— Пикардийцы! Нас предали!

Ван де Валь, услышав крики, повернулся к согражданам сделав успокоительный жест рукой, но вдруг заметил приближение вооруженного войска. Оно уверенно двигалось к воротам Бувери. Герцог тоже стал продвигаться вперед.

— Я бы удивился, если бы монсеньер позволил насмехаться над собой, — прошептал Сан-Реми. Он, вытянув шею, наблюдал за происходящим за воротами. — Посмотрите! Во главе колонны атакующих Дампьер и сир де Рошфор! Это решительные воины.

— Нас раздавят, — прошептала Катрин. — Мы не можем здесь оставаться.

Вместо ответа Готье взял ее за руку и помог подняться на несколько ступенек.

— Нам не следует отходить далеко, если мы хотим как можно скорее присоединиться к герцогу, — сказал он.

Послышались крики ярости и ужаса. Они едва успели пригнуться к лестнице, как толпа ринулась к воротам, направляясь обратно в город. Пикардийские лучники были уже совсем рядом. Они приближались шаг за шагом и стояли так близко друг от друга, что походили на железную стену.

Кто-то крикнул:

— Закрывайте ворота! Не дайте им войти!

— Нельзя же бросить нотаблей, — послышалось в ответ.

— Пусть они подохнут! Они выпутаются, а нас всех убьют.

Несколько мужчин принялись закрывать ворота и поднимать огромный мост, но было уже поздно. Пикардийцы подошли совсем близко и начали сражение, чтобы проложить себе путь. Народ, сгрудившийся у ворот, в страхе бросился врассыпную.

Некоторые упали. Катрин в ужасе увидела, как женщина покатилась под копыта коня сира де Дампьера, и тот спокойно переступил через нее.

Герцог продвигался вперед, окруженный нотаблями, умоляющими его отозвать солдат и сдержать данные обещания. Слышно было, как он крикнул:

— Я не расстанусь со своим войском. Ваш город предал меня, и я больше не верю ему.

Затем, когда копыта его коня застучали по дощатому подъемному мосту, Катрин увидела, как он выхватил шпагу и, указывая на знамена с эмблемами цехов, воскликнул:

— Вот Голландия, которую я хочу покорить!

Ему в ответ раздались возгласы рыцарей и лучников. В тот момент, когда он проходил под сводами ворот, ему навстречу из церкви Спасителя вышла процессия священнослужителей. Двойная вереница в белых стихарях окружала балдахин, под которым епископ в золотом облачении укрыл дароносицу из драгоценных камней — Святое Причастие. Епископ поприветствовал принца и поднял дароносицу. Филиппу пришлось сойти с коня и преклонить колено.

— Не нападайте на этот добрый град, монсеньер, — попросил епископ. — Он и так несчастен и страдает оттого, что прогневил вас. Вы же обещали…

— Я ничего не обещал! — гневно воскликнул Филипп. — Я попросил позволить мне пройти через этот проклятый мятежный город, а если некоторые из моих солдат сопровождают меня, это не значит, что я привел сюда целую армию.

— Верните пикардийцев, сеньор герцог. Они уже бегут к Рыночной площади, полагая, что прокладывают вам путь.

Герцог поручил одному сеньору из своего окружения, сиру де Лиштервельде, следовать за пикардийцами, чтобы выяснить, нет ли на рынке скопления народа.

— Я же не нищий, чтобы бродить по вашим мрачным улицам в страхе получить удар кинжала. Я сказал, что покажу вам, кто я есть. Сир епископ, возвращайтесь-ка в свою церковь, а мне позвольте исполнять долг принца.

Филипп в окружении нескольких сеньоров ждал посреди улицы, пока процессия выровняется.

Вдруг Сан-Реми схватил Катрин за руку.

— Пошли! Это удачный момент!

Он бросился вперед, увлекая за собой женщину и двух юношей. Оказавшись перед принцем, сдернул накладную бороду и черный капюшон. Поклонившись, Сан-Реми сказал:

— Монсеньер, я выполнил поручение и теперь рад сообщить вам о своей удаче. — Одним движением он отбросил капюшон Катрин.

— Посмотрите сами, монсеньер! Мрачное лицо Филиппа Бургундского осветилось улыбкой.

— Сир Золотое Руно, вот и вы наконец! По правде говоря, я уже начал опасаться, что потерял своего короля оружия. И вы, графиня… Как я рад видеть вас живой.

Катрин поклонилась, герцог нагнулся, чтобы поднять ее, и, пристально глядя ей в глаза, произнес:

— Моя дорогая, как только мы с этим покончим, вам придется многое мне объяснить.

Вспомнив об обещании, данном госпоже Беатриче, она взмолилась:

— Монсеньер, будьте милосердны! Немного нужно для того, чтобы Брюгге снова стал одним из самых верных ваших городов.

Нетерпеливым жестом он прервал ее.

— Больше ни слова об этом! Я здесь для того, чтобы спасти вас, и мне бы не пришлось этого делать, если бы вы не попали в это осиное гнездо. А теперь оставайтесь здесь и ждите меня с вашими людьми и Сан-Реми. Я дам вам знать, как только завоюю город.

Сан-Реми молча увлек Катрин к страже у ворот, но она стала сопротивляться, желая любой ценой увидеть происходящее. Герцог со своими людьми ринулся вперед, и еще громче зазвучали умоляющие голоса нотаблей. Но, ни слова не говоря, он продолжал двигаться с холодной усмешкой на устах.

— Мне это не нравится! — пробормотал Сан-Реми. — Он слишком самоуверен и не соблаговолил взять по больше людей. Четырнадцать или пятнадцать сотен пикардийцев не смогут подчинить город со стотысячным населением. Надеюсь, что остальная армия следует сзади.

И действительно, на дороге появилась новая стальная волна. Медленно приближалась вереница разноцветных флажков. Вдруг перед глазами мнимых монахов все смешалось. Многочисленная толпа с криками об отмщении спустилась с насыпи. Прежде чем лучники поняли происходящее, двадцать пар рук схватились за лебедку отпускной решетки, и она с шумом захлопнулась.

— Господи Боже мой! — вздохнула Катрин. — Герцог теперь отрезан от остальной армии.

— Надо его предупредить! — сказал Готье. — Мессир Золотое Руно, идите вы, он вас послушает. А мы с Беранже будем охранять госпожу Катрин.

В это время Беранже, последовавший было за герцогом, вернулся, увидел опущенную решетку в поспешил к своим товарищам.

— Кто закрыл ворота?

Готье рукой указал на мужчин и женщин, вооруженных дубинками, топорами, просто палками, которые с перекошенными от ярости лицами занимали оборону у ворот.

— Надо сейчас же открыть их! Герцог возвращается! Боже мой, это ужасно! Нас всех уничтожат!

Он рассказал о том, что только что видел. Сир де Лиштервельде, посланный герцогом в разведку на рынок, и, никого там не обнаружив, возвращался со своими людьми. Желая предупредить своего господина, он крикнул:

— Город наш, он сдался на милость монсеньера. Вдруг неизвестно откуда раздался вопль:

— Не рано ли праздновать победу? Знаешь ли ты, сколько людей может укрыться в рыночных закоулках?

И сразу отовсюду стали появляться мужчины, женщины, старики и даже дети с палками, ножами, топорами, а некоторые даже с луками в руках. Они стекались на Рыночную площадь со всех улочек и домов. Филипп понял, что ему не избежать сражения, и. отдал лучникам приказ стрелять. Град стрел обрушился на толпу. Так случилось, что пострадали женщины и старики. С крыши упал ребенок, из окна выпала девушка…

Сам герцог, выхватив шпагу, пронзил горожанина, повисшего на шее его коня.

— Он отступает. Сейчас весь город обрушится на нас. Слышите?

Порывы ветра доносили громогласный звон набата.

— Надо открыть решетку, — крикнул Сан-Реми. — Монсеньера растерзают. А у нас даже нет оружия.

— Как же, — вздохнул Готье. — А ваше монашеское платье. Попробуйте обратиться к ним с речью.

Сан-Реми бросился к тем, кто охранял ворота, размахивая деревянным крестом, висевшим у него на шее.

— Братья мои! Не гневите Бога, удерживая вашего господина. Братья мои…

В ответ раздались улюлюканье и смех. Но он продолжал, уверенный в том, что его не тронут.

— Твой герцог, — крикнул кто-то, — мы живо отправим его к Всевышнему. Посмотри-ка, вон он бежит!

Действительно, группа сеньоров и солдат, окружающих герцога, хлынула назад к воротам, не прекращая сражаться. Но, несмотря на броню и лошадей, которые лишь стесняли движения в этой давке, расстановка сил была не в их пользу. Невозможно было разглядеть, что стало с первым отрядом пикардийцев. Через мгновение герцог окажется у решетки. Сан-Реми прыгнул на одного из тех, кого он только что пытался вразумить, вырвал у него топор и принялся размахивать им.