Некогда было печалиться о себе, надо было спешить чтобы другие не пострадали из-за ее слабости.

Неуверенным шагом она подошла к окну и, вглядываясь в темноту, увидела черную тень, подающую ей сигнал куском белой материи. Это был посланник.

Катрин поняла, что ее заметили, и дала знак, что спускается. Графиня привела себя в порядок, закуталась в черную накидку с капюшоном и задула свечу.

Готье показал ей когда-то, как через кухню выйти из дома незамеченным. Он даже смазал маслом задвижку.

Катрин не знала, удастся ли ей вернуться живой из этого опасного путешествия, и потому оставила на виду на кухонном столе записку. Дрожа от страха, Катрин вышла из дому. Дверь бесшумно отворилась, и она очутилась на улице. Сильный ветер разгонял, облака. Ей показалось, что стало чуть светлее. Она без труда заметила очертания того, кто ее ждал с белым лоскутом в руке. Это все, что она могла различить в темноте, остальное представляло собой нагромождение грязного тряпья, от которого исходило зловоние.

Когда Катрин подошла к посланнику, он спрятал лоскут и знаком приказал женщине следовать за ним. Они долго шли вдоль домов. Затем повернули к площади Моримон. И это показалось Катрин страшным предзнаменованием — она перекрестилась дрожащей рукой. Человек привел ее к берегу Сюзона и посадил в лодку, спрятанную под аркой небольшого мостика. Когда Катрин увидела в тоннеле открытую решетку, она сразу поняла цель этого ночного путешествия по смердящей речушке.

Лодка бесшумно проплыла под сводами моста и приблизилась к прекрасным Ушским воротам: там Сюзон впадал в реку, питающую городские каналы.

Проводник развернул лодку в направлении мельниц, находящихся на правом берегу. Огромные лопасти колес с шумом ударяли по воде. Стоящая с краю полуразрушенная мельница была скрыта от глаз буйной растительностью. Около нее находилась полу развалившаяся постройка.

Катрин, как и всем жителям Дижона, была известна эта мельница, прозванная Мельница-Пепелище, где, как говорили, водились привидения. Она пользовалась такой же дурной славой, как и старая ферма, которая во время чумы служила больницей. Хотя больницей трудно было назвать это убогое прибежище зараженных чумой. Они приходили сюда, гонимые страхом своих близких, и находили здесь пристанище в ожидании смерти, если им приходилось ее ждать: ведь чума поражала подобно молнии.

Здесь же сжигали тела. Ферма, как и соседняя мельница, пережила не один пожар.

Суденышко направилось к руинам. Катрин это не удивило. Если, как она полагала, ей придется встретиться с Жако де ля Мером или его сподручными, место было выбрано удачно, так как король дижонского сброда предпочитал Богом забытые места.

Нос суденышка стукнулся о берег. Посланник, схватив цепь, прикрепленную к стволу ивы, спрыгнул на землю. Он привязал лодку. Из-за дерева показался черный силуэт. Посланник отошел и преспокойно уселся в траву. Подошедший наклонился и взял Катрин за руки, чтобы помочь ей сойти на берег. Он тоже не говорил ни слова, но Катрин почувствовала запах оружейной смазки, под его накидкой сверкнули латы.

Катрин попыталась высвободить свои руки.

— Вы делаете мне больно! — пожаловалась она.

Он усмехнулся и немного разжал руки, одновременно ускоряя шаг. Почва была неровной. Катрин спотыкалась о сухие кочки, и несколько раз чуть было не упала. Они очутились перед лестницей, которая вела в подземелье, где горел слабый свет, похожий на отражение солнечных в колодце.

Лестница была короткой, но она показалась напуганной Катрин такой же бесконечной, как путешествие в ад. Н этот раз женщина обрадовалась, что ее крепко держали за руки, иначе бы она свернула себе шею на этих скользких ступенях. Ударом ноги ее провожатый открыл скрипучую дверь. Это был волосатый мужчина с огромной бородавкой на кончике носа. Он втолкнул молодую женщину в просторный, с низким потолком погреб, где пахло мхом и порохом. Стены освещали большие факелы.

Здесь было много мужчин, бесформенная масса грязных лохматых голов. Жутко поблескивала оружейная сталь. Онемев от страха, Катрин отвела глаза и заметила в глубине погреба трех монахов в черных рясах. Сидя за длинным столом, освещенным оплывшими свечами, они чего-то ожидали. Монах, сидевший посередине, поднялся. Он показался Катрин огромного роста. Провожатый толкнул ее, и она упала на колени на грязный пол.

— Добро пожаловать, прекрасная Катрин. Вы правильно сделали, что не заставили нас ждать.

Он скинул капюшон, но и без этого Катрин узнала его по голосу. Огненные отблески освещали правильные черты лица, большие голубые глаза и светлые волосы Дворянчика. Пришел ее последний час. С Жако ей еще, может быть, удалось бы выпутаться, но она слишком хорошо знала стоящего перед ней демона. Достаточно было взглянуть в его красивые безжалостные глаза и понять, что надеяться не на что.

Находясь на грани отчаяния, Катрин собрала все свое мужество и решила без борьбы не сдаваться. Волна отвращения и ненависти захлестнула ее и подняла с колен. Провожатый подошел к ней, намереваясь снова толкнуть, но она отскочила в сторону, изо всех сил ударила его по щеке и повернулась к Роберту де Сарбрюку.

— Только вы могли придумать такую подлую ловушку. Ведь это ловушка, не так ли? Несчастные мальчики, которых вы выкрали уже, конечно, мертвы?

— Мертвы? Отчего же? Вы пришли без опоздания, они еще живы и… целы. Вам их сейчас приведут. Я один раз даю слово!

— Вот именно, один раз! — презрительно бросила Катрин. — У вас одно слово, потому вы его и забираете, оно ведь еще может пригодиться!

Главарь бандитов позеленел, словно вся желчь души просочилась сквозь его нежную кожу.

— На вашем месте я бы держал язык за зубами, прекрасная госпожа. Я бы не советовал вам оскорблять меня, вы ведь в моей полной власти. К тому же…

— Хватит! Что я должна сделать, чтобы вы освободили моих слуг?

Дворянчик едва заметно улыбнулся, обнажив белые острые зубы.

— Ничего!

— Как это ничего?

Улыбнувшись, прекрасный Роберт достал из-под своего монашеского платья маленькую золотую коробочку, открыл ее, взял немного гвоздики и принялся медленно жевать, чтобы придать своему дыханию свежесть.

— Бог мой, ничего! Оцените мою учтивость, я бы сейчас мог вам отомстить за все те бесчисленные неприятности, которые от вас претерпел, начиная с Шатовилена. Так нет же, я ничего вам не сделаю.

— Зачем же тогда вы меня сюда вызвали?

— Справедливости ради. По вашей вине кто-то очень много перенес…

Он щелкнул пальцами, и из толпы бродяг вышла женщина в черном платье и тяжелым шагом подошла к Катрин. При виде ее холодок пробежал по спине графини. Эта бледная, исхудавшая, с осунувшимся лицом женщина лишь отдаленно напоминала Амандину Ля Верн, приветливую, жеманную кумушку из дома Матье Готрэна. Во впавших глазницах безумным огнем светились ее глаза. Она внушала ужас, и перепуганная Катрин решила, что все потеряно.

Зло улыбаясь. Дворянчик наблюдал за обеими женщинами. Белой рукой с кроваво-красным рубином он указал на Катрин.

— Вот та, которую ты просила привести. Сдержишь ли ты теперь данное тобой слово?

— Я сдержу его при условии, что ты отдашь в полное мое распоряжение эту потаскуху, из-за которой убили моего мужа. Обещаешь ли ты мне это?

— Что ты собираешься с ней сделать? Убить?

— Разумеется, но не сразу, не так скоро! Она мне заплатит сторицей за все, что я пережила этим утром на Моримоне…

Крик Катрин прервал ее.

— Она сошла с ума. Утром ее любовник заплатил не за ЧУКИ, причиненные беззащитному старику, а за свое прошлое, грабежи и преступления, и вы это прекрасно знаете, Роберт де Сарбрюк. Вы также знаете, кто я! Не понимаю, Ради какой бесчестной сделки вы хотите отдать меня в руки этой фурии. И вы еще смеете называть себя рыцарем?

Смех Дворянчика прошелся по ее нервам, словно терка.

— Рыцарство? Не говорите мне, что еще верите в эти старые россказни, глупышка! Рыцарство в наши дни — это лишь устаревшее украшение. Оно впечатляет лишь толпу и молоденьких девушек. Вот и все!