удержать, какая же вы хозяйка!

— Ну, этих денег нечего жалеть, — сказала Вершина, — во сне мало ли что увидишь.

— А мне так страсть как жалко этих денег, — простодушно сказала Марта, — целых сто рублей!

На глазах у нее навернулись слезы, и она принужденно засмеялась, чтобы не заплакать. Мурин суетливо полез в карман, восклицая:

— Матушка, Марта Станиславовна, да вы не жалейте, мы сейчас это дело поправим.

Он достал из бумажника сторублевку, положил ее перед Мартой на стол, хлопнул по ней ладонью, и крикнул:

— Извольте! Уж эту никто не отнимет.

Марта обрадовалась было, но потом ярко покраснела, и смущенно сказала:

— Ах, что это вы, Владимир Иваныч, разве я к тому! Я не возьму, что это вы, право!

— Нет уж, не извольте обижать, — сказал Мурин, посмеиваясь и не убирая денег, — пусть уж, значит, сон в руку будет.

— Да нет, как же, мне стыдно, я ни за что не возьму, — отнекивалась Марта, жадными глазами посматривая на сторублевку.

— Чего кобянитесь, берите, коли дают, — сказал Виткевич, — вот ведь счастье людям валится само в руки, — сказал он с завистливым вздохом.

Мурин стал перед Мартой, и воскликнул убеждающим голосом:

— Матушка, Марта Станиславовна, верьте слову, я от всей души, — берите, пожалуйста. А коли даром не хотите, так это за то, чтобы вы за моим Ванюшкой присмотрели. То, что мы сговорились с Натальей Афанасьевной, то так и будет, а это, значит, вам, — за посмотренье, значит.

— Да как же так, это очень много, — нерешительно сказала Марта.

— За первые полгода, — сказал Мурин, и поклонился Марте в пояс, — уж не обидьте, возьмите, и уж будьте вы моему Ванюшке заместо маменьки.

— Ну что же, Марта, берите, — сказала Вершина, — благодарите Владимира Иваныча.

Марта стыдливо и радостно краснея, взяла деньги. Мурин принялся горячо ее благодарить.

— Сватайся сразу, дешевле будет, — с яростью сказал Передонов, — ишь как разгрибанился!

Виткевич захохотал, а остальные сделали вид, что не слышали. Вершина начала было рассказывать про свой сон, — Передонов не дослушал, и стал прощаться. Мурин пригласил его к себе на вечер.[43]

— [Завтра] ко всенощной надо, — сказал Передонов.

— Что это Ардальон Борисыч какое к церкви получил усердие, — с сухим и быстрым смешком сказала Вершина.

— Я всегда, — отвечал он, — я в Бога верую, не так, как другие. Может быть, я один в гимназии такой. За то меня и преследуют. Директор безбожник.

— Когда будет свободно, сами назначьте, — сказал Мурин.

Передонов сказал, сердито комкая фуражку:

— Мне по гостям некогда ходить.

Но сейчас же вспомнил, что Мурин вкусно кормит, и сказал:

— Ну, в понедельник я могу придти.

Мурин пришел в восторг, и стал звать Вершину и Марту. Но Передонов сказал:

— Нет, дам не надо. А то напьешься, да еще ляпнешь какую-нибудь похабщину, так при дамах неудобно.

Когда Передонов ушел, Вершина усмехаясь сказала:

— Чудит Ардальон Борисыч. Очень уж ему инспектором хочется быть, а Варвара его, должно быть, за нос водит. Вот он и куролесит.

Владя, — он при Передонове прятался, — вышел и сказал со злорадной усмешкой:

— А слесарята узнали, что это их Передонов выдал.

— Они ему стекла побьют! — с радостным хохотом воскликнул Виткевич.

На улице все казалось Передонову враждебным да зловещим. Баран стоял на перекрестке, и тупо смотрел на Передонова. Этот баран так был похож на Володина, что Передонов испугался. Он подумал, что, может быть, Володин оборачивается бараном, чтобы следить. Почем мы знаем, — думал он, — может быть это и можно; наука еще не дошла, а, может быть, кто-нибудь и знает. Ведь вот французы — ученый народ, а и у них в Париже завелись волшебники да маги, — думал Передонов. И страшно ему было. Еще лягаться начнет этот баран, — думал он.

Баран заблеял, и это было похоже на смех у Володина, резкий, пронзительный, неприятный.

Встретился опять жандармский офицер. Передонов подошел к нему, и шепотом сказал:

— Вы послеживайте за Адаменко. Она переписывается с социалистами, да она и сама такая.

Рубовский молча и с удивлением посмотрел на него. Передонов пошел дальше, и думал тоскливо: что это он все попадается? Все следит за мною, — думал Передонов, — и городовых везде понаставил.

Грязные улицы, пасмурное небо, жалкие домишки, оборванные, вялые дети, — ото всего веяло тоскою, одичалостью, неизбывною печалью.

Это — нехороший город, — думал Передонов, — и люди здесь злые, скверные; поскорее бы уехать в другой город, где все учителя будут кланяться низенько, а все школьники будут бояться и шептать в страхе: инспектор идет. Да, начальникам совсем иначе живется на свете!

— Господин инспектор, второго района Рубанской губернии, — бормотал он себе под нос, — его высокородие статский советник Передонов. Вот как! Знай наших! Его превосходительство, господин директор народных училищ Рубанской губернии, действительный статский советник Передонов. Шапки долой! В отставку подавайте! Вон! Я вас подтяну!

Лицо у Передонова делалось надменным: он получал уже, в своем скудном воображении, долю власти.

Когда Передонов пришел домой, он услышал, еще снимая пальто, доносившиеся из столовой резкие звуки, — это смеялся Володин. Сердце у Передонова упало. — Успел уже и сюда прибежать, — подумал он, — может быть, сговаривается с Варварой, как бы меня околпачить.

Тоскливый, злой, вошел он в столовую, где уже было накрыто к обеду. Варвара встретила его с озабоченным лицом.

— Ардальон Борисыч, — воскликнула она, — у нас-то какое приключение! Кот сбежал!

— Ну! — крикнул Передонов с выражением ужаса на лице. — Зачем же вы его отпустили?

— Что ж мне, за хвост его к юбке пришить? — досадливо спросила Варвара.

Володин захихикал, а Передонов думал, что кот отправился, может быть, к жандармскому, и там вымурлычит все, что знал о Передонове, и о том, куда и зачем Передонов ходил по ночам, — все откроет, да еще и того примяукает, чего не было. Беды! Передонов сел на стул у стола, опустил голову и, комкая конец у скатерти, погрузился в грустные размышления.

— Это уж завсегда коты изволят на старую квартиру сбегать, — сказал Володин, — потому как кошки к месту привыкают, а не к хозяину. Кошку надо закружить, как переносить на новую квартиру, и дороги ей не показывать, а то непременно убежит.

Передонов слушал с утешением.

— Так ты думаешь, Павлушка, что он на старую квартиру сбежал? — спросил он.

— Беспременно так, Ардаша, — ответил Володин.

Передонов встал, и крикнул:

— Ну так выпьем, Павлушка!

Володин захихикал.

— Это можно, Арадаша, — сказал он, — выпить завсегда даже очень можно.

— А кота достать надо оттуда! — решил Передонов.

— Сокровище! — ухмыляясь, отвечала Варвара. — Вот после обеда пошлю Клавдюшку.

Сели обедать. Володин был весел, болтал и смеялся. Смех его звучал для Передонова, как блеянье того барана на улице.

— И чего он злоумышляет? — думал Передонов. — Много ли ему надо?

И подумал Передонов, что, может быть, удастся, задобрить Володина.